— Надо срочно встретиться, — произнёс приглушённый голос Гроша.
— Что-нибудь случилось? — спросил Зацепа, с трудом сдерживая нервный зевок.
— Случилось.
— Ну давай, говори. Он появился в квартире?
— Нет. Он не появлялся и вряд ли теперь появится.
— Как это? Я не понял.
— Слушай, Коля, я через двадцать минут буду ждать тебя в кафе напротив твоего дома. Знаешь, это, французское, возле супермаркета, забыл, как называется. Придёшь, все расскажу.
— Куда ты так рано? — спросила сонная Зоя, когда он после душа прошёл на цыпочках через спальню в гардеробную, за одеждой.
— Позвонили с работы. Спи.
— Да что такое, в самом деле! — Зоя резко села на кровати. — Без десяти восемь, у вас там пожар, что ли?
— У нас предвыборная кампания Лаврентьева. — Зацепа скинул халат и запрыгал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину.
— Лаврентьева? Ты что, собираешься пиарить эту сволочь?
— Почему сволочь? Нормальный политик, как все. — Зацепа влез наконец в брюки, но молния заела.
Зоя сползла с кровати, принялась ему помогать.
— Конечно, все политики мерзавцы, но Лаврентьев — это что-то особенное. Смотри, Коля, будь осторожней.
— Да почему, объясни?
— Потому, что он педофил. — Зоя со стоном зевнула и слегка похлопала ладонью по его ширинке. — Я бы их всех кастрировала.
Зацепа натянул пуловер и спросил равнодушно:
— Заинька, откуда ты всё знаешь? Кто тебе сказал, что Лаврентьев педофил?
— Валюшка сказала. Мы позавчера встретились с ней в салоне, а потом вместе пообедали.
Валюшка, близкая подруга Зои, известная дама-политик, возглавляла одну из думских фракций и как раз недавно пыталась провести поправки к законам, ужесточающие уголовную ответственность за распространение порнографии и совращение малолетних. В одном из толстых журналов, принадлежащих «Медиа-Прим», было напечатано интервью с ней, где она довольно туманно объясняла, почему Госдума категорическим большинством отвергла её поправки, рассказывала, как ей угрожали, как пытались взорвать её машину.
— Ты разве не читал её интервью? — Зоя ещё раз зевнула, чмокнула Зацепу в щеку и вернулась в кровать.
— Читал. Но при чём здесь Лаврентьев? Она не назвала ни одного конкретного имени, только общие слова.
— Конечно. Она же не самоубийца. Эй, ты куда? А поцеловать?
Пришлось вернуться, подойти к Зое. Когда он наклонился, она обхватила его за шею и притянула к себе.
— Заинька, прости, я ужасно спешу! — Он попытался вырваться, но хватка у его жены была крепкая.
Через двадцать минут он опять влез в штаны и натянул пуловер, бормоча извинения:
— Ты же знаешь, Заинька, утром, особенно в спешке, у меня ничего не получается.
— Да, Коля, поспешишь — людей насмешишь. — Она зевнула и отвернулась.
Кроме Гроша, в кафе никого не было. Зацепа заказал себе кофе и горячие булочки с маслом. Грош медленно тянул свежий апельсиновый сок.
— Мы, кажется, нашли его, — сообщил он с широкой, ясной улыбкой.
— Где?
— В психушке. Надо, конечно, кое-что уточнить, но, скорее всего, это он. Ты оказался прав, когда сказал о сводках происшествий. Все сошлось. Мои люди, которых ты назвал кретинами, вычислили каждый его шаг. — Грош вдруг замолчал, отвернулся и стал смотреть в окно.
— Давай, Мотя, выкладывай, не томи, — прошептал Зацепа.
— Нет, Коля, сначала ты выкладывай, — Грош покачал головой и неприятно усмехнулся, — это сейчас значительно важней.
— Что?
У Зацепы глаза на лоб полезли от такого тона, а Грош продолжал, как ни в чём не бывало:
— Ты вроде бы взрослый человек, Коля, профессиональный дипломат, умный, хитрый. Чего же ты так вляпался, мой дорогой?
— Слушай, ты можешь без дурацких намёков? — рассердился Зацепа. — Я сам знаю, что вляпался, потому и обратился к тебе за помощью.
— Коля, некогда болтать, давай-ка ты честно, без фокусов, расскажешь мне, что произошло на самом деле.
— Я уже все рассказал. Мне нечего добавить.
— Уверен?
— Абсолютно.
— Ну тогда повтори. А то я забыл.
— Мотя, что за тон? Я заплатил тебе аванс.
— Я могу вернуть деньги, прямо сейчас. Хочешь? Они у меня с собой.
— Не понимаю, тебе мало, что ли? Так бы сразу и сказал. Что ты все крутишь?
Официантка принесла кофе и булочки для Зацепы, ещё один сок для Гроша. Когда она отошла, Грош заговорил, медленно и так тихо, что Зацепе пришлось перегнуться к нему через стол.
— Ты сказал, Коля, что случайно переспал с девушкой, которая оказалась малолеткой. На тебя нашло затмение. Ты никогда раньше не изменял своей жене и никакой патологической тяги к маленьким девочкам не испытываешь. Но тебе страшно не повезло. Она, эта малолетка, буквально силой затащила тебя, бедного, в койку в какой-то чужой квартире, а потом оказалось, что она снимается в детском порно, и её хозяин стал тебя шантажировать. Так? Я ничего не упустил?
Зацепа молча кивнул и принялся размешивать сахар в чашке.
— А скажи, пожалуйста, Коля, чего ради ты второй год подряд снимаешь квартиру на Профсоюзной?
— Откуда ты знаешь?
— Ну привет! — Грош противно, визгливо рассмеялся. — Я же сам тебе это устроил. Да-а, Коля, совсем плохи твои дела!
Зацепа взмок. Он вспомнил, что именно Грош познакомил его с хозяйкой квартиры в доме напротив спортивного центра. Он не рискнул обращаться ни к кому другому и тем более искать квартиру через Интернет или газеты. Грош, как сейчас, так и тогда, казался ему самым надёжным человеком, может, даже единственным из его знакомых, кто умеет держать язык за зубами.
Что же получается? Грош ведёт двойную игру? Он сам поставил там скрытую камеру? Он давно знаком с этим Марком? Они в сговоре и вместе раскачивают его, Зацепу? Вон, как он смотрит в глаза, не моргая, будто прямо в душу хочет влезть. А там, в душе, между прочим, все ещё живой, корчится и стонет Кастрони.
— Вспоминай, Коля, как ты мог наследить? Что ты ей дарил? Где ты с ней появлялся? Кому она могла рассказать о тебе? Ну давай, Зацепа! Она знала твоё настоящее имя?
— Нет, — выдохнул Николай Николаевич, — почему ты сказал — «знала»?
— Потом объясню. Скажи, ты что, встречался с ней два года и только сейчас выяснил, что она проститутка и снимается в порно?
— Она не проститутка! — вскрикнул Кастрони. — Как ты смеешь?!
Грош рассмеялся. Смех у него был высокий, почти женский. Воспользовавшись паузой, Зацепа дал Кастрони по башке кулаком и заставил заткнуться.
— Мои люди ждут звонка, — сказал Грош. — От того, что ты сейчас скажешь, зависит, как они станут действовать дальше. Я должен понять, можно тебя отмазать или нет. Учти, времени совсем мало. Решение надо принимать сейчас, сию минуту.
— Что значит — отмазать? Что ты хочешь от меня услышать?
— Правду, Коля. Только правду. Ты что, серьёзно ни о чём не догадывался?
— Нет. Пока она сама не рассказала, я не мог себе представить!
— Ну ты даёшь! Что, нельзя было заранее подстраховаться? Почему ты сразу мне не сказал, не объяснил, зачем тебе понадобилась эта хата на Профсоюзной и чем ты там намерен заниматься? Я бы проверил девчонку и предложил бы тебе другие варианты, более разумные, безопасные. Я же представить не мог, что ты — один из нас. Когда ты снял квартиру, я думал, у тебя нормальная взрослая любовница.
— Подожди, — Зацепа поморщился и замотал головой, — я не понял, что ты имеешь в виду? Из кого — из вас?
— Коля, возьми себя в руки, — Грош тяжело вздохнул, — все ты прекрасно понял. Если тебя тянет к малышам, к девочкам или мальчикам, это нормально. Ты не один такой. Просто не надо терять голову, распускать сопли, становиться сентиментальным и выдумывать высокие чувства там, где происходит обычная сделка. А ты подставился. И косвенно подставил всех нас. Ладно. Об этом после. Значит, ты ей своего настоящего имени не называл? Ну давай, подробней.
— Она думает, что я итальянец. Я никогда не говорил с ней по-русски.
— Так. Молодец. Отлично. Где вы бывали вместе?
— В ресторанах. В бутиках. В Серебряный Бор ездили, на пляж. Один раз были в ночном клубе.
— Хорошо. Ты знал, что она дочь Качалова?
— Да.
— И это тебя не насторожило, не остановило? Ну? Что молчишь? Или ты считал, что у тебя с этой малышкой настоящая взаимная любовь, чистые возвышенные отношения? Кстати, твой итальянский псевдоним случайно не Ромео? Это было бы здорово.
— Николо Кастрони, — взвизгнуло внутреннее нечто, на мгновение опомнившись.
— Как? — Грош захохотал. — Вот класс! Слушай, Коля, у тебя, оказывается, неплохое чувство юмора. «Кастрони» — это ведь лучший магазин деликатесов в Риме. И малышка тебе верила?
— Да… кажется, да. Я не понимаю, Мотя. Прости, я не понимаю, что происходит? К чему все эти вопросы?
— Потерпи ещё немного. Скоро объясню. Вспоминай, что ты ей дарил?
— Ничего. То есть я покупал ей одежду, давал деньги.
У Зацепы кружилась голова. Он так и не притронулся ни к кофе, ни к булочкам. Сердце его прыгало и дёргалось. Там, в сердце, в раскалённом мышечном мешке, бился в судорогах Кастрони.
