с такими отрядами пугала: численностью мы им почти не уступали, но располагали только пятьюдесятью ружьями, бóльшая часть которых оказалась в руках неопытных мазиту.
Вскоре арабы снова открыли огонь из-за хижин, и у нас, несмотря на каменные укрытия, появились убитые и раненые. Хуже всего было то, что мы не могли успешно отвечать на обстрел, ведь арабы прятались за хижинами, а для залпов у нас не хватало ружей. Я бодрился, но, если честно, стал опасаться худшего и даже подумывать об отступлении. Впрочем, смысла в том не было — арабы нагнали бы нас и перестреляли.
В итоге я убедил Бабембу отправить воинов пятьдесят, чтобы забаррикадировали южные ворота землей и крупными валунами, которые в изобилии валялись неподалеку. Ворота, сложенные из бревен, открывались вовнутрь. Пока мазиту выполняли приказ — они работали как черти, а палисад защищал их от обстрела, — я заметил струек пять дыма, одна за другой поднимающихся над северной частью города. Следом появилось столько же языков пламени, и сильный ветер гнал его прямо на нас.
Кто-то поджег город Беза! И часа не пройдет, как пламя под напором ветра испепелит сотни хижин, от жары сухих, как трут. Город обречен, его не спасти. Сперва я решил, что это происки арабов, однако новые возгорания появлялись в разных точках. Я понял: город Беза поджигают не арабы, а наши союзники или друзья, вздумавшие истребить арабов огнем.
Я вспомнил о Сэме. Без сомнения, он задержался в городе, дабы исполнить ужасный, но блестящий план, и его задумали явно не мазиту, ибо он подразумевал уничтожение их жилищ и имущества. Сэм, над которым мы всегда смеялись, был героем, готовым погибнуть в огне ради спасения друзей.
Бабемба вскочил и указал копьем на языки пламени. Тут меня осенило.
— Возьми всех, кто без ружей, и раздели на отряды, — велел я. — Окружите город и стерегите северные ворота, хотя вряд ли арабы прорвутся к ним через огонь. Любого, кто перелезет через палисад, убивайте.
— Будет исполнено! — закричал Бабемба. — Беда с моим родным городом Беза! Беда, беда с моим городом!
— Плевать на город Беза! — заорал я вслед старику на его родном наречии. — Нужно людей спасать!
Через три минуты мазиту, разделившись на два отряда, начали быстро окружать город. При спуске с горы несколько воинов было убито, но остальные благополучно достигли палисада, где под умелым командованием Бабембы укрылись от пуль за стволами.
Теперь на склоне оставались только мы, белые люди, двенадцать зулусов под предводительством Мавово и около тридцати мазиту, вооруженных ружьями.
Арабы не сразу сообразили, в чем дело. Они обстреливали мазиту, решив, что те в состоянии повального бегства. Впрочем, вскоре работорговцы увидели или услышали, что творится.
Какая тут поднялась паника! Четыреста арабов разом завопили. Некоторые рванули к палисаду, взобрались на него, но, достигнув вершины, упали, пронзенные стрелами. Те, кому удалось перелезть через изгородь, запутались в колючих зарослях опунции и погибли от ударов копий. Сообразив, что палисад — ловушка, арабы побежали назад, намереваясь выйти из города через северные ворота. Не успели они пересечь площадь, как путь им преградило дикое, клокочущее пламя, пожиравшее хижину за хижиной.
После короткого совещания арабы беспорядочной толпой ринулись обратно, рассчитывая прорваться через южные ворота. Тут пробил наш час. Враги падали как подкошенные, ведь они бежали по открытому месту — лучше мишеней не придумаешь. Я палил сразу из двух ружей, проклиная Ханса за то, что он не помогает мне перезаряжать. В этом отношении Стивену было проще: обернувшись, я с изумлением увидел рядом с ним Хоуп. Девушка не осталась с матерью в лощине у ручья, а поспешила на подмогу Стивену и теперь надевала пистон на боек второго ружья. Добавлю, что в городе Беза мы научили Хоуп стрелять.
Я крикнул Стивену, чтобы он отправил девушку в укрытие, но та наотрез отказалась, даже после того, как пуля задела ее платье.
Однако выстрелами мы не могли сдержать напор работорговцев, спасавшихся от огненной смерти. Арабы прорывались к южным воротам, бросая убитых и раненых товарищей.
— Отец мой, сейчас начнется настоящая битва! — сказал мне на ухо Мавово. — Ворота скоро падут. Мы сами должны стать воротами.
Я кивнул, понимая, что, если арабы прорвутся за ворота, нам конец. Полагаю, к тому времени они потеряли человек сорок, не более. Я кратко обрисовал ситуацию Стивену и Брату Джону, убедив последнего укрыться в лощине у ручья вместе с женой и дочерью. Мазиту я приказал бросить ружья — в пылу сражения они наверняка подстрелили бы кого-то из нас — и сопровождать нас только с копьями.
Мы торопливо спустились по горному склону и заняли позицию на открытом участке у ворот, едва не падавших под ударами арабов. Нашему взору предстало невероятно жуткое зрелище. Пламя охватило кольцо хижин у рыночной площади и, раздуваемое ветром, неслось к нам, словно живое существо. Над нами простиралась гигантская пелена дыма с огненными прожилками, такая плотная, что заслоняла небо. К счастью, ветер пелену не тревожил — она не оседала, иначе бы мы задохнулись. Вокруг царила какофония: рев пламени, пожиравшего хижину за хижиной, мешался с воплями арабов-полукровок, в гневе и ужасе цеплявшихся за ворота и друг за друга, и с треском ружей, из которых работорговцы стреляли, в основном наудачу.
Мы выстроились у ворот: впереди зулусы, Стивен и я, позади тридцать лучших воинов мазиту под предводительством самого короля Бауси. Долго ждать не пришлось. Ворота рухнули, и на насыпи, которую мы построили из земли и камней, появились люди в белых одеждах и тюрбанах. Они не спускались, а будто бы стекали вниз, как сок и косточки из выжатого плода маракуйи.
По моей команде мы выстрелили в плотную толпу, погубив немало арабов. Думаю, каждая пуля уложила двоих-троих. Потом по команде Мавово зулусы побросали ружья и кинулись в атаку со своими широкими копьями. Стивен, раздобывший себе ассегай, рванул за ними, на бегу стреляя из кольта. Следом выступил Бауси с тридцатью рослыми мазиту.
Признаюсь,
