Дверь приоткрылась, в щель просунулась растрёпанная голова. Лукас демонстративно ткнулся лицом в подушку, показывая, что его здесь нет.
— Месстрес Селест, вам…
— Илье! Во-первых, что за вид? Во-вторых, где твои манеры?!
— Прошу прощения, месстрес…
Голос умолк — то ли в смущении, то ли в потрясении. Лукас поднял голову и посмотрел на растрёпанного парня, переминавшегося с ноги на ногу у двери. Несколько мгновений не сводил с него взгляда, потом перекатился на бок и подпёр голову рукой.
Мальчишке, похоже, хотелось сквозь землю провалиться.
— М-месстрес… вам послание, месстрес! Гонец прибыл. Говорит, дело срочное…
— Я сейчас выйду. Приведи себя в порядок. Ты что, в курятнике ночевал? Не найти в наше время нормального стюарда, — раздражённо бросила Селест, вставая, когда за Илье закрылась дверь.
Стюарда? Совсем интересно…
— Конечно, я вам сочувствую, — коротко произнёс Лукас. Селест непонимающе оглянулась, озадаченная его тоном, потом пожала плечами, кокетливо заломила руку, вплетя пальцы в волосы на затылке.
— Вы поможете мне одеться?
— Боюсь, если я стану помогать вам одеться, вы до вечера не выйдете к вашему гонцу, — насмешливо сказал Лукас.
— И то верно. Но дождитесь меня! Не то я и впрямь обижусь.
— Ох, вы всё только обещаете, — поддразнил он её.
Селест скрылась в будуаре. Лукас услышал, как она звонит горничной. Потом откинулся на подушки и уставился в потолок. Внутри у него всё клокотало. Проклятье, подумать только, он ведь в самом деле почти решил наплевать на то, кто эта женщина и почему он оказался с ней. Она была нежна, не болтлива, не слишком вульгарна и любила кофе. И этого оказалось достаточно, чтобы он потерял ощущение реальности. Эта мысль взбесила его до такой степени, что он едва мог дышать. Потом взял себя в руки и, когда Селест продефилировала мимо него при полном параде, послал ей вслед воздушный поцелуй.
А когда дверь за ней закрылась, дал себе слово, что сегодня же выяснит, почему Дерек решил натравить на него эту сучку, и как далеко она намерена зайти.
Видимо, дальше, чем думал Лукас, раз уж озаботилась раздобыть себе в стюарды его бывшего оруженосца.
— А зачем тебе в Мекмиллен? — спросил Марвин, и Рысь громко фыркнула:
— Ну ты ровно дитя малое! Так я прямо разбежалась и сказала! А тебе зачем? — помолчав, наивно добавила она. Осеклась, уставилась на Марвина, и через мгновение стены пещеры сотряс взрыв дружного хохота.
Оба они были совершенно пьяны.
— Давай ты мне скажешь, а я — тебе, — предложил Марвин.
— Давай, — давясь смехом, закивала Рысь. — Только ты первый, идёт?
— Уступаю эту честь благородной месстрес.
— Ох, да пошёл ты! Благородной! Месстрес!
Смех делал её по-настоящему красивой. Марвин глядел на неё поверх пляшущих язычков костра. Она лежала на боку, подперев голову рукой и подложив под локоть походную суму, и задирала подбородок, когда смеялась. Расстояние между нею и Марвином было чуть больше вытянутой руки: костёр развели маленький, несмотря на лютый холод — но ничего не поделаешь, от большего огня шло бы слишком много дыма, неровен час задохнуться, а это вряд ли лучше, чем замёрзнуть. Впрочем, им и так повезло, что они набрели на эту пещерку, больше напоминавшую нору. К тому времени уже почти стемнело, а до Мекмиллена, по словам Рыси, оставалось ещё не меньше нескольких часов пути. Впрочем, теперь бы Марвин и сам добрался до замка: ещё до сумерек они выбрались на заснеженную, но отчётливо различимую дорогу, шедшую через лес — видимо, тот самый тракт, что несколькими милями южнее снесло лавиной. Сам лес редел, среди деревьев всё чаще встречались валуны — и, по счастью, вот это убежище. Рысь преложила заночевать здесь, и Марвин не стал спорить, хотя совершенно ей не доверял. Так или иначе, спать он не собирался, а вот согреться бы не мешало. Они и согрелись — вскипятив на огне вино, запасы которого у обоих ещё оставались. Рысь оказалась не дура выпить, угнаться за ней было не так-то просто. Горячее вино быстро ударило обоим в головы, и уже через час они валялись у костра, болтая и хохоча, совсем забыв, что недавно обменивались лишь краткими желчными замечаниями, с подозрением наблюдая за попутчиком. Зато никакие здешние духи их больше не беспокоили.
— Ну и не надо, не говори, — сказал Марвин и снова хлебнул из фляжки. Разогретая сталь обжигала губы. — И так ясно, что прирежешь там кого-нибудь. Иначе бы гайнели не боялась.
— Кто сказал, что я её боюсь? — выпятила грудь Рысь. От вина она, похоже, становилась ещё нахальнее.
— А как это ещё назвать? Один на один встретиться не захотела, за мной увязалась…
— Ты и сам-то не особо протестовал, когда я её от тебя прогнала! — парировала она и махнула рукой с зажатой в ней флягой. Внутри предостерегающе булькнуло.
— Расплескаешь! — завопил Марвин возмущённо. Рысь ойкнула, перехватила нетвёрдую руку другой, хихикнула.
— Я хотела сказать, что это глупый спор. Не то чтобы я боялась гайнели… Ну, то есть нет смысла её бояться, если у тебя совесть чиста. Только вот неприятно думать, что она у тебя нечиста, верно? Ох, ну и чушь несу по пьяни! — хохотнула она, но на сей раз Марвин её не поддержал.
— Почему чушь? Ты права.
— Да ладно! Если только и думать, что о чистой совести, то проще за вышиванием всю жизнь просидеть, так оно надёжнее.
— Чего ж не просидела?
— Не по мне это, — ответила Рысь и надолго приложилась к фляге. Марвин смотрел на неё и думал: в самом деле, не по ней.
— А сейчас иначе нельзя, — оторвавшись и утерев губы, продолжала она. — Много ли народу теперь по совести живёт? Вот потому-то древние духи и ушли отсюда.
— Ты же говорила, это «свора Патрица» их выжила, — насмешливо напомнил Марвин. Она и правда что-то такое говорила, пока они ехали лесом. Марвин наорал на неё, обозвав богохульницей. Но это было до того, как они надрались вдвоём. Теперь он был настроен куда терпимее.
— Ну, не то чтобы выжила, — сердито отозвалась Рысь. — Хотя… да, выжила, только древние духи ни за что бы этого не позволили, если бы им было ради кого оставаться. Если бы люди, как прежде, думали о чести и совести. Если бы по правде жили. А так — получалось, что прежние боги им уже и не нужны. Вот они и ушли.
— Не понимаю, — признался Марвин. — Да при чём тут люди вообще? Боги… то есть Бог, — поправился он и поспешно осенил себя святым знамением, — сам по себе, не он для людей, а люди — для него.
— Так люди для него или сам по себе? — язвительно уточнила Рысь. Марвин удивлённо посмотрел на неё, не видя противоречий. Рысь раздражённо махнула рукой — всё той же, с открытой флягой; Марвин теперь не стал её попрекать. — Вот я о том и говорю. Нынче люди знают только долг и принуждение. Ну и корысть. А по сердцу жить перестали. Ваш Бог хочет поклонения, а взамен что даёт? Да ничего, разве что деньги этим патрицианцам вашим, и те жмёт из бедноты, что в страхе перед его карой живёт. Что, разве нет?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
