— Это мне дали понять. Словно высказались откровенно — без склонений, без флексий, иногда не в состоянии различить подлежащее и сказуемое. Оставаясь собой, я в тоже время был крылатым Львом, я чувствовал дополнительный вес в своих заплечьях, неожиданную нагрузку на мускулы. Книга, что с того? Каким-то образом я знал Книгу на память, Книгу Обещаний, обещаний дикарям, гребцам-каторжникам, Дожам, беглецам из Византии, людям, жившим за пределами известных границ Земли, чьи имена столь мало известны — насколько важным на ее страницах могло быть «мое» обещание, простое обещание, что «здесь все, пришедшие к нам, обретут покой», здесь, в этой сырой соленой пустыне? Пока на других страницах Книги ждали вопросы намного более важные, которые необходимо было решить, браки и зачатия, династии и битвы, точные конвергенции ветров, флотов, погоды и биржевых курсов, кометы, видения — что могло значить незначительное обещание, даже для Евангелиста? Он шел в Александрию, не так ли, он знал, что его судьба там, что это была просто заминка, капризный ветер из Африки, поворот не туда, во время Паломничества, которое, как он уже знал, он совершает.
— Эй, Майлз, — съязвил Дерби, — тут есть вакансия — выступать на разогреве у Корабельного Капеллана, если тебе интересно.
Майлз продолжил с добродушной сияющей улыбкой:
— Нам хотят сообщить, что мы здесь тоже в Паломничестве. Что наш интерес к путеводителю itinerario sfinciunese и описанной в нем веренице оазисов принесет больше пользы нам, чем тем, кто нас нанял. После того как все маски были сняты, это действительно поиск нашего собственного долга, нашей судьбы. Она не в том, чтобы проникнуть в Азию в поисках прибыли. Не в том, чтобы погибать в пустынях мира, не достигая цели. Не в том, чтобы подниматься в иерархии власти. Не в том, чтобы найти фрагменты Истинного Креста, как бы его себе ни представляли. Как Францисканцы создали стоянки на Крестном пути, чтобы любой прихожанин мог путешествовать в Иерусалим, не покидая землю церкви, так нас выхаживают и убивают на тропинках и в приделах того, что нам кажется безграничным миром, но в реальности это всего лишь круговращение скромных образов, отображающих славу намного более великую, чем мы можем себе представить — чтобы спасти нас от ослепляющего ужаса истинного путешествия, от всех остановок на крестном пути в последний день Христа на Земле и входа в настоящий, невыносимый Иерусалим.
Чик Заднелет, интересы которого находились в плоскости более осязаемой, тем не менее, почувствовал, как всегда, укол чувства вины из-за страсти, с которой Майлз рассказывал о своих видениях. По мере выполнения Венецианского задания Чик замечал, что всё меньше внимания уделяет делам судна и всё больше интересуется сотопортего города и возможностями приключений, которые предлагают эти мрачные ходы. В одном из них, в туманных сырых сумерках молодая женщина по имени Рената, маня темными локонами, позвала его кивком головы, показав портсигар из русского серебра с чернью, пружина открылась, явив взору коллекцию «курева»: австрийские, египетские, американские, разных форм и размеров, некоторые с вытесненными золотом эмблемами и надписями экзотическими алфавитами, например, глаголицей, старыми и новыми.
— Я собираю их повсюду, у друзей. Вряд ли видел столько сразу за одну ночь.
Чик выбрал «Галуаз», и они закурили, она нежно традиционным образом схватила его за запястье, притворяясь, что изучает патентованную зажигалку:
— Никогда не видела такую. Как она работает?
— Внутри маленькая призма из радиоактивного сплава, излучающая определенные энергетические лучи, которые можно сосредоточить с помощью специально изобретенных «радио-линз» и сфокусировать в точке, в которой находится — скузи, находился — кончик твоей сигареты.
Рената задумчиво смотрела на него глазами странного зелено-серого цвета:
— И это вы, дотторе, изобрели эти специальные линзы.
— Ну, нет. Их еще не изобрели. Я нашел их — или они нашли меня? — рыбак в тумане, забрасывающий свою сеть снова и снова в невидимую реку, в поток Времени, надеясь достать такие артефакты, как этот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Affascinante, caro. Очаровательно, дорогой. Значит, если я проживу достаточно долго, я могу однажды увидеть, как на Риальто продают эти зажигалки дюжинами?
— Не обязательно. Твое собственное будущее может никогда не включать в себя это. И мое тоже. Кажется, Время работает не так.
— Хм. Мой рагаццо, ну, даже больше, мой деловой партнер, связан с полицией. Он хочет однажды стать детективом. Он всегда читает про все новейшие теории криминалистики, и я знаю, что он этим заинтересовался бы...
— Нет-нет-нет, я не одна из тех пограничных личностей mattoidi д-ра Ломброзо, я просто аэронавт-контрактник.
— Не как другой русский.
— «Другой»... но как ты можешь быть уверена? — он шаловливо погладил усы.
— Наверное, я видела одного или двух, и знаю разницу.
— И...?
— Разве я помню?
— Prego, ну же, профессиональное любопытство, ничего более.
— Пойдем, тут есть кафе сразу за следующим маленьким мостом. Надеюсь, ты мне разрешишь хотя бы погадать тебе на картах.
— Твой деловой партнер...
Она пожала плечами:
— Уехал в Поццуоли, совсем ни на что не годен.
Они сели за маленький фанерный столик, на котором было достаточно места для чашек и расклада миниатюрных Tarocchi, или карт Таро, Рената достала колоду из ридикюля и перетасовала ее, а затем начала выкладывать линию из восьми карт, поверх нее — из четырех, затем — из двух, затем — одну, чтобы получился упрощенный серп луны.
— Допустим, на каждую из верхних карт влияют две карты, находящиеся под ней. Последняя карта, как всегда — та, которая имеет значение.
Этим вечером это оказалась карта номер XVI, Башня. Она тасовала колоду и повторяла расклад два раза, но каждый раз всё сводилось к Башне, из-за чего она замирала и начинала дышать не так глубоко. Другие Старшие Арканы, кажется, мягко намекавшие на изменение героя — Умеренность и Сила.
— В протестантских странах, таких, как Англия, — заметил Чик, — гадальщики на картах верят, что Башня символизирует Римскую католическую церковь.
— Это придумано задним числом. Tarocchi намного, намного старше. Они появились задолго до Христа и Псалмов, не говоря уж о папстве. Всегда слишком прямолинейно. Эта карта на столешнице для тебя — настоящая башня, может быть, даже сам старый Папа.
— Кампаниле на Пьяцце? Туда ударит молния? Отпадут два куска?
— В некотором роде молния. В некотором роде падение.
На рассвете, словно ей вдруг пришло на ум:
— Но разве ты не должен быть со своим отрядом?
— С полуночи я официальный дезертир, зависит от того, насколько рано парни отправятся в путь, я могу пропустить вылет.
— И что произойдет?
— Они могут послать за мной береговую группу, думаю... Не видела ничего подозрительного здесь?
— Только лодку с завтраками. Идем, я куплю тебе что-нибудь.
Два местных парня появились на маленькой лодке из светящейся дымки сфумато, которая должна была рассеяться лишь поздним утром — один греб веслами, а другой вертелся у маленькой угольной печки, жар которой начинали впитывать перламутровые волны дневного света. Уже можно было увидеть в воде ловцов мидий, стояли в воде по пояс, передвигаясь, как сборщики урожая в поле.
Промышленные лодки плыли, змеясь, от Понте-ди-Палья, маленькие лодочки нагружены зелеными крабами, шумно барахтавшимися в лучах рассвета.
Завтрак нелюбезно прервал Дерби Сосунок, спустившийся на дюльфере с какого-то подъемного приспособления, злорадно ухмыляясь:
— Ну надо же, как типико. Пойдем, Заднелет.
— Pax tibi, Darbe, мир тебе, Дерби.
Поздоровайся с Ренатой.
— Аривидерчи, сестра.
— Ты был таким милым ребенком. Что случилось?
— Эхххх, слишком много идиотов в моей жизни в последние годы, наверное, или, простите, надеюсь, я никого не обидел...
