― Так поймали? Или опять прохлопали?
В расчете, что «прохлопали» он мне не спустит.
Вывести Мнишина из себя не так-то просто. Поэтому, боюсь, у него были свои резоны, чтобы просто не послать меня куда подальше, желательно прямо в горящий адским пламенем депозитарий. Он склонил ухо к черной коробочке, торчащей у него из нагрудного кармана.
― Ну чего там у вас?
Коробочка заклекотала в ответ хрипло и невнятно, как попугай спросонья. Но Мнишин отлично понимал, о чем она кудахчет.
― С глушителем? Ага. И никаких документов? Ага. А в машине хорошо искали? Ага. Ищите дальше. Ну, пришли за мной кого-нибудь. Конец связи.
Весь этот сугубо служебный разговор он вел, совершенно не смущаясь присутствия постороннего. Из чего я сделал неприятный вывод, что посторонним он меня в данный момент не считает. В лучшем случае он считает меня причастным. И не ошибся.
Мнишин ухватил меня за локоть и не попросил, а приказал:
― Поедешь со мной!
― Куда это? ― сделал я попытку вырваться, но Мнишин держал цепко. ― Я тут при чем?
― Вот и узнаем, ― пообещал он. ― А то ты как в анекдоте про евреев: вообще-то в мире их мало, но в каждом конкретном случае много.
Я попытался сделать вид, что не понял.
― Это в каком смысле? Я-то русский.
― Да мне по барабану, русский ты или татарин, — еще сильнее и как-то зло дернул меня за рукав Мнишин. ― Много тебя стало, Северин, ясно? Слишком много. Ну просто яблоку упасть негде ― везде ты. Давай шевели задницей, а то сейчас машина подойдет, силой сажать тебя, что ли?
Ехали в «пэгешке» молча, да и недалеко. Видать, подъехавшие патрульные грамотно взяли взрывника в клещи. Он метнулся во дворы и там, как я давеча, запутался в поисках выезда на широкую дорогу. «Тойота» просела сразу на два разорванных пулями колеса. Вокруг нее уже заканчивали натягивать полосатый скотч. Передняя дверца была распахнута. Привалившись к ней спиной, на земле сидел человек с головой, словно покаянно упавшей на грудь.
― Глянь-ка, ― приказным тоном бросил мне Мнишин, когда мы вылезли из машины. ― Не знаешь, кто такой?
Я осторожно подошел ближе и опустился на корточки, заглянув мертвому в лицо. Автоматная очередь прошила ему грудь, так что процесс опознания не составил труда. Бульбочка перед смертью и не думал каяться, а отстреливался, пока мог. Рядом с его правой рукой на асфальте лежал знакомый мне ТТ с глушителем.
― Ну?! ― услышал я над своей головой требовательного Мнишина и поднялся на ноги. Легко и сладостно говорить правду в лицо начальнику уголовного розыска.
― Козырьков Андрей Андреевич, бывший полковник ГРУ. Сейчас в службе безопасности корпорации «Фарус».
― Да, дружки у тебя, ― протянул с некоторым даже уважением Мнишин. ― Ну, давай колись дальше.
― А чего колоться-то? ― пожал я плечами. ― Я его видел, считай, полтора разочка. Он ко мне приходил… Когда же это? Третьего дня примерно. Ксивой ФСБ размахивал. Расспрашивал про Нинель Шахову.
Я замолчал.
― Из тебя что, клещами надо вытаскивать? ― рассвирепел Мнишин. ― У меня тут банк горит и труп вооруженный без документов, а ты думаешь со мной в бирюльки играть? Что ему было надо, говори быстро! А то закрою тебя на ночь, к утру разговорчивей станешь!
Тут уж я разозлился:
― Закрой, закрой! Я хоть высплюсь спокойно! А пока пошли людей с фонарями, а лучше с металлоискателями ― я место покажу, это возле дома, где Харин твой, именинник хренов, живет. И гильзы найдут, и пули, если повезет. Чуть не убили, гады! Харин завтра, когда проспится, подтвердит, что меня там видел.
Глядя, как сами собой расширяются глаза Мнишина, я резонно рассудил, что кашу маслом не испортишь: люди Хабара в меня стреляли или люди Поноса, не суть важно. Это и мне-то точно не известно, а Мнишину подавно. Главное сейчас ― отмежеваться от нехороших мальчиков.
― Может, вот из этого ТТ, ― дернул я подбородком в сторону безответного нынче Бульбочки. ― Может, из другого чего… Это уж пусть баллистики разбираются.
― Ладно, про это поговорим еще… ― буркнул Мнишин, явно потрясенный новыми сведениями. Теперь еще и покушение на убийство на его многострадальной территории. Чистый висяк, который нужен ему был не больше, чем собаке пятая нога. Поэтому свой вопрос он повторил уже тоном ниже: ― Так что ему про Нинель-то надо было?
― А вам чего было надо, когда вы с Хариным ко мне вломились? ― парировал я. ― Объяснял ведь уже: девушка провела со мной одну ночь, да в таком темпе, что нам и поговорить было некогда. Ничего я про нее не знаю! А этот Козырьков вообще спрашивал такие глупости, будто мы с ней лет пять общее хозяйство вели. Где чего хранила, в каком банке деньги держала… Ну, вы все прям как дети! Мне-то откуда знать!
Врать в лицо начальнику уголовки оказалось так же легко, но еще более сладостно.
― Постой, постой! ― спохватился Мнишин. ― То ты говоришь ― ГРУ, то ФСБ. Что-то у тебя не сходится.
― Я говорю, «размахивал ксивой ФСБ», ― терпеливо разъяснил я. ― Потом узнал уже, ксива не настоящая была. Навел справки по своим каналам, и точно ― бывший полковник ГРУ.
Но подозрительность Мнишина все никак не хотела идти на спад.
― А что значит «видел полтора разочка»? Где еще с ним встречался?
Отлично! Мнишин заглотил закинутую наугад наживку. Так что можно попытаться прямо сейчас отработать еще и мое посещение «Капитанского». Единожды солгавши, кто тебе помеха?
― А вот сегодня без чего-то восемь, в этом самом банке, ― я дернул головой назад, в сторону пожара, — мы с ним в дверях разминулись, я и не понял толком: он или не он? Даже у девушек в банке спрашивал, не Козырьков ли фамилия клиента? Они сказали нет, фамилия другая. Или я обмишулился, или он опять под прикрытием работал. ― И для убедительности развел руками: ― Так что, если по-честному, больше чем на полразочка не тянет.
Но Мнишин, который, по всем расчетам, должен был наконец успокоиться и удовлетвориться, придвинулся ко мне всем туловищем и резко схватил за лацканы куртки.
― Так-так, ― зловеще протянул он. ― А знаешь ли ты, как мы про бомбу узнали, а?
― Откуда мне знать-то?! ― Я даже глаза постарался вытаращить.
― Неизвестный доброжелатель позвонил, сечешь? А мы ведь завтра и номерок телефончика знать будем, и место, откуда звонили, и, если надо, экспертизу голоса произведем.
― Грамотно, ― охотно согласился я. ― Находите владельца номера, сравниваете голос. А уж раскрутить его ― это вы сумеете, я вас знаю!
― Значит, это не ты? ― поинтересовался Мнишин, всем своим видом, тоном, выражением лица демонстрируя, что сильно подозревает обратное.
Я же не просто подозревал обратное, я знал наверняка. Поэтому выкатил ему самое оскорбленно-честное выражение лица из имеющихся у меня в запасе:
― Конечно я! Но ты же в курсе: признание уже теперь не совсем царица доказательств. Так что грабки убери. Проведи свои экспертизы, а потом такие вопросики задавай. Чай, при исполнении находишься.
Он ослабил хватку и даже слегка отодвинулся.
― Проведем, проведем экспертизки, и вопросики зададим… ― пробормотал он. ― Всему свое время.
И я понял: выкрутиться из цепких лап Мнишина полностью мне пока не удалось. При этом оказалось, и вопросы у него еще не все закончились.
― Теперь объясни, чего тебя в этот банк занесло? Аккурат сегодня вечером и как раз в одно время с ним?
Мы оба синхронно глянули на притулившийся в сторонке труп Бульбочки.
― У него бы спросить, да ведь не скажет теперь, — фальшиво вздохнул я. ― А у меня заранее запланировано было. Семейное серебришко в сейф упрятать. Последняя память все-таки. Я после того погрома, что вы у меня видели, чуть не до утра квартиру убирал, а ложечек бабушкиных нигде не было.
― Если в сейф прятал ― значит, нашлись все-таки? ― спросил Мнишин, отпуская мои лацканы. И в его усталом голосе я больше не слышал живого интереса к моей персоне. Что немудрено: в настоящий момент у начальника уголовного розыска полно было дел поважнее.
Вопрос выглядел риторическим, но я счел нужным на него ответить. Сказал с достоинством:
― Ложки нашлись. Но осадок остался.
27
В дореволюционном русском праве имелся такой вариант вердикта присяжных: «Невиновен, но оставить в сильном подозрении». Ну, точно про меня — с точки зрения правоохранительных органов в лице товарища Мнишина. И означало, что в каждом своем действии отныне надо быть предельно осторожным, продумывать последствия любого шага, любого слова. Все это я хорошо понимал. Но менять свои планы упрямо не желал. Собирался переть напролом, положась исключительно на авось. Ибо, как говорит Прокопчик, жизнь сложнее наших представлений о ней.
А что мне еще оставалось делать? Отправиться домой спать? И забыть про программу защиты от свидетелей службы безопасности корпорации «Фарус»? Оно конечно, за последнее время кадры у них поредели: ни Мерина, ни Бульбочки. Но ведь вряд ли они иссякли окончательно! И Бульбочка по дороге из Перова к банку обязан был доложить руководству о последних событиях. И еще существовала где-то, по словам покойника-стриптизера, «в своем подвале», Марина Шлык. Тоже, заметьте, сбежавшая с места жительства почти одновременно с Ксюшей Голдовской. Может быть, последняя из живых, кто знает, что же именно случилось две недели назад, когда началась вся эта кутерьма. Да и чего уж лукавить перед самим собой! Предупредить Шлык об опасности, намекнуть ей, чтоб быстро делала ноги куда подальше, являлось моим несомненным гражданским долгом. Но правда состояла в том, что она нужна была мне как свидетельница, пока еще не попавшая под «программу» службы безопасности «Фаруса». И тем больше нужна, чем меньше шансов, что кроме нее остались какие-нибудь другие свидетели. Во всяком случае, мне о существовании таковых известно не было.
