и в Вязьме, была вовсе не мысль о заточении в захолустье. Причина не в «ненавистной атмосфере» и не в физических страданиях, ради избавления от которых он якобы прибегнул к помощи наркотиков. Куда естественнее его обращение к морфию как средству заглушить боль, вызванную разлукой с К., но что ещё более существенно – вновь и вновь в своих грёзах встретиться с любимой!
Читаем рассказ «Морфий» из «Записок юного врача»:
«Как всё просто, в сущности. Оперная певица сошлась с молодым врачом, пожила год и ушла…
Но вот уже полмесяца, как я ни разу не возвращался мыслью к обманувшей меня женщине. Мотив из партии её Амнерис покинул меня. Я очень горжусь этим. Я – мужчина…
Так что вот, – я вижу жутко освещённую рампу, из неё пышет разноцветная лента огней. Амнерис, колыша зелёным пером, поёт…
Анна (печально). – Что тебя может вернуть к жизни? Может быть, эта твоя Амнерис – жена?
Я. – О нет. Успокойся. Спасибо морфию, он меня избавил от неё. Вместо неё – Морфий…»
«Вместо неё – морфий». Теперь становится многое понятно, поскольку Булгаков объясняет это сам. От нас только требуется его услышать, найти скрытый смысл в его словах, представив в образе Амнерис ту самую К. Влечение Булгакова к вокалу можно объяснить как попытку сблизиться таким образом с любимой, быть рядом с ней хотя бы в своём воображении, возможно, даже возродить то общее, что между ними было.
А вот отрывок из «Записок покойника»:
«Я приложил дуло к виску, неверным пальцем нашарил собачку. В это же время снизу послышались очень знакомые мне звуки, сипло заиграл оркестр, и тенор в граммофоне запел:
– Но мне бог возвратит ли всё?!
"Батюшки! "Фауст"! – подумал я. – Ну, уж это, действительно, вовремя. Однако подожду выхода Мефистофеля. В последний раз. Больше никогда не услышу".
Оркестр то пропадал под полом, то появлялся, но тенор кричал всё громче:
– Проклинаю я жизнь, веру и все науки!
"Сейчас, сейчас, – думал я, – но как быстро он поёт…" Тенор крикнул отчаянно, затем грохнул оркестр.
Дрожащий палец лёг на собачку, и в это мгновение грохот оглушил меня, сердце куда-то провалилось, мне показалось, что пламя вылетело из керосинки в потолок, я уронил револьвер.
Тут грохот повторился. Снизу донесся тяжёлый басовый голос:
– Вот и я!»
Ну, здесь и комментировать нечего, коль скоро речь идёт о самоубийстве. Вот если бы в дверь постучалась К. …
Итак, есть основания для того, чтобы искать в окрестностях Обухова переулка профессиональную певицу или хотя бы молодую женщину с нежным, волнующим сердце слушателя колоратурным или же лирическим сопрано. И вот что я нашёл.
В начале прошлого века в собственном доме под № 3 по Обуховому переулку, рядом с усадьбой супруги обер-кригскомиссара Анастасии Офросимовой, много раз упоминаемой в мемуарах начала XIX века, проживала Ольга Арсеньевна Корещенко, купчиха. Её сын – Арсений Корещенко, получивший своё имя в честь деда, довольно известный русский композитор, пианист и музыкальный критик, ученик Сергея Танеева по классу фортепьяно и Антона Аренского по композиции. Любопытно, что первые уроки музыки давала ему мать, ученица знаменитого Дюбюка.
Глава семейства Николай Корещенко в середине XIX века владел на Кузнецком мосту чайным магазином под вывеской «Китай». В 1867 году на Всемирной выставке в Париже был популярен его трактир – русская кухня всем понравилась. Чтобы привлечь посетителей в трактир, купец, следуя европейскому обычаю, использовал в обслуге попеременно двух красавиц – девицы были в сарафанах и кокошниках. Из них Авдотья считалась самой привлекательной, особенно среди французов. Впрочем, девицы в сарафанах тут совершенно ни при чём.
Кого же мог навещать Булгаков в Обуховом переулке в годы юности или позднее, в 19161917 годах? Отца семейства к тому времени не стало. Ольга Арсеньевна ввиду преклонного возраста вряд ли уже могла чем-то привлечь внимание молодого человека. Можно предположить, что у неё была дочь, да и той, небось, было лет тридцать-сорок. Возможно, подобно брату, она была не равнодушна к музыке, и вот волшебные звуки её голоса настолько очаровали Михаила, что… Это всего лишь догадка, но кто знает?
Дальнейшие поиски показали следующее: Корещенко Арсений поступил в Московскую консерваторию в 1884 году по классам «композиция» и «фортепьяно». Причём учился он одновременно и в консерватории, и в гимназии. А вот на следующий год в консерваторию поступила Корещенко Мария. И числилась она по классу… Да, да, речь снова о вокале. Казалось бы, всё сходится. Вполне можно представить себе, как Маша с Мишей музицировали и пели романсы на два голоса. Его подруга была старше приблизительно на двадцать лет. Ну, скажем, ей было около сорока, ему – примерно восемнадцать. Разница в возрасте немалая, однако сердцу не прикажешь, особенно, если Мария была хороша собой.
Догадки догадками, но справедливость версии нужно доказать. Была ли эта Мария на самом деле дочерью Ольги Арсеньевны Корещенко, или на худой конец, хотя бы её дальней родственницей, жившей в 19161917 годах в том же доме? Увы, дом на Обуховом был к тому времени снесён – семейство переехало в дом Павлова, что на Пречистенском бульваре. Однако поблизости от Обухова переулка жил второй сын Ольги Арсеньевны, врач, с женой Марией Васильевной. Ужель та самая Мария? Мария, Маргарита… В итоге долгих поисков пришлось признать, что увлечение Булгакова вокалом навело меня на ложный след. Что ж, обратимся снова к записи из дневника:
«Около двух месяцев я уже живу в Обуховом переулке в двух шагах от квартиры К., с которой у меня связаны такие важные, такие прекрасные воспоминания моей юности и 16й год и начало 17го».
А что если прекрасные воспоминания связаны не с К., а с неизвестной нам квартирой, в которой то ли проживала, то ли проживал К.? Ведь можно и так толковать слова Булгакова – будто он жил «в двух шагах от квартиры… с которой связаны такие важные…», далее по тексту. Вполне логичный путь поиска разгадки – пересмотреть список жителей Москвы в 1916 году и отыскать фамилию на букву «К», причём обладатель этой фамилии должен был жить поблизости от дома № 9, во флигеле которого в 1924 году обитал Булгаков вместе со второй женой, Любовью Белозерской.
Итак, в 1916 году в доме № 8 по Обуховому переулку квартировал некто Михаил Кутанин, врач, ассистент психиатрической клиники Императорского Московского Университета. Сын действительного статского советника и предводителя уездного дворянства, он дожил до преклонных лет, несмотря на кадровые чистки и репрессии. Но речь тут о другом. В
