— ...так что, — сказал он собравшимся, — сейчас наша мечта ближе к реализации, чем когда-либо прежде, благодаря чудесам изобретения двадцатого века, которое привезли нам эти блистательные молодые американские ученые, мы можем надеяться наконец-то восстановить потерянный маршрут к нашей азиатской судьбе, которую узурпировала семья Поло и проклятый Градениго. Да будут они прокляты! Этим рагацци нельзя оказывать никакого уважения, символического или практического, под страхом нашего герцогского недовольства, а оно весомо.
— Это ведь как «Ключи от города»! — воскликнул Линдси.
— Больше похоже на «Attenzione al culo», «Внимание к ослу», — проворчал Чик. — Не забывайте, что это место славится изготовлением масок.
Энергичный сторонник независимости Чик считал такие церемонии, как сегодня, ненужными и даже опасными. Их миссия в Венеции, осуществляемая наилучшим образом без требований относительно времени и видимости, заключалась в том, чтобы найти легендарный Путеводитель Сфинчино, карту или схему маршрутов в Азию, составленных после Марко Поло — многие верили, что эта карта приведет к тайному городу Шамбала.
— Во-первых, — посоветовал их чичероне в этом вопросе профессор Свельи из Пизанского университета, — попытайтесь забыть обычную картину в двух измерениях. Вы ищете не «карту». Попытайтесь поставить себя на место Доменико Сфинчино или кого-то из тех, кто его сопровождал. Что вам понадобилось бы, чтобы определить, где вы и куда должны идти? Если звезды и такие вершины, как Хан-Тенгри, не всегда видны... И даже рай Шивы гора Кайлаш, в определенные часы дня — чуть ли не ослепляющий маяк, по которому можно определять расстояние и направление...Потому что существуют не только ориентиры, но и анти-ориентиры — у каждого маяка бывает намеренная темнота.
— Подождите, — нахмурился Чик, словно был озадачен. — Мне кажется, этот разговор становится, скажем так, абстрактным. Этот Путеводитель Сфинчино окажется не географической картой, а отчетом о духовном путешествии? Ничего, кроме аллегории и скрытого символизма...
— И ни одного чертового оазиса, где можно попить, — горько добавил Дерби. — Спасибо большое, Профессор. Теперь у нас дело о высоких материях.
— Топография совершенно реальная, из этого мира, поймите, в этом и проблема. Сейчас, как и во времена Сфинчино, в мире существуют две различные версии «Азии», одна из них — объект политической борьбы между Силами Земли, другая — вневременная вера, для которой вся эта суетная борьба — иллюзия. Те, чьей непоколебимой целью является власть в этом мире, просто счастливы без угрызений совести использовать тех, чья цель, конечно, выйти за пределы всех вопросов власти. Каждая из этих групп считает другую стадом заблудших дураков.
— Проблема в проекции. Автор Путеводителя представил Землю не просто как трехмерную сферу, но и как воображаемую поверхность, и оптическую схему этой возможной проекции оказалось мудрено перенести на двухмерную страницу.
— Так что у нас тут некий анаморфоскоп, точнее говоря, без сомнения, параморфоскоп, поскольку он открывает миры, прилегающие к миру, который мы до сих пор считали единственным миром, который нам дан.
Классическими анаморфоскопами, продолжал объяснять он, были зеркала, обычно цилиндрические или конические, если их поставить на или возле умышленно искаженного изображения и посмотреть из правильной точки, изображение снова становилось «нормальным». Мода на эти забавы пришла и ушла, начало ее приходится на семнадцатый век, и ремесленники Изола-дельи-Спекки быстро научились насыщать этот специализированный рынок. Бесспорно, некоторая их часть сошла с ума и окончила свои дни в больнице для умалишенных Сан-Серволо. Большинство этих несчастных больше не выносили вида никаких зеркал, и их тщательно оберегали от встречи с любыми отражающими поверхностями. Но немногие смельчаки, решившиеся на путешествие по болезненным коридорам своего недуга, спустя некоторое время понимали, что теперь могут шлифовать и полировать даже более экзотические поверхности, гиперболоидные и даже еще более странные, со временем — даже те, которые мы назвали бы «воображаемыми» формами, хотя некоторые предпочитают термин Клиффорда «невидимые». Эти специалисты находились на Изола-дельи-Спекки в некоем заточении заточения, столько суровом, что это парадоксальным образом давало им свободу, неведомую в Европе и где-либо еще, прежде или в будущем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Путеводитель Сфинчино, — объяснил Профессор, — составленный из оригинальных источников четырнадцатого-пятнадцатого веков, был зашифрован, как одно из этих параморфных искажений, которое нужно вернуть из невидимости с помощью определенной конфигурации линз и зеркал, точная спецификация которых известна только картографу и безнадежно сумасшедшим ремесленникам, ее изготовившим, а также — верным наследникам и правопреемникам, личность которых даже в наши дни является предметом оживленных споров.
В теории каждую точку дьявольски зашифрованной карты нужно учитывать, а на практике, что предполагает степень бесконечности, которую в наше время не может определить даже д-р Кантор, составитель и приборостроитель довольствовались степенью подробности деталей, видимой лишь в новейших сложных микроскопах, импортируемых из Нидерландов, предвосхитив, и, как говорят, даже превзойдя плоско-выпуклые чертежи самого Гриндла фон Аха.
Еще до первого сообщения о нем в 1669 году кальцит исландского шпата прибыл в Копенгаген. Свойство двойного преломления сразу заметили, призрачный минерал тогда пользовался большим спросом у оптиков всей Европы. Спустя некоторое время выяснилось, что определенные «невидимые» линии и поверхности, аналогичные сопряженным точкам в двухмерном пространстве, становятся достижимы благодаря линзам, призмам и зеркалам определенной формы из кальцита, а погрешности, если вообще были, были намного тоньше, чем при работе со стеклом, из-за чего десятки, а потом и сотни ремесленников присоединились ко множеству своих изгнанных собратьев, уже блуждающих по далеким весям безумия.
— Так что, — продолжал объяснять Профессор, — если принять идею о том, что карты начинаются как мечты, проходят через конечную жизнь в мире и снова возрождаются в форме мечты, можно сказать, что эти параморфоскопы из исландского шпата, которых не может быть очень много, если они вообще есть, раскрывают структуру мечты, всех этих побегов из сети обычной широты и долготы...
Однажды во время одного из своих привычных блужданий по Венеции Майлз Бланделл остановился, чтобы рассмотреть разрушенные фрески, словно это были карты, стертые временем части которых были океанами, или чтобы поразмыслить над экспансией истрийского камня и прочитать в его природных прописях комментарии о заповедном побережье, погружаясь в то, что позднее исследователи назовут пророческим видением Святого Марка, но наоборот. Иными словами, он вернулся на болотистые берега и лагуны Риальто, такие, какими они были в первом столетии от Р. Х., темные бакланы неуклюже пикируют, какофония чаек, запах трясины, грандиозное фрикативное дыхание, приближающаяся речь, камыш гнется под сирокко, сбтвшим его корабль с курса — по щиколотки в болоте, Майлз увидел Существо, которое, очевидно, было не из этого региона. Рядом, преодолев расстояние размытой береговой линии, лежало странное судно, на котором, кажется, прибыло Существо. Это был не просто обычный латинец — у него не было ни паруса, ни мачт, ни весел.
— Ты уверен, что это не был просто какой-то человек в маске или что-то вроде этого? И как насчет того крылатого льва? — о котором Чик Заднелет, как Офицер по Дознаниям, особенно хотел услышать. — Книга, на какой странице она была открыта?
— Что до его человеческого лица — да, двойственная улыбка Карпаччо, Порта делла Карта и так далее, все эти фантазии художников, я боюсь... Или ты хочешь спросить, что увидело Существо, посмотрев на меня?
— Откуда бы ты знал, что оно увидело, посмотрев...
