В это утро я решила поинтересоваться историей Виксберга — больше в голову ничего не приходило. Я внимательно просматривала библиотечный каталог Туланского университета — лучшей библиотеки в Республике Техас, — как вдруг совершенно неожиданно на экране пошла информация справочного характера о спектральных типах звезд. Я была немало обескуражена. Даже не знаю, почему это произошло.
Но делать было нечего, и я углубилась в историю эволюции звезд. Именно тогда, когда я уже начала кое-что понимать, профессор Перри предложил мне пойти на ленч. Я попросила его подождать меня пару минут и сделала в блокноте заметки относительно тех разделов математики, которые мне нужно было изучить. Астрофизика — увлекательнейшая наука, но, чтобы понять ее, нужно научиться говорить на ее языке.
После ленча я предприняла еще одну попытку копнуть поглубже историю Виксберга и получила в качестве справочного материала… что бы вы думали? Старинный мюзикл под названием «Шоу на пароходе». Подобными «историческими справками» я наслаждалась целый день до самого вечера — старыми бродвейскими мюзиклами о золотых деньках, царивших до того, как Северо-Американская Федерация распалась на составные части. Похоже, людям в те времена жилось совсем неплохо. Мне-то уж точно было весело: я посмотрела и послушала, кроме «Шоу на пароходе», «Студента-принца», «Мою прекрасную леди» и отобрала еще дюжину оперетт на будущее. (И это называется «ходить в школу»?)
На следующий день я решила сразу после завтрака взяться за серьезное изучение профессиональных вопросов, в которых чувствовала себя не слишком уверенно. Раз уж, думала я, мои учителя составили для меня программу и я ее вот-вот получу, у меня явно не будет больше времени на обучение по собственному выбору: я отлично знала, что обучение в системе Босса может запросто составлять двадцать шесть часов в сутки. Но за завтраком Анна спросила меня:
— Фрайди, не могла бы ты рассказать мне о влиянии Луи Одиннадцатого на французскую лирику?
У меня кусок в горле застрял.
— Ты что, издеваешься? — спросила я, откашлявшись. — «Луи Одиннадцатый» для меня — название сорта сыра. А единственное французское стихотворение, которое я помню, это «Мадемуазель из Арментьера». Устраивает?
— А мне профессор Перри сказал, чтобы я тебя спросила.
— Он тебе голову морочит.
Старикан Перри недовольно глянул на меня поверх очков, когда я явилась в библиотеку.
— Прошу прощения, профессор. Это вы сказали Анне, чтобы она справилась у меня относительно влияния Луи Одиннадцатого на французскую лирику?
— Что? Да-да, конечно… Только, пожалуйста, если вас не затруднит, не отвлекайте меня сейчас, прошу вас. Очень, понимаете, запутанный кусок программы…
Он опустил голову и углубился в изучение компьютерных распечаток, начисто забыв о моем существовании.
Не зная, на кого злиться, я села за столик и запросила у компьютера данные о Луи Одиннадцатом. О поэзии я не узнала ни черта — насколько я успела уловить, Король-Паук за всю жизнь не срифмовал даже «ton соп» с «c’est bon»[29], да и особым меценатом не числился. Но зато я почерпнула массу сведений о политической обстановке в XV веке. Уйма жестокости. Дворцовые заварушки, убийственно напоминавшие ребячьи ссоры и драки, знакомые мне по приютским временам.
Остальное время до конца дня я потратила на изучение французской поэзии начиная с 1450 года. Местами очень недурно. Французский язык гораздо больше годится для лирики, чем английский. Бедный Эдгар По, представляю, сколько труда он вложил, чтобы добиться от английских диссонансов приличного звучания! Что касается немецкого — то я вообще удивляюсь, как немцы отваживались стихи сочинять. Некоторые переводы звучат гораздо лучше подлинников. Нет, это не вина Гете или Гейне — просто уж такой язык безобразный. А вот испанский, скажем, настолько красив и музыкален, что даже реклама стирального порошка звучит гораздо красивее любого английского стихотворения, написанного верлибром. Да, спору нет, красив испанский — настолько хорош, что гораздо лучше не понимать, о чем речь в стихотворении.
В общем, мне так и не удалось узнать, какое же, черт бы его подрал, влияние оказал Луи Одиннадцатый на французскую лирику.
А в одно прекрасное утро, явившись в библиотеку, я обнаружила, что мое место за столиком в углу занято. Главный библиотекарь, по обыкновению, был страшно занят.
— Да-да, у нас сегодня очень тесно. Гм-м-м… Мисс Фрайди, а почему бы вам не поработать за терминалом в своей комнате? У вас там на пульте есть точно такие же дополнительные клавиши, а если у вас будет необходимость проконсультироваться со мной, это выйдет даже быстрее, чем здесь. Просто нажмите семерку — местный код, — а потом наберите свой собственный, и я дам главному компьютеру команду обслужить вас в первую очередь. Договорились?
— Отлично! — согласилась я. Мне очень нравилась атмосфера библиотечного зала — академическая и вместе с тем уютная, но зато у себя в комнате я могла спокойно раздеться без риска шокировать папашу Перри.
— Чем мне сегодня заняться посоветуете?
— Заняться? О господи, да чем угодно. Мне бы не хотелось беспокоить Босса.
Я пожала плечами и отправилась к себе, где продолжила изучение истории Франции со времен Луи Одиннадцатого. Я успела добраться до создания французских колоний в Атлантике, покопаться в вопросах тогдашней экономики, а потом информационный поиск вывел меня на Адама Смита. С него я перескочила на политические науки. Дело это непростое, но мне показалось, что Аристотель был парень очень даже ничего себе, а вот Платон, по-моему, страшный зануда и воображала. К собственному удивлению, я настолько увлеклась, что пропустила три вызова на обед. Третий вызов сопровождался предупреждением о том, что, если я немедленно не явлюсь в столовую, мне придется довольствоваться холодным ужином. А потом меня вызвала Голди собственной персоной и обещала оттаскать за волосы, если я сейчас же не приду обедать.
Босиком, на ходу застегивая комбинезон, я помчалась в столовую. Анна ехидно поинтересовалась, чем это я так занималась, что даже про еду позабыла.
Все знали, как я люблю поесть, — было чему удивиться. Анна, Голди и я — мы всегда ели вместе, когда с мужчинами, а когда одни. Население штаб-квартиры — это что-то вроде братства, шумная такая семейка. У меня тут было как минимум две дюжины приятелей — из тех, что спасали меня тогда, на ферме.
— Я просвещалась, — гордо сообщила я. — И теперь вы имеете счастье смотреть на крупнейшего мирового специалиста. Так-то.
— Специалиста в какой области? — поинтересовалась Голди.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
