Он тяжело вздохнул и тронул свою девочку за плечо, чтобы хоть как-то ее успокоить.
— Дашунь…
— Я очень боюсь за него, Паш, — всхлипнув, пробормотала девушка. — Если он… если с ним что-нибудь… я никогда, никогда не переживу этого!.. — она опустила взгляд, стараясь скрыть выступившие на глазах слезы. Она не позволяла себе плакать на людях, даже при Пашке. — Я боюсь…
— Все будет хорошо, егоза, — твердо заявил Паша, решительно и сильно сжав ее плечо. — Слышишь меня? Мы что-нибудь придумаем, обязательно что-нибудь придумаем. Мы его вылечим, поняла? Вылечим! — он наклонился к ней ниже, стараясь поймать испуганный взгляд. — Ты веришь мне, егоза? Даша! Веришь?!
Она отчаянно закивала, сильно зажмурившись, и сжала его ладонь, чувствуя в ней опору и поддержку.
Пусть только сидит рядом с ней, вот так держит за руку, обнимает за плечи, шепчет слова утешения, и она будет знать, будет чувствовать, что все действительно хорошо.
— Все будет хорошо, егоза, — обняв ее за плечи через стол, прошептал ей в волосы молодой человек. — Все будет хорошо, — повторил он с уверенность. — Я не дам тебя никому в обиду. Я обещаю.
И он сдержал обещание. Действительно, он не дал ее в обиду. Но спасти дядю Олега так и не смог.
В тот же вечер, едва войдя в квартиру, Даша почувствовала витавший в воздухе запах боли и отчаянья.
Сердце предупреждающе забилось в груди раненой птичкой, а замерзшие ладони вмиг вспотели.
Маргарита Львовна выскочила ей навстречу с чашкой в руках, обеспокоенная, взлохмаченная, безумная.
— Что случилось?! — воскликнула девочка, стремительно раздеваясь.
— Олег Витальевич… — запинаясь, проговорила женщина.
— Что с ним? — судорожно сглотнув, спросила Даша, кидаясь в сторону его комнаты.
— Не знаю, — судорожно пожала плечами та, решительно следуя за ней. — Я хотела скорую вызвать, но он наотрез отказался, — всхлипнула. — Сказал, что пройдет, и уже больше часа вот так мучается.
Дядя Олег был в агонии, он метался по постели, весь горел и что-то шептал, словно в бреду.
— Маргарита Львовна, — прошептала Даша, кидаясь к мужчине, — вызывайте скорую. Немедленно!.. — она почти кричала, испуганная, скованная страхом и беспокойством.
Маргарита Львовна, если и хотела возразить, поставив девочку на место, не стала этого делать. Она молчаливо выполнила ее просьбу и больше не проронила ни слова до самого приезда врачей.
Они сбивали жар несколько часов и только к утру добились результата. Ничто не утешало, и Даша слушала врачей, многое пропуская мимо ушей, не обращая на их слова внимания. Она и так все знала и все понимала.
Никогда ей не было так больно. Только если в день смерти брата, и больше — никогда.
Уставшая и опустошенная, не глядя на часы, вообще не задумываясь о времени, она позвонила тому, кто должен был знать, что происходит еще несколько месяцев назад. Это был последний человек на земле, которому она посмела бы, отважилась позвонить, но он обязан был знать правду.
— Антон?.. — запинаясь, выдавила из себя девушка.
— Да! Это кто?! — раздраженно спросил молодой человек, а потом с удивлением: — Даша?!
Девочка сглотнула, словно набираясь сил, и, зажмурившись, выдавила:
— Ты… можешь сейчас говорить?
— Что случилось?! — требовательно закричал тот.
— Дядя Олег… — сдерживая слезы, проговорила она.
— Что с ним?!
— Ему плохо. Очень плохо, — шепотом промолвила она. — Я не знаю, что делать. Пожалуйста, приезжай.
— Вылетаю первым рейсом! — пообещал он и бросил трубку.
А Даша, сжимая телефонную трубку с раздававшимися в ней короткими гудками, опустила бледное, осунувшееся лицо в холодные ладони и неслышно заплакала.
Антон, действительно, прилетел на следующий же день, рано утром. Как и обещал.
В дверях его встретила эта девчонка, воспитанница отца, он отчего-то отчаянно не желал называть ее по имени. Бледная, худая, даже, кажется, ростом ниже стала. Глаза блестят странным блеском, под ними темные синяки, на ресницах дрожат неумело вытертые наспех слезы.
Черт побери! В душе вновь что-то шелохнулось, надавив на рецепторы его совести. Ему опять стало ее жаль. Но он мгновенно придушил на корню это уже знакомое, но такое нежеланное чувство жалости к этой девочке, одним лишь грубо заданным вопросом и твердым взглядом прямо в глаза.
— Что с ним?
Даша, сначала поднявшая на него лицо, вдруг опустила подбородок.
— Я не знаю. Он ничего не говорит мне, — вяло сказала она.
И Антон с ужасом осознал, что не узнает в ней ту гордую, сильную девочку, которую видел несколько месяцев назад. Не то, чтобы он был рад видеть ее такой, какой она была раньше, замкнутой, подавленной, молчаливой, исподтишка за всем наблюдавшей, но какой-то… вызывающе гордой, умной, живой даже в своей немой тишине, взрослой в своей детскости. Такая она ему не нравилась. Она словно бросала ему вызов, негласный, откровенный, уничижительный вызов, немой и безгласный, молчаливый, но оттого еще более открытый. Он не мог на него не ответить. Она не нравилась ему такой гордой и… сильной?.. Но такой, какой она предстала перед ним сейчас, она ему не нравилась еще больше. И он пытался подавить в себе внезапно всколыхнувшиеся эмоциональные порывы узнать, что с ней случилось. Но желание узнать причину произошедших в ней перемен, словно кошками скреблось на душе, рьяно царапая не только грудь, но и задевая саму душу. И это бесило его, выводило из себя.
В одно мгновение он превратился в холодного, равнодушного циника, каким учился быть в Лондоне. Мало ли, что он испытывает на самом деле? Кому какое до этого дело?! И уж тем более это не касается ее.
— Ты сказала, ему плохо…
— Я знаю, почему ему плохо, — тихо перебила его девочка, и парень напрягся. — Но большего он мне не говорит, — кажется, она раздосадована и огорчена. — Может, с тобой поговорит, — высказала надежду она, поднимая на него взгляд черных глаз, и Антон в который раз подивился их удивительной черноте.
— Может быть, — коротко бросил он, задержав испытывающий взгляд на ней дольше, чем нужно было. Дольше, чем он мог себе позволить.
И, сбросив верхнюю одежду, стремительно бросился в комнату отца.
— Он в кабинете, — тихо окликнула его девочка, заставив молодого человека замереть на месте и резко повернуться к ней. Ошарашен и изумлен, даже рот приоткрыт от удивления.
— То есть как — в кабинете?! — возмущенно воскликнул он. — Он же болеет, ты сама сказала…
Даша покачала головой, устало закрыла глаза и пояснила:
