— Он не приехал?
— Ну почему… Приехал. По роже схлопотал и обратно уехал.
Что-то оборвалось. Скандал с дракой. Был заголовок. Прочитать потом. Приехал. За интервью он приехал. И нехер… А в голове все-таки что-то горело, сжигало к чертям то, что еще осталось от ее мозгов.
— Сволочь ты, Тошка, — хохотнула она, понимая, что со смехом в голосе слышны и слезы. Вот теперь она действительно ошибалась. Нельзя надеяться. — Нафига дрался? Он отработал, все честно… а я тебе тоже… буду должна.
— Нафига, нафига… Скучно мне было с ним разговоры его тупые разговаривать.
— Ну почему тупые… Лукин дураком никогда не был… Прости, я… — Руслана опустила голову, чтоб Тоха не видел ее лица. — Не надо было мне тебя просить вообще, но… Ты хоть в больницу потом не попал? Он тебя выше на целую голову…
— Не, нас security разняли, — буркнул Антон. — Поэтому ему мало досталось.
— И что тебя так взбеленило? Спрашивал про любовниц?
— Про тебя. Совсем охренел. Просил, чтобы я… Я!!! помог ему тебя найти. А ты говоришь, не дурак, — рассмеялся Озерецкий. — Да самый настоящий!
— Чего???
— Что «чего»?
— Ты глухой? Спрашивал чего?!
— «Где мисс Руслана Росохай»? — изобразил Лукина Антон. — Ну или что-то в этом духе.
— И ты ему за это по морде?
— Я ему за тебя по морде.
Руслана вздрогнула и подняла лицо. Бледное, с воспаленными глазами и чуть подрагивающими губами. Мир перевернулся. А прошло… прошло всего несколько часов с тех пор, как она ждала пирог в кафе возле дома, где они так любили торчать с Егором.
— Мне кажется, — задвигала она пересохшим ртом, — слабоумие у нас — фамильная болезнь… почти аристократическая… повод для гордости…
— Это ты сейчас о чем? — недоуменно поинтересовался Озерецкий.
— Ты нахрена кулаки распустил, если ему не интервью было нужно, а я? — «А ты нахрена?!» — даже в ее голове это прозвучало уныло, несмотря на лихорадку, охватившую тело. — Он… он что-то про меня еще спрашивал? Что-то говорил?
— Говорил? Что-то говорил… что ему интервью это никогда не было нужно… И что приехал поговорить о тебе.
— Так и сказал? Что… что не было?
— Сказал, — угрюмо подтвердил Антон и тут же запальчиво спросил: — А ты веришь? Веришь?
Верит ли она? Верит ли? Себе бы ответить… но вместо того, чтобы потребовать правды — тогда, сразу — она сунула голову в песок. Предпочла сбежать. Расплатиться. И забыть, совсем забыть, навсегда.
А он не принял плату.
— Зачем бы ему, если… если он получил, что хотел? — хрипло проговорила Руслана. Не столько обращаясь к Озерецкому, сколько задавая этот вопрос себе. У нее ответа не было. Вернее, был. Но это означало, что она все разрушила сама. Своими руками.
— Все равно мудак. Жена, ребенок. А ты в довесок?
— А я в довесок, — вырвалось у нее со смешком. Он искал ее у Гуржия. Он мотался в Штаты к Тохе. Ему не нужно было интервью. Он развелся. И он ни слова ей не сказал в Одессе. Ни одного слова, тогда как она… кусала больнее… — Долбанутый на всю голову довесок, Тош…
— Ты чего? — участливо спросил он. — Рууусь…
— Он жену бросил, — всхлипнула Руська, контролировать рыдания уже не могла — рот кривился, в груди саднило. — Официально… я сегодня… Тош, он из-за меня… в такое влез…
— Эээээ…
— Эгэээ…
— Слушай, мы с Пэм в отпуск собираемся. Приезжай к нам.
— Куда?
— Я хочу в Канаду, а Пэм — в Испанию, — рассмеялся Антон.
«А я хочу сдохнуть», — отозвалось где-то на задворках ее сознания.
— Жалко не в Австралию… клево там… Тош, че мне делать теперь?
— Не знаю… — медленно проговорил он и неуверенно спросил: — Клин клином?
— Я совсем дура, да?
— Почему сразу дура?
— Неважно… — всхлипнула в очередной раз Руслана и резко замолчала. Смотрела на Антона и мучительно соображала, что дальше. Должно же что-то быть дальше. Или это уже все? Приплыли? — Ты Пэм привет передавай… и это… мне бежать нужно, а то я у Гуржия.
— Только не пропадай. И хочешь — поедем в Австралию.
— Я на Майнау хочу… там… там орхидеи и бабочки.
— Ну на Майнау. Только не кисни.
— Да некуда уже… киснуть, — пробормотала Руслана. — Пока!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Пока!
Отключилась. И несколько минут молча пялилась в монитор, совершенно не понимая, что за яркие пятна расплываются перед глазами — или это у Гуржия такие обои на рабочем столе? Потом перевела взгляд на собственные руки, которыми она… которые…
Слетела со стула. Выдернула куртку из шкафа. Сунулась в кухню с криком:
— Ухожу!
— А как же чай? — удивилась Ленка.
— Некогда, дела!
— Деловая! — крякнул Коля.
А она уже и не слышала. Ее несло. На лестничную клетку несло. И рылась в карманах, искала ключи от машины. Нашла — зажигалку его. Все время с собой тягала. Свою посеяла в Одессе. А эта — здесь, в кармане. И не захочешь найти — найдется.
На крыльце Колькиного дома медленно закурила, дрожащими пальцами стряхивала пепел и жмурилась от дыма, иногда покашливая. Погода портилась — в ночь посыпался мелкий дождь. Разбивался о дороги и дома. И все ей казалось, что слишком холодно, и дождь осенний.
В конце концов, достала телефон. Номер Егора нашелся быстро. Она даже последние три цифры хорошо помнила. Один-четыре-четыре. Такое не стирается из головы, даже если удалить из памяти телефона. Но и оттуда она не смогла стереть его номер.
На раздумья ушло всего ничего — целая вечность и четыре шага секундной стрелки.
Набрала. Вслушалась в гудки.
И вместе с гудками чувствовала, как дико гудит все ее существо, будто это она сливалась с сигналом мобильного телефона и искала среди прочих сетей — его.
Не нашла.
Не взял трубку.
А она докурила и отправилась домой. С тем, чтобы, свернувшись калачиком на кровати, уткнуться носом в подушку, на которой он обычно спал, но из которой давно уже выветрился его запах. И тихо скулить, пока не забылась тяжелым сном, закончившимся рано утром, когда на улице все еще было темно. Любое ее утро начинается в рань. С пробежки. Но только сейчас ей бежать уже некуда и незачем — только к нему и только за ним.
Глава 7
— Да какого ж хрена! — выдохнула Росомаха в 7:30 утра, когда Лукин не просто не взял трубку — вырубил телефон. Это что? Настолько не хотел с ней общаться?
Ладно. Можно допустить, что на ночь он ставит трубу на беззвучный — но он не ставит! Она-то знает! Спал крепко и не слышал? Или… с кем-то там спал? Но это, разумеется, не ее дело. Или ее? Или?..
Какого лешего он отключил телефон?!
Сначала спасать, а потом игнорировать? Нормально вообще?
Руслана воззрилась на экран, будто бы спрашивая у того, что за нафиг происходит. Сообщение о том, что абонент на связи, не приходило. Она и так еле дотерпела до семи с копейками, чтобы снова начать звонить, но ей отвечал только бездушный голос, сообщая, что абонент — не очень абонент.
Будто наткнулась на стену — не пробиться. Рука дернулась к голове. Вспышкой в мыслях отобразился единственный вопрос: не пробиться? Сколько времени он бился о стену, которую она возвела? Она первый раз включила прежний номер, когда вернулась в Киев с Толиком и Алиной. Это было в конце февраля. Полтора месяца он не мог пробиться. А потом… потом, наверное, уже не хотел.
Будто пазлы — кусочки содеянного ею и им — начали выстраиваться в общий узор. И этот узор ей не нравился.
Когда она мчалась в аэропорт после вечеринки в честь дня рождения журнала, он сидел у Гуржия, не понимая толком, что происходит. Или понимая? Или уже неважно, понимая или нет?
Когда она ходила по стенам у Озерецкого, отключив телефон, он звонил ей… количество пропущенных вызовов она оценила после того, как вставила в аппарат симку. Не въезжала зачем, но и не пыталась въехать. Может, беспокоился по поводу слетевшей с крючка рыбки. Он, вроде, рыбалку любил?
Когда она тайно, в глубине души, даже не признаваясь в том себе, ждала от него хоть каких-нибудь действий, он был один, совершенно один в Киеве. И знал, что она в Будапеште… Нет. Не так. Он знал, что она сбежала от него в Будапешт. Ощутимая разница. Где бы он искал ее в чертовом Будапеште? А она придумывала план, как его проверить с этим проклятым интервью!
