Пока раскаявшийся синьор еще лежал в свертке на полу пещеры под охраной неразговорчивого Вудро, Джакомо и Джузеппе, под видом знатных путешественников, прибыли в ливорнский отель… «Знатные путешественники» потребовали себе номер, выходящий окнами на противоположный дом. Джакомо взглянул на знакомый подоконник и на ресторан, находившийся напротив, но уже переменивший вывеску. В хозяине отеля Джакомо без труда узнал своего старого знакомого.
Вызвав хозяина в номер и усадив его на диван, Джакомо и Джузеппе разыграли мимическую сцену, повторив в точности все подробности прихода чиновника и хозяина в комнату, где четырнадцать лет назад тихонько сидели нянька и мальчик. Эта театрализованная страничка из биографии владельца отеля произвела на него должное впечатление. Подобно синьору Молетти, он принялся обвинять своего сообщника, выгораживая себя самого. Но выражение лиц «знатных путешественников» побудило владельца взмолиться о пощаде и смиренно отправиться за деньгами. Однако смирение его оказалось притворным; несмотря на конвой в лице Джузеппе Лорано, хозяин попытался условным сигналом послать слугу за полицией. Слуга был тотчас схвачен за шиворот и водворен в чулан, а хозяина, воображавшего до последней минуты, что вот-вот появится полиция и отберет у бандитов полученные ими деньги, Джакомо собственноручно повесил на ламповом крюке посреди номера.
Через несколько дней какой-то высокий горбоносый человек посетил в окрестностях Ливорно францисканский приют святой Маддалены. Однако, узнав от дряхлого привратника, что падре каноник скоропостижно скончался от несварения желудка, гость повернулся и с миром покинул обитель.
…Очень скоро от Ломбардии до Сицилии разнеслись слухи о шайке бандитов, неуловимых и беспощадных. Они внезапно появлялись среди белого дня в самых неожиданных местах и исчезали бесследно. Только окрестности Сорренто были избавлены от набегов.
Изредка, по ночам, Джакомо появлялся в рыбачьем домике, и юная красавица Доротея Ченни, к зависти подруг, стала одеваться, как маленькая принцесса. Когда Дороти призналась матери в своей любви к «бандито Джакомо», Анжелика перекрестила дочь и целый вечер простояла на коленях перед ликом пречистой девы.
…Более двух лет шайка Джакомо, состоявшая всего из трех связанных многолетней дружбой мужчин, безнаказанно бесчинствовала по Италии и южной Франции, но наконец рота королевских егерей прижала бандитов к берегу в одном из заливов Сицилии. У трех друзей кончились заряды, и не было иного выхода, как прыжок в море с обрывистой скалы. Стрелки, взяв скалу в железное кольцо, уже вышли к берегу. Участь бандитов, казалось, была решена.
В это время в заливе появилась длинная шхуна с грязными бортами и черной тряпкой на гафеле вместо флага. Человек с повязкой на глазу стоял на мостике. Когда шхуна подошла ближе к берегу, ее капитан увидел, как три гибких тела «ласточкиным прыжком» слетели с утеса в воду и быстро поплыли по направлению к судну. С берега и от подножия утеса затрещали частые выстрелы, и всплески воды возникли вокруг голов плывущих; однако всем троим удалось благополучно достичь шхуны. Судно приняло их на борт, развернулось и, поставив паруса, ушло в синеву Тирренского моря, увозя свое ценное приобретение…
Все трое оказались бывалыми моряками, и капитан Бернардито Луис вскоре сделал Джакомо Грелли своим помощником, Джузеппе Лорано – штурманом, а Вудро Крейга – боцманом «Черной стрелы».
Три года крейсировал Бернардито в Средиземном море, а затем, с трудом проскочив Гибралтар, ушел в индийские воды.
И вот наступила ночь на 19 апреля 1768 года, когда пиратская шхуна овладела бригантиной «Офейра». На рассвете пали последние защитники бригантины; в каюту Грелли на «Черной стреле» была отнесена бесчувственная Эмили и отведен полумертвый от страха Мортон. Тело тяжело раненного защитника Эмили, сэра Фредрика Райленда, осталось на «Офейре», рядом с трупом старого мистера Натаниэля Гарди.
…Грелли, шатаясь, вышел вслед за пиратами. На мокрой палубе он ухватился за леерную стойку и оглядел горизонт. С севера надвигалась черная стена урагана. Ветер уже рвал снасти, и страшный ливень низвергался на крыши палубных надстроек бригантины. Швартовы удерживали ее у борта пиратской шхуны. Со шхуны на бригантину был уже перекинут узкий трапик.
В море, всего на расстоянии мили, виднелся французский корвет. На нем спешно убирали последние паруса…
5
…Было уже часов восемь утра, но ураганный шторм скрыл небеса и воды. Две стихии, воздух и океан, смешались в одну. Ничего нельзя было различить, все слилось в один сплошной гребень взвихренной волны.
Связанные друг с другом суда, бригантину «Офейра» и шхуну «Черная стрела», закружило и понесло, как яичные скорлупки в водопаде. Люди задыхались: дышать стало нечем, ветер был плотнее воды. Он не сметал, а сдвигал предметы, точно наступающая стена. Три мачты «Черной стрелы» обрушились на «Офейру», сломав ее палубные надстройки и спутав такелаж и рангоут обоих кораблей в беспорядочный узел. Палубная команда, попытавшаяся было разъединить корабли, была смыта за борт исполинской волной; она обрушилась на оба судна с такой высоты, что на несколько мгновений погребла в пучине и шхуну и бригантину. Но жалкие скорлупки с забившимися в их недра живыми существами вынырнули на поверхность. Больше никто не пытался открывать люки, и суденышки оказались полностью предоставленными ветру и волнам.
Когда вихрь налетел, Грелли упал на палубе «Офейры». Ползком он добрался до люка и задраил его над своей головой в тот момент, когда на бригантину обрушились мачты «Черной стрелы». Джакомо, закрыв люк, оказался в полной темноте. От внезапного толчка он полетел куда-то в сторону, ударился головой о бимс и потерял сознание.
Но вот дрожь и скрежет всех частей корабля ослабели, и судно стало раскачиваться, как в обычную штормовую качку. Грелли, стряхнув вялость и оцепенение, поднялся на ноги. Двигался он с трудом, как тяжелобольной.
Внезапно рядом раздался не очень громкий, но для уха бывалого моряка поистине зловещий звук. Пол под ногами Грелли снова стал уходить и поднялся вертикально. Послышался шум и плеск воды. Джакомо опять покатился было в угол, но ухватился за трап, нащупал люк, распахнул его и очутился на палубе.
Был вечер 20 апреля. Море волновалось, но ураган уже пронесся дальше, швырнув под конец корабли на подводный риф. Корпус «Офейры» уцелел, а «Черная стрела» оказалась насаженной на подводную скалу, как цыпленок на вертел. Но и на «Офейре» дела обстояли плохо. Расшатанные внутренние переборки сдали, вода, набравшаяся в трюм, устремилась при наклоне в кормовую часть, и бригантина, давшая сильную осадку на корму, затонула бы, если бы спутанный такелаж не удержал ее у борта застрявшей на рифе шхуны.
