В октябре, когда все уже летело в тартарары, неожиданно появился Гуров. Анька гуляла одна, без Василия Ивановича, потому что его молчаливое и всегда грустное присутствие бывало ей теперь в тягость. Он хорошо это понимал и не мешал ей гулять в одиночестве. Анька шла по сухим листьям, шуршала ими и думала о том, что от снега осталось совсем немного. Гуров вышел к ней из-за ближайшего дерева. Он был строг и непривычно серьезен.
– Я хочу вас поблагодарить, Аня, – сказал он вместо «здравствуйте».
– За что? – спросила Анька. Ей было неловко называть взрослого человека вот так, без отчества, Петром.
– Вы очень хорошо относитесь к Василию Ивановичу. Знайте, это только благодаря вам ваши родители до сих пор не вернули его в приют.
– Они не собираются никуда его возвращать! – обиделась Анька за родителей.
– Я знаю. Но если бы не вы, обязательно собрались бы. Я хочу вас также поблагодарить за то, что вы взяли именно его. Я тогда обратил на вас самое серьезное внимание.
– Вас же там не было! – не поверила Анька.
– Там – не было, но в том приюте я бывал часто. И для меня очень важно, что Василий Иванович у хороших людей.
– Вы его сын?! – догадалась Анька. Василию Ивановичу было за пятьдесят, Гурову за тридцать, хоть и лысый, так что они вполне могли…
– Хорошо придумываете, Аня, – одобрил Гуров. – Нет, не сын, мы вообще не родственники. Василий Иванович, как вы понимаете, человек непростой. Он замечательный сказитель, и мне его судьба не безразлична.
– Но тогда… тогда почему… – начала Анька и осеклась.
– Почему я не взял его сам? – спокойно спросил Гуров. – Вы ведь это хотели сказать? Потому что я, видите ли, почти не живу дома. Много разъездов, работа такая. А постоянно таскать его с собой – выше моих сил. Вы, наверное, заметили, что он совершенно беспомощен в быту. Оставить его одного в квартире – значит почти наверняка убить.
– У него этот синдром… в самой крайней стадии? – Испугалась Анька.
– Я бы сказал, в самой высшей. Но не в синдроме дело. Забудьте про синдром. То, что с ним, – это не болезнь. Это особый склад характера, не более. И я рад, что вы с ним подружились. Теперь слушайте меня внимательно. Именно в этом человеке может оказаться спасение и для вас, и для всей вашей семьи.
Анька испугалась, и было отчего. Они были одни с Гуровым в скверике, где уже болезненно краснел холодный закат и быстро темнело.
– Наступают плохие времена, Аня, очень плохие. Вы сами это понимаете, и я хочу, чтобы у вас не было иллюзий. Страна при нынешнем правительстве никак не выдержит кризиса, и кончится дело войной. Мы сейчас никому особо не нужны, кроме одного нашего давнего врага, и враг этот обязательно воспользуется моментом. Поэтому война будет, что бы вам ни говорили в школе. Это будет не совсем обычная война. Ее никто не будет так называть. Но имейте в виду, все по-настоящему. И убивать будут, и врагов везде искать. Вам будет очень трудно сберечь Василия Ивановича. Может случиться всякое. Я не все время в Москве, говорю вам, поэтому от вас зависит очень многое. Пожалуйста, если что-то заметите, звоните сразу. Или мне, или вот, – он протянул ей клочок бумаги с телефоном и адресом. Анька мельком взглянула на адрес: Сиреневый бульвар.
– Да ведь мы там были, – еле выговорила она.
– Я знаю. Там живут верные люди, они помогут в случае чего. Берегите Василия Ивановича, Аня. Это очень важный человек. Мы с вами гадаем, а он все знает, только не обо всем говорит.
– А… чем все кончится?
– Да ничем, как обычно, – сказал Гуров и вдруг улыбнулся. – Вы же знаете, тут при всяком ужесточении бывает большая война. Или небольшая, неважно. Я не стану вам сейчас забивать голову ерундой. Моя задача одна: чтобы в этой войне погибло как можно меньше коренного населения. У меня, собственно, всегда такая задача. Василий Иванович – из самых главных представителей этого населения. Пусть вас не удивляет, что он васька. Васьки – непростые люди.
– Я поняла, – кивнула Анька.
– Я понял, что вы поняли. Кстати, откуда родом ваши родители?
– Папа из Москвы, мама из Саратова. А что?
– Ничего, неважно. Вы каких-то хороших корней. Аболок на потолок, косолоток на позолоток?
– Чего? – испугалась Анька.
– Ничего, присловье такое. Я же фольклорист. В общем, я очень прошу вас беречь Василия Ивановича, что бы ни случилось, Ладно?
Анька кивнула.
– Слово даю.
– Я и так верю, – и Гуров, отступив за деревья, исчез, словно его и не было. Анька побежала домой.
А потом начались столкновения в центре, демонстрации, драки и самая настоящая война. Накануне все московские ЖД стремительно бежали из столицы – это у них было хорошо придумано, потому что в Москве была армия и милиция, здесь они еще кого-то слушались, а в остальной России, как оказалось, ни армии, ни милиции толком нет. Целые банды ЖД свободно хозяйничали почти по всем южным губерниям, где было тепло, и по северным, где была нефть; ЖД захватывали целые деревни, как сообщали радиоголоса, но в Москве стояли хорошие глушилки, и расслышать эти радиоголоса было почти невозможно. Анькин отец рассказывал ужасы. Сведения с остальных территорий поступали противоречивые и смутные. Бабушка из Саратова писала, что ЖД дважды входили в город, но их выбивали. Еще появились какие-то партизаны. Они все время взрывали железные дороги – думали, наверное, что, если взорвать, ЖД не доберутся до Москвы. Впрочем, на чьей стороне они действовали – никто не знал. Наверное, им просто нравилось взрывать дороги.
2
После голодной и холодной зимы, когда даже школа работала не каждый день, потому что учителям опять перестали платить, как в конце прошлого века, в эпоху дестабилизации, – родители впервые заговорили о том, чтобы сдать Василия Ивановича в приют. Анька подслушала этот разговор и ворвалась в родительскую комнату с криком и слезами. На этот раз обошлось, но не было никакой гарантии, что они не вернутся к этому разговору.
Анька превратилась к концу восьмого класса в высокую, стройную и симпатичную девушку, только лицо у нее было нервное и тревожное. Она почти не плакала теперь, но все время боялась. Телевизор она старалась не смотреть – по нему не говорили ничего ужасного, но ужасное было очевидно без всяких сводок. Страна себе больше не принадлежала. Ни федералы, ни ЖД не знали, какая часть страны у них в руках. В Москве кое-что еще было, а в Саратове уже почти ничего. В программе «Время» показывали какие-то репортажи с посевной, но они были старые, явно прошлогодние – Анька их помнила, у нее была фотографическая память.
Гуров объявился к началу июня. Он похудел, сбрил бороду и уже не улыбался. На этот раз он не стал подкарауливать Аньку в скверике, а заявился прямо домой: где только адрес взял?
– Здравствуйте, Вячеслав Викторович, здравствуйте, Марина Андреевна, – поздоровался он с Анькиными родителями. – Можно позвать Василия Ивановича? Разговор и его касается.
– С кем имею честь? – напряженно спросил отец.
– Гуров Петр Антонович, инспектор Генерального штаба, – Гуров показал красную книжечку с орлом. Вот какой он был, оказывается, фольклорист.
– Чем обязаны? – так же напряженно спросил отец.
– Прежде всего я очень вас прошу никому не рассказывать об этом визите, – сказал Гуров. – Я существенно нарушаю должностные полномочия, навещая вас. Но ничего не поделаешь, ситуация критическая. На следующей неделе в стране будет введен план «Антициклон». Начинается масштабная зачистка. Всех так называемых васек отловят, вывезут из города и… – Гуров сглотнул, – …и, по моим сведениям, уничтожат.
Все оглянулись на Василия Ивановича. Он был очень бледен, но спокоен.
– Я не думаю, что вы сможете спрятать Василия Ивановича, и не уверен, что захотите этого. Я могу забрать его сейчас и приехал именно за этим. Если вы к нему привязались, простите меня.
– Я знал, – тихо сказал Василий Иванович.
– Давно знали? – вскинулся Гуров.
– Соколок, – ответил Василий Иванович.
– И молчали?! – укоризненно спросил Гуров.
– Что говорить, коли ничего не сделаешь. Я не поеду с вами, Петр Антонович.
– Почему?!
– Я знаю, куда мне надо. Я в Алабино пойду.
– В Алабине опасно, Василий Иванович.
– Давно там не опасно, врут все. Наших много там.
– Но почему? В конце концов, я собираюсь в Дегунино. В июле, я там бываю часто…
– Вы меня не трогайте, других спасайте. О них-то никто не позаботится, а обо мне есть кому.
– Василий Иванович, поймите, – Гуров даже прижал к груди короткие ручки. Ни на Аньку, ни на Анькиных родителей он не обращал теперь ни малейшего внимания. – Поймите, что вами рисковать невозможно, таких, как вы, у нас раз и обчелся…
– Мне ничего не будет, – сказал Василий Иванович с непривычной твердостью. – Мне они никогда ничего не сделают. А вам надо остальными заняться. Я все равно с вами не поеду, потому что есть еще неделя. Я за эту неделю три-четыре города успею обойти, всем скажу.
