– Денис Максимович, уже двадцать пятнадцать, можно мне идти домой?
– Идите. – Денис посмотрел на часы. – А я еще поработаю. Скажите Сергею, чтобы довез вас, а то, похоже, опять запуржило?
– Запуржило, – вздохнула Наталья Борисовна. – Ни зги не видно. – Она перешагнула через порог и немного смущенно проговорила: – Я тут с собой на обед пирожков приносила, но закрутилась, так и не съела их. Может, чаю вам поставить, попьете с пирожками-то?
– Спасибо, Наталья Борисовна. От пирожков не откажусь, а вот чай сам поставлю, а вы езжайте домой, а то поздно уже. – Денис вновь посмотрел на часы. – А я поработаю еще часок.
Секретарша вздохнула.
– Не жалеете вы себя, Денис Максимович. Сегодня не иначе с семи утра работаете? И вчера допоздна сидели… И не евши все. – Она покачала осуждающе головой. – Испортите желудок… – Она замолчала на секунду и совсем уж смущенно произнесла: – По правде-то, не мои это пироги, принесли их вам, и еще… голубцы, кажется…
– Голубцы? – опешил Денис. – Какие еще голубцы?
– Обыкновенные. С мясом. В кастрюльке, еще горячие. – И торопливо, словно боясь, что ее сейчас выдворят из кабинета, спросила: – Так включать чайник или нет?
– Постойте, Наталья Борисовна. – Денис вышел из-за стола и, заложив руки за спину, остановился напротив секретарши. – Объясните мне популярно, кого вдруг так сильно озаботили проблемы моего желудка?
– Я не могу сказать. – Женщина покраснела и отвернулась.
– А если я прикажу?
– Нельзя так. – Наталья Борисовна умоляюще посмотрела на него. – Я думала, вы сами догадаетесь, но если не знаете, то я… – Она нервно сглотнула и оглянулась на дверь. – То я лучше хозяйке верну…
– Верните, – сухо сказал Барсуков и снова прошел к столу. Слегка нахмурив брови, окинул секретаршу суровым взглядом. – И передайте, пожалуйста, известной вам особе, что я привык ужинать дома, а не в кабинете. И о здоровье собственного желудка как-нибудь сам позабочусь. – Последние слова прозвучали особенно резко. Секретарша заметно съежилась, торопливо попрощалась и скрылась за дверями кабинета.
Денис озадаченно хмыкнул. Кому ж из милых сельских дам пришло вдруг в голову заботиться о нем? То, что это не Людмила, сомнений у него не вызывало. Не в ее характере бегать с судками по приемным, да еще окружать это тайной за семью печатями, вступать в сговор с секретаршей, заставлять ее краснеть перед строгим начальством. Он покачал головой. Детские игры какие-то, но почему вдруг серьезная и неприступная Наталья Борисовна решилась потакать чьим-то глупостям? Он опустился в кресло и тут же попытался выбросить все посторонние мысли из головы. Но неожиданно для себя поднялся на ноги и стремительно подошел к окну.
Пурга разыгралась не на шутку, но в зыбком свете фонаря над крыльцом райотдела он разглядел фигуры двух спустившихся с крыльца женщин. Пряча лица в высоко поднятые воротники, отворачиваясь от резких порывов ветра и снежных зарядов, они рысцой пробежали до машины. Сергей открыл перед ними заднюю дверцу «Волги», и они весьма резво нырнули в спасительное тепло автомобиля.
Одна из фигур, без сомнения, принадлежала Наталье Борисовне, а вторая – наверняка той самой таинственной благодетельнице, безуспешно пытавшейся накормить его голубцами, и, конечно же, она ни ростом, ни телосложением никоим образом не напоминала Людмилу Ручейникову. По габаритам неизвестная девица была раза в два крупнее его соседки, даже если сделать скидку на пальто и ночную темноту… Денис вздохнул и отошел от окна, укоряя себя за внезапную слабость: неужто не ясно, что непривычно Людмиле первой идти на мировую. Ему вполне хватило недели размышлений, чтобы понять: соседка сделала все, чтобы забыть о его существовании. Говорят, уехала на полмесяца на дальние кордоны, и он подозревал, что не случайно. Славка вчера за шахматами проболтался: сестра буквально наступила на горло Кочеряну, чтобы получить разрешение на поездку, и даже, ко всеобщему удивлению, на поклон к Колывановой сходила. И та соизволила дать ей отпуск без содержания на время школьных каникул.
Денис, в который раз за последние дни, поймал себя на том, что сидит, тупо уставившись взглядом в стол, нервно крутит в руках карандаш и думает совсем не о том, о чем положено думать начальнику райотдела внутренних дел накануне ответственного совещания в родном министерстве. Он чертыхнулся. Обломки очередного карандаша полетели в корзину для мусора. Денис подвинул к себе стопку бумаг, обхватил голову руками и погрузился в чтение текста завтрашнего выступления, правда, не удержался и подумал, что, несмотря ни на что, парочка пирожков и большая кружка горячего чая были бы сейчас очень и очень кстати.
* * *
Уже более трех часов пробирались они по горелой тайге. Два года тому назад прошел по здешним местам небывалый пал, оставив после себя мрачное кладбище: вековые пихты, покрывавшие окрестные горы, опустили к земле черные, скрюченные страшным жаром остатки ветвей, обгоревшая кора обнажила их стволы, шквальные ветры обломили верхушки… Ушел от огня за дальние увалы зверь, улетели немногие уцелевшие птицы, и лишь одинокая желна будоражит изредка тишину тоскливыми криками да то в одном, то в другом месте черной чащи вдруг застонет, закряхтит мертвая лесина в последней попытке не поддаться напору шального ветра. И тут же словно струна лопнет, пронесется над тайгой жалобный вздох и рухнет на землю погибший великан. Многие мертвые деревья упали на землю, образовали завалы, которые постоянно приходилось обходить стороной. И это не только удлиняло путь, но лишало путников какой-либо надежды выйти к жилью до наступления сумерек.
Неохотно пропускала людей мертвая тайга, а день уже заканчивался. За корявыми вершинами бывшего пихтача забагровело небо. Потемнели облака. Посерел снег. С ближайшей горы подул холодный ветер, взбил у ног сердитую поземку. Пришло время становиться на ночлег.
Забыв про голод и усталость, люди принялись за устройство лагеря: утаптывали снег на поляне, расчищали ее от валежника, таскали дрова, готовили подстилку для спальников. Людской говор, стук топоров, треск разгорающегося костра заглушили на время скрипы и шорохи мертвого леса. Особенно тоскливые с наступлением темноты, они наполнили все вокруг ощущением безысходности и уныния, словно с закатом солнца отступила последняя надежда, что когда-нибудь удастся миновать это угрюмое, мрачное место – приют злых ветров и стылых метелей.
Ужин приготовили на скорую руку: слишком уж вымотал людей этот нелегкий маршрут по горелой тайге. Никто не предполагал, что будет он так долог и труден. Еще утром надеялись, что вечером выйдут к Ентаульскому, но надежды не оправдались, и еще одну ночь придется коротать в тайге. Уже седьмую ночь…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
