Он перевёл взгляд на лицо женщины, презрительно рассматривавшей его кобылу. И задал, пожалуй, самый бессмысленный вопрос из всех возможных:
— Вам не холодно?
— Вот ещё, — сказала женщина и передёрнула плечами, на которых был только белый плащ из тонкой шерсти поверх белого же платья, обвязанного кроваво-красным кушаком. Этот кушак был единственным ярким пятном в её облике. Женщина сидела на лошади хоть и без седла, но по по-дамски: свесив ноги на одну сторону. Волнистые каштановые волосы, длинные, ниже пояса, стелились по лошадиному крупу. Кожа у неё была розовая, гладкая — женщина не походила ни на призрака, ни на дикую жительницу здешних чащоб. И всё же что-то в ней заставляло Марвина внутренне напрягаться — так, как он напрягался в бою, когда был окружён десятком выжидающих врагов и не знал, кто из них соберётся ударить первым. Что-то не так в ней было, в этой женщине… в её гладкой коже… в её лошади, безмятежно стоящей на льду.
И тем не менее она стояла на льду. Безмятежно. И лёд её держал.
Марвин положил ладонь на морду своей кобыле. Та тихонько фыркнула, раздувая ноздри. Ей тоже было не по себе.
— Долго вы собираетесь там стоять? — резко спросила женщина.
— Почему вам не холодно? — спросил Марвин в ответ, не сводя с неё глаз. Она снова рассмеялась, на сей раз не так громко и отчасти раздражённо.
— Что, намекаете, не мёртвая ли я? Нет, не мёртвая! Просто мы, северяне, народ крепкий, что бы там о нас ни болтали южные задохлики. Знаю я вас, чуть что — соплями изойдёте, — в её голосе стеклом звенело и резало презрение, но Марвин по-прежнему не двигался с места.
— Как вы здесь оказались… месстрес?
— Я собралась вам задать этот же вопрос. И у меня на то больше прав, ведь это вы на моей земле, а не я на вашей. Итак, что вы здесь делаете, мессер, и с чего вдруг решили покормить моих волков?
— Ваших волков?
— Моих. Вы же слыхали, как они воют ночами? Я их, как могу, отсюда гоняю восточнее, к сёлам, а то тут им вовсе есть нечего. Но вы, видно, прониклись состраданием к бедным зверям и решили накормить их собственной оледенелой плотью? Как великодушно с вашей стороны, мессер! Ведь все мы — твари Единого, не так ли?
Она снова расхохоталась, громко и нагло, а её кобыла стукнула копытом. Лёд загудел, и Марвину почудилось, что этот гул отдаётся ему в ноги, хотя он стоял в нескольких шагах от берега. Отсмеявшись, женщина обратила на него чёрные уголья глаз.
— Ладно, мессер, полноте, не сердитесь на меня. Живу тут совсем одна, вконец одичала. Простите бедную глупую женщину? Я приглашаю вас под свой кров. Вы слишком хороши собой, чтоб кормить вами моих волков.
— Месстрес, я Марвин из Фостейна, — медленно сказал он. — И я… почту за честь вступить под ваш кров, если только буду уверен, что вас не отяготит моё присутствие.
— Вы из столицы? — удивлённо спросила женщина; за этим последовал новый взрыв смеха, правда, совсем короткий. — Ах я, провинциальная дура, совсем манеры позабыла! Я хозяйка Мекмиллена, и буду счастлива принять вас под свой кров, если только вы не принесёте туда зла. Вы не принесёте зла в Мекмиллен, Марвин из Фостейна?
Она не улыбнулась, задав последний вопрос — напротив, её лицо вдруг затвердело, и ровный румянец, выступавший на нём, казался подобием глянца, которым покрывают щёки фарфоровых кукол. Пегая кобыла хозяйки Мекмиллена испустила хриплое ржание и снова с силой ударила копытом по льду.
— Видите, мессер, тут схвачено крепко. Идите без опаски… коли и впрямь не принесёте зла в Мекмиллен. А иначе — поворачивайте назад.
И вновь — копытом о лёд. Гулко — но не более того, ни треска, ни хруста из-под стальной подковы не разнеслось, стало быть, лёд впрямь выдержит…
Если только, Марвин из Фостейна, ты не принесёшь в Мекмиллен зла. Так? Интересно, можно ли считать злом намерение выпытать у жителей этого замка местонахождение Мессеры, если она уже уехала, или её саму, если она всё ещё там? И твёрдую решимость добиться желаемого любой ценой?
Может, и так, да только к чему это знать хозяйке Мекмиллена?
Она смотрела Марвину в лицо чёрными, как кора уснувших деревьев, глазами, и Марвин, глядя на неё, безмятежно улыбнулся и солгал:
— Нет, благородная месстрес, я не принесу в Мекмиллен зла.
— Что ж, хорошо, — сказала женщина — и всё закончилось. Она умолкла, и ничто не отразилось на её лице. Просто развернула лошадь — вернее, лошадь развернулась сама, без видимого усилия со стороны всадницы, и пошла с места в галоп, а наездница, которой полагалось рухнуть прямиком на лёд, даже не шелохнулась. Лишь алый кушак её платья взметнулся, мешаясь с тёмными прядями волос, да снег брызнул из-под замелькавших лошадиных копыт. Миг — и перед Марвином снова была только заснеженная поверхность озера, взрыхлённая вереницей следов.
— Ну ты и дурак.
Да что ж это такое, в самом деле?! Марвин снова обернулся, на сей раз туда, откуда пришёл сам, но снова на женский голос. Впрочем, теперь он сумел скрыть изумление, да и было оно минутным: в женщине, стоявшей чуть поодаль от него, не оказалось ровным счётом ничего необычного. В отличие от той, которая только что скрылась за деревьями… или растаяла меж них.
— Ты кто, мать твою, такая? — спросил Марвин. Изначально заданный собеседницей тон разговора как нельзя более соответствовал его настроению. Та посмотрела на него с чувством, возмутительно напоминавшим жалость. Это снова оказалась всадница, впрочем, ничего эфемерного в ней не чудилось: девка как девка, лет семнадцати на вид, чернявая, коротко стриженная, одетая по-мужски и хорошо снаряжённая. Не один он, видать, ломится через буреломы на север… «Да она же шла по дороге, которую я тут, матерясь, прокладывал!» — внезапно понял Марвин и скрипнул зубами от злости.
— Коль уж тащилась за мной, могла бы пораньше объявиться да подсобить, — еле сдерживая ярость, бросил он, так и не дождавшись ответа на предыдущий вопрос. Девчонка не фыркнула и даже не усмехнулась — лишь уставилась на него, как на полного недоумка.
— А то, что я жизнь тебе только что спасла — мало?! — будто ушам своим не веря, проговорила она. Марвин, уже положивший руку на круп Ольвен и собравшийся вскочить в седло, так и замер.
— Жизнь? Мне?!
— Ну так не себе же! Это ведь не я местную гайнель прогневила. Вот тоже мне, умник какой, — врать ей вздумал, прямо в глаза!
— Гайнель? — ничего не понимая, переспросил Марвин.
— Ох уж мне эти единобожцы, — покачала головой девчонка. Она тревожно оглядывала берег, будто и сама чего-то ждала. Марвин заставил себя не следить за её взглядом. — Совсем забыли, где живёте. Гайнель — дух-хранитель изначальной земли. Мекмиллен был заложен ещё до появления в Хандл-Тере Святого Патрица с его сворой, и владельцам замка хватило ума не гневить древних духов. За что они теперь и платят, отваживая опасности. Ты, мессер, опасность для Мекмиллена, ты сам это знаешь, и врёшь в лицо духу-хранителю. Да, почитай, если бы она тебя теперь утопила, ты бы ещё легко отделался!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
