О том, что беда ворвалась в их дом, Даша даже не догадывалась, продолжая оставаться в смиренном неведении относительно того, что приготовила ей судьба. Дядя Олег ни словом, ни взглядом, не жестом, ни малейшим движением не показывал, как страдает от болей. При ней он всегда был бодр и свеж, улыбался и шутил, только чаще стал закрываться в кабинете, отчаянно что-то записывая в толстую тетрадь, но девочка предполагала, что все дело в его испортившихся отношениях с сыном. Особенно остро накалившихся после их совместной поездки в Лондон.
Даша старалась не напоминать опекуну о том, что произошло, чтобы лишний раз его не расстраивать, потому что видела, как это того задевает. Да и самой ей было неприятно вспоминать, что случилось. Антон повел себя… она не могла дать определения его поступку, поведению, агрессии. Да, было всё. И ненависть, и презрение, и цинизм, и даже откровенное хамство по отношению к ней. Но ведь дядя Олег, его отец, он же ни в чем не был виноват! А ему было неловко и неприятно. И хотя Даша не поняла, о чем спорили отец и сын, могла с определенной точностью сказать, что все дело в ней. За себя обидно было только в начале, потом девочка стала переживать за дядю Олега.
Она уже привыкла к мысли, что Антон ее на дух не выносит, холоден с ней и почти безразличен, терпит только потому, что его отец о ней заботится, иначе забыл бы, как ее зовут. Она и сама, по чести сказать, не жаждала наладить с ним отношения, не считая это необходимым, испытывая к нему неприязнь. Но дядя Олег… он не виноват в том, что они не смогли подружиться! Он не должен страдать из-за них. Ведь она тоже могла бы показать, как ей не нравится этот гордый, заносчивый и честолюбивый парень, но не делает этого. Потому что ей небезразлично, как воспримет это дядя Олег. А Антон!? Почему он так цинично… равнодушен? Почти бездушен!?
Девочка, как могла, старалась сгладить неровные края в отношениях старшего и младшего Вересовых, понимая, что, как ни крути, они не должны ссориться. Они — семья, и должна держаться друг за друга. И, наверное, в своем стремлении угодить дяде Олегу и помочь ему наладить отношения с Антоном, она и не уследила за тем, как он вдруг стал изменчив в поведении, грустен, тосклив и озабочен в чем-то, скор и спешен, словно боялся опоздать и чего-то не сделать. Улыбался меньше, почти не шутил, ходил с бледными щеками и темными кругами под глазами. Она думала, что он не высыпается, а потому на ночь всегда старалась приготовить ему теплого молока. Он улыбался ей, но как-то грустно и уныло, когда видел в своем кабинете со стаканом в руках. И ей тоже становилось грустно.
Затем подумала, что он заболел гриппом. Какая только зараза сейчас не ходила по городу, где угодно можно было ее подцепить. Она готовила ему лечебные отвары на травах, которые, по совету соседки Нины Дмитриевны, купила в аптеке, поила горячим чаем с лимоном и медом, и следила за тем, чтобы он теплее одевался.
Маргарите Львовне не нравилась ее забота о нем, а потому домработница частенько ругала ее, когда заставала на кухне за приготовлением очередного лекарства.
— Знаем мы таких! — восклицала она, размахивая руками, и прогоняла Дашу с кухни. — Занимайся своими делами, юная леди, а заботы об Олеге Витальевиче мне оставь. Нашлась тут… — она презрительно фыркала и морщилась, когда оглядывала ее с ног до головы. — Девчонка! Подсунешь ему что-нибудь, что и до больницы будет не далеко!
Обиженно поджав губы, Даша уходила к себе и садилась на подоконник.
Наверное, если бы можно было ненавидеть эту женщину, она бы ее ненавидела. Но она никогда и ни к кому не испытывала подобного чувства. Ни к Антону, ни даже к Алексею или своей матери. И к Маргарите Львовне тоже, она была не достойна того, чтобы Даша испытывала к ней нечто большее, чем простое негодование. И Даша старалась не обращать на экономку профессора Вересова внимания.
А после Нового года ей открылась страшная тайна.
Рак. Она много раз слышала это слово. Страшное слово, злое, нехорошее. И вначале не хотела верить тому, что услышала. У ее дяди Олега не может быть этого ужасного заболевания. Он ведь не заслужил. Он хороший, добрый, он такой… один. Он не мог заболеть. Не он, только не он! Ведь Бог должен наказать хотя бы Алексея, но не его… Не его! Это же так несправедливо, так… немилосердно, так… бесчестно!
Это не может быть правдой.
Она плакала в тот день, когда услышала из уст Олега страшный диагноз, и задрожала крупной дрожью страха, отчаяния и боли, прижавшись к нему сильно-сильно, зажмурившись и кусая губы до крови, потому что он звучал для нее, как приговор. Как неизбежность, рок, проклятье.
— Ничего, моя девочка, ничего, — шептал ей в волосы дядя Олег, — всё будет хорошо, малышка, всё будет хорошо, — его спокойный, пусть и немного усталый голос, успокаивал ее.
Было так тепло, легко, радостно… И даже ничуть не грустно и не тоскливо.
Вот бы навсегда замереть в его таких горячих, любящих объятьях! Остановить время, перевести стрелки на несколько минут назад… Не слышать приговора, не знать ужасающей своей откровенностью истины. Просто, закрыв глаза, стоять в его руках и даже не шевелиться, чтобы не спугнуть очарование момента.
Но нельзя… Нельзя, потому что время не делает поблажек, никому не дает еще один шанс, это гнусный, бескомпромиссный, жестокий соперник. Против которого нет оружия.
Даша понимала, что они с Олегом, сколько бы не пытались бороться, не смогут делать это бесконечно. Рано или поздно время спросит и заставит заплатить по счетам.
Она держалась до января, пытаясь уверить себя, что все хорошо. Дядя Олег не обманывал ее, не обманет и сейчас. Помогала Леся, в нужный момент протягивая руку помощи, готовая сделать все, чтобы ее близкая подруга не страдала. И даже Пашка помогал. Он писал письма через е-mail, иногда звонил, расспрашивая, как у нее дела, чем она занимается. Они лучше узнавали друг друга и даже на расстоянии оставались близки, будто знали друг друга много лет. Она всегда спокойно реагировала на его звонки, даже после того, как узнала, что дядя Олег болен… Но в тот день, когда он позвонил в следующий раз, она просто не выдержала. Его голоса, смеха, радости и добродушия. Она почти сломалась.
— Привет, егоза! — смешливо выкрикнул он в трубку. — Ну, как ты там? Рассказывай!
И Даша не выдержала. Так устала одна бояться, прятаться по углам и плакать.
— Паша, — проговорила она тихо, надломленным голосом. — Паша, ты где?!
Он насторожился. Мгновенно уловил в ее голосе иные интонации.
— В Калининграде, — медленно проговорил он и скоро добавил: — Пока, — обеспокоен. — Что случилось?
