Одна проблемка, если изволите.
— Как сделать это так, чтобы он не успел убить заложников? — по-кошачьи улыбнулась Джин. — Учитывая все обстоятельства, Эндрю нужны доли секунды. И смею отметить, что он — человек опытный, прекрасно нас знающий. Он не позволит себя отвлечь или обмануть. Он понимает, что игра уже проиграна, но оставляет за собой, очевидно, право на последний ход. Возможно, это своеобразный способ послать большой и пламенный привет его высочеству: вероятно, лорд Эндрю был зол на него из-за этого договора сильнее, чем мы предполагали.
— Точно, — ухмыльнулся Джеймс. — Мы доберёмся до него в любом случае; в момент, когда провалилось покушение на Аву, это стало неизбежным. И он это знает. Я лично с удовольствием вцеплюсь ему в глотку… Но вот для того, чтобы войти в его крепость, не потревожив сигнальных огней, нам понадобится чудо. Не побоюсь этого слова, божественное.
— Возможно, даже не одно, — отметила Ли быстро. — Я слышала, божественные чудеса касаются многих сфер, виртальной в том числе. Лорда Эндрю почти невозможно обыграть на его поле; если только, конечно, не работать на тех слоях вирта, которые людям недоступны по определению.
Танатос жёстко усмехнулся и склонил голову набок.
— Вы хотите провести для меня тест-драйв, миледи? Увидеть, на что я способен, и получить доступ к большинству секретов?
Она выдержала его взгляд, хотя было это непросто.
— Я хочу подписать этот договор, — ответила она сухо, — и получить всех фигурантов на руки живыми. А ещё я хочу начать сотрудничать с вами не только на экранах голопроектора. Но если вы против…
Танатос помолчал, а потом фыркнул:
— Вы действительно вьёте из меня верёвки, моя леди. Но в чём-то вы, пожалуй, правы: неплохо было бы заполучить этого вашего лорда Эндрю живым, да и заложников тоже. И, пожалуй, я соглашусь организовать парочку божественных чудес в этом направлении… Если потом получу доступ к записям их допросов и материалам дела.
Ли сложила руки на груди. В душе, вопреки всем обстоятельствам, стало подниматься какое-то иррациональное веселье, замешанное на азарте.
Может, с ним весело вместе не только летать?..
— Старый добрый межведомственный шантаж? — протянула она. — А я-то думала, мы теперь — союзники и друзья…
Его улыбка стала шире.
— Ну ты же не рассчитывала, что я действительно буду загребать жар за тебя во имя Гвады?.. То есть, я буду. Но с учётом интересов Альдо. Ты же не рассчитывала на другое, правда?
Ли выгнула бровь — и рассмеялась.
— Хорошо! Если притащишь мне Эндрю и заложников живыми, будет тебе присутствие на допросах. И основные материалы дела — при условии, что они не составляют тактическую тайну. Но… я хочу в этом случае через вирт наблюдать операцию онлайн.
— При условии, что я получу доступ к вашей общей вирт-базе.
— На гостевых основаниях.
— На пользовательских.
Несколько мгновений они буравили друг друга взглядами.
— Хорошо.
— Хорошо. Мне надо пару минут на подготовку. Жду информацию на вирт.
С этими словами, чуть насмешливо кивнув присутствующим, Танатос вышел из конференц-зала.
— Ладно, — сказала Джин в воцарившейся глубокой тишине. — Мне одной от этого вайба захотелось покурить?
Ли прикусила щёку изнутри, чтобы не заржать.
— Шутница нашлась! Лучше координаты сбрось. И для здоровья полезней, и для дела.
— Само собой… И всё же, кэп. Говорю ото всей души: вы двое вместе — крайне интересное зрелище.
— Я знаю, — вздохнула Ли. — В этом и проблема.
16
*
Нельзя сказать, чтобы Танатос так уж сильно скучал по полевой работе.
Он знал, что многие моды (да и люди тоже), выращенные и переделанные ради войны, не могут потом этого отпустить. В мирной жизни им не хватает адреналина и сражений, запаха крови и смерти, самой концепции танца на грани, мира, висящего на волоске…
Танатос понимал это. Он наблюдал подобное в режиме реального времени у многих из тех, кто его окружал: очевидно, такая реакция была, так сказать, показателем вполне нормальной ненормальности, одной из стандартных ступеней для тех, кто пытается вернуться с войны.
Танатос сию ступень давно и спокойно миновал. Либо, как вариант, шёл по какой-то другой дороге, благополучно обойдя эту конкретную лестницу… Не важно, на самом деле. Важен итог: ему не хотелось снова сражаться. Не хотелось возвращаться в мир беспомощности и пустоты, отчаяния и горя, жестокости и неприемлемого выбора, риска и смерти. Смерть… В неё тут всё упирается, верно? “Почему вокруг столько смерти?” — спросила Ли. И вопрос остаётся, чтоб его, очень актуальным.
Вокруг Танатоса всегда было очень много смерти. Больше, чем можно было бы вообразить. Не зря же его называли богом смерти, да? Только вот он был не самым правильным (или, оглядываясь на историю той же Ли, вполне правильным) представителем братии богов смерти.
Танатос ненавидел… не саму смерть, нет. Он мог признать: смерть — явление неизбежное, пугающе-притягательное, обожествляемое на протяжении всей человеческой истории. Не хорошая и не плохая, она являлась просто частью круговорота жизни. Глупо злиться на смерть; глупо бояться её или ненавидеть. Сколько бы ни было разговоров о бессмертии, вечность никогда не была и не будет человеческим уделом... Ничьим уделом.
Уходят режимы, забываются боги, рушатся цивилизации, коллапсируют планеты. Однажды погаснут все звёзды; однажды развеется энергия большого взрыва. Однажды мир возвратится к той самой холодной тьме, из которой пришёл. К той самой тьме, которую он привык видеть за иллюминатором. К той самой, которую древние ассоциировали со смертью. Однажды этот мир возвратится к ней — и там, в глубинах её, рано или поздно родится какой-то другой мир.
Таков смысл круговорота вещей.
Так что нет, Танатос не ненавидел смерть. Ему нравилось называться богом смерти — и это, хоть и было ложью, оставалось при этом правдой в большом многообразии совершенно разных смыслов.
Танатос думал об этом много... Очень много, особенно после того, как Ли умерла (или он верил, что она умерла, что для горя по сути одно и то же). Он не ненавидел смерть… Но то, что её прославляет и возвеличивает — определённо, ненавидел. А что есть война по сути своей, если не возвеличивание, прославление смерти, искажение взгляда на неё? Потому что да, нет ничего плохого в смерти как таковой. Все умирают. Всё умирает. Только вот в
