Калли заложила руки за голову и, улыбаясь, посмотрела на Саймона. Он стоял совершенно неподвижно, не успев убрать руку с рукава, явно удивленный амбициями своей матери. Без сомнения, теперь он будет с ней разговаривать.
— Вообще вчера еще много чего произошло, — добавила она, — но это подождет. А как прошел ваш день?
Довольная собой, она наблюдала, как Саймон запрокинул голову и громко расхохотался.
— К сожалению, и вполовину не так интересно, как ваш, — сознался он, успокоившись. — Но вполне сносно. Прежде всего я отговорил вашего брата дать вам нахлобучку. Вы не считаете, что я заслуживаю вознаграждения?
Калли пошарила возле себя и нашла блюдо с виноградом, который она ела до этого.
— Возьмите, — предложила она, — если не хотите, чтобы я устроила вам душ из розовых лепестков. Мне не трудно. Надеюсь, вы не будете чихать, как сквайр? Так что вы сказали Джастину? Я должна это знать, чтобы между вашей ложью и моей не было противоречий.
— Всю правду. — Саймон взял блюдо и поставил на столик рядом с подсвечником. Вероятно, он опасался, что пострадает его голова.
— Правду?! — Калли выпрямилась, как стрела. — О, Саймон, как вы могли?!
— Мне ничего другого не оставалось, — пояснил он, когда она передвинулась на край матраса, собираясь опустить босые ноги на пол. — Ваш брат неглупый человек. И хорошо знает вас.
Она тяжко вздохнула и аккуратно расправила на себе пеньюар, прекрасно сознавая, насколько коротко расстояние между ними.
— Да, он достаточно умен.
— Он мне понравился, Калли. Очень. И вы должны радоваться, что он считает меня надежным человеком. Абсолютно надежным. Я спас его сестру от неминуемой виселицы и оказался таким влюбчивым — и глупым, — что не заметил, как увлекся крошкой, к своему великому неудовольствию. А в общем, я должен сказать, Джастин не возражал.
Калли подумала, что все это ей снится. Она затрясла головой, чтобы прийти в себя. Наверняка она ослышалась.
— Повторите, пожалуйста, еще раз, — попросила она, зная, что у нее дрожит голос.
— Что повторить? — спросил Саймон, хотя его улыбка говорила, что он прекрасно знает, о чем его просят.
— Последнюю часть, конечно, — сказала Калли. — Ту фразу, где вы сказали, что увлеклись мной. Или влюбились в меня? О, никогда бы не подумала. Это так? Вы действительно влюбились?
— Влюбился? — Саймон погладил Калли по щеке. От его прикосновения у. нее возникла слабость в коленях. — Я так сказал? Видно, я устал больше, чем думал. Вы сами отметили, что я всегда говорю слишком много, а тут еще не выспался. За последние двое суток я не провел в постели и пяти часов. Но все равно я не мог так сказать.
Когда она увидела, как в глазах цвета хереса замелькали бесовские искорки, в сердце у нее начался тихий радостный танец.
— Нет, сказали. Вы ясно сказали, Саймон. Я не ошиблась. А насчет языка вы правы — он у вас точно на колесах. Вы говорите слишком много, но я все слышала. Слышала, как вы почти ругались на меня, как шутили самым недостойным образом, как дразнили меня и бросали оскорбления в мой адрес, называя глупым твердолобым ребенком. Мне не всегда хотелось подчиняться вам, но я вас слушала, и очень внимательно. Поэтому я знаю, что и сейчас все поняла правильно. Саймон, скажите еще раз, хорошо? — снова попросила Калли.
Саймон обхватил ладонью ее подбородок. Она тяжело сглотнула, ощутив волнующее напряжение, внезапно возникшее между ними. Она упивалась новым чувством, хотя и страшилась его.
— Еще не время, ребенок, — прошептал Саймон. — И уж точно не место. Вам положено сейчас быть в постели. В своей постели.
Калли схватила его руку и прижала к себе, зная из опыта, что с перепуга становится только смелее. Она чувствовала также, когда можно лгать и с какого момента нужно говорить правду. Сейчас правда почти вырывалась из нее, и загнать слова обратно не удалось бы при всем желании.
— Я там, где мне положено, — заявила Калли. — И мы оба это знаем. Если вы не хотите произнести те слова, я сделаю это сама. Я люблю вас, Саймон Роксбери. Я люблю вас всей душой и всем сердцем. Я люблю вас, когда сержусь на вас и когда вы заставляете меня смеяться. Люблю, когда вы действуете у меня за спиной и присваиваете все мои планы. И даже тогда, когда вы оставляете меня с глупыми маленькими мальчиками, которые вам в подметки не годятся, и я вынуждена слушать поэмы, от которых страдают уши. Вы понимаете это, самодовольное создание? — закончила она, собрав все силы, чтобы подступившие слезы не заглушили ее голос. — Отвечайте же!
Саймон молчал, поэтому она начала уже думать, что ошиблась. Видимо, его чувства к ней были не больше тех, что он испытывал к своей прежней любовнице. Но разве они с Саймоном когда-нибудь обсуждали эту тему? Пока еще нет.
— Вероятно, я переоценила себя, — сказала Калли, чтобы заполнить тишину. — Я имею в виду, что я юная. И наверное, ужасно восторженная, да? Потому что каждый вечер, ложась спать, я думаю о вас и наутро просыпаюсь с тем же. Но, право, разве это имеет какое-то значение? И потому, что где-то глубоко внутри меня все плавится, когда вы мне улыбаетесь и даже когда вы кричите на меня. Хотя, видимо, это просто означает, что мне нужно больше есть, больше спать или что-то подобное. Так что, возможно, я вовсе и не люблю вас. — Она с вызовом вскинула подбородок. — Да, это совершенно ясно. Я не люблю вас, Саймон Роксбери. Ни капельки. Я просто глупый ребенок, только и всего. Мне очень жаль разочаровывать вас, так как вы уже признались, что влюбились в меня, но это так. Я не люблю вас. Извините.
Саймон подвинулся ближе, широко улыбаясь ей. Он провел указательным пальцем по ее подбородку, прежде чем она успела отстраниться от его небрежного прикосновения.
— Я обожаю вас, Каледония Джонстон, — сказал он. Его слова прозвучали откуда-то издалека, хотя он находился так близко, что ей с трудом удавалось сфокусировать на нем взгляд. — Я вас обожаю и люблю, чего меньше всего хотел. И меньше всего на это надеялся. Но я люблю вас всей душой и всем сердцем, это точно. Разве смог бы кто-то слышать вашу последнюю речь и не любить вас? Калли, я только мужчина. И пока могу только бороться. Я люблю вас — вы любите меня. Ваш монолог, конечно, ерунда, я не верю в нем ни одному слову. А теперь, прежде чем мы с вами оба не попали в исподнюю — по Лестеру, отправляйтесь в свою спальню. Сию же минуту. Сразу после того, как я вас поцелую.
— Поцелуете меня? Вы не смеетесь? Вы действительно любите… О, Саймон, это замечательно! — Калли чуть не задохнулась, когда его рот накрыл ее губы, передавая им свое тепло.
Но Саймон Роксбери был человеком слова. Не прошло и пяти минут, как она оказалась в своей спальне, вся в мечтах и со странным свербящим ощущением в теле. Она жаждала полнее вкусить сладость момента, который ей только что подарил этот зловредный человек. Но ничего не произойдет, пока Ноэль Кинси не исчезнет из их жизни, с грустью заключила она.
