— Леди! — прозвучалъ отвѣта, сопровождаемый презрительнымъ взглядомъ. — Какую леди?
— Миссъ Мэйли, — сказала Нанси.
Молодая горничная, теперь успѣвшая ее лучше разглядѣть, отвѣтила на этотъ разъ только взоромъ добродѣтельнаго презрѣнія и позвала человѣка, чтобы онъ объяснился съ ней. Нанси повторила ему свою просьбу.
— Какъ передать ей ваше имя? — спросилъ слуга.
— Не надо никакого имени.
— А по какому дѣлу?
— Это тоже не къ чему говорить, — отвѣтила Нанси. — Мнѣ надо повидать леди.
— Какъ бы не такъ! — сказалъ слуга, толкая ее къ двери. — Знаемъ мы. Убирайся ка!
— Пусть меня выпроводятъ силою; такъ я не уйду! — рѣшительно вскричала она. — Я надѣлаю столько хлопотъ, что вамъ и вдвоемъ со мной не справиться. — Нѣтъ ли здѣсь кого нибудь, — сказала она, осматриваясь, — кто согласился бы доложить о такой несчастной твари, какъ я?
Это воззваніе подѣйствовало на повара съ добродушной физіономіей, который съ нѣкоторыми другими слугами выглянулъ на шумъ и теперь выступилъ впередъ, чтобы вмѣшаться.
— Сдѣлай это для нея, Джо, развѣ тебѣ трудно? — сказалъ онъ.
— Да что толку? Ты думаешь, барышня пожелаетъ глядѣть на такихъ, что ли?
Намекъ на сомнительность добраго имени Нанси возжегъ большое количество цѣломудреннаго возмущенія въ груди четырехъ горничныхъ, которыя съ жаромъ замѣтили, что эта тварь — позоръ всѣхъ женщинъ, и что ее безъ всякаго сожалѣнія надо столкнуть въ уличную канаву.
— Дѣлайте со мной, что хотите, — сказала она, обращаясь снова къ слугамъ:- но сначала исполните мою просьбу, а прошу я, ради всемогущаго Бога, доложить обо мнѣ молодой леди.
Добрый поваръ поддержалъ это ходатайство и въ результатѣ, первый слуга рѣшилъ пойти доложить.
— Такъ какъ же сказать? — спросилъ онъ, ступивъ одной ногой на нижнюю ступеньку.
— Что одна молодая женщина очень проситъ повидать миссъ Мэйли наединѣ, и что какъ только леди услышитъ первое слово, она будетъ знать, стоитъ ли ей выслушать до конца или же надо вытолкать эту женщину на улицу, какъ обманщицу.
— Эге! не слишкомъ ли ты въ себѣ увѣрена?
— Передайте это, — твердо сказала Нанси:- и сообщите мнѣ отвѣтъ.
Слуга побѣжалъ наверхъ. Нанси стояла, блѣдная и почти задыхающаяся, съ трясущимися губами, и прислушивалась ко всѣмъ выраженіямъ презрѣнія, которыми щедро осылали ее цѣломудренныя горничныя и которыя еще усилились, когда слуга вернулся и сообщилъ, что молодая женщина можетъ итти наверхъ.
— Къ чему на этомъ свѣтѣ хранить благоприличіе, — сказала первая горничная.
— Мѣдь сбыть легче, чѣмъ золото, устоявшее среди огня, — замѣтила вторая.
Третья довольствовалась тѣмъ, что удивилась:- «изъ чего только скроены барыни», а четвертая взяла тонъ примы въ квартетѣ словами: «этакій срамъ!» — что было подхвачено и остальными.
Не обращая на это вниманія — у нея на сердцѣ было другое, болѣе важное — Нанси, трясясь отъ волненія, прошла за слугой въ небольшую прихожую, освѣщенную висѣвшей съ потолка лампой. Оставивъ ее здѣсь, онъ удалился.
XL. Странное свиданіе, являющееся слѣдствіемъ предыдущей главы
Жизнь Нанси безпутно протекала на улицахъ и въ самыхъ шумныхъ кабакахъ и притонахъ Лондона, но все таки что то осталось въ ней еще напоминавшее женскую природу, и когда она услышала легкую поступь шаговъ, приближавшихся къ двери, передъ которой она стояла, и когда подумала о томъ глубокомъ контрастѣ, который черезъ минуту увидятъ стѣны маленькой комнаты, то она почувствовала все бремя своего глубокаго позора и содрогнулась какъ бы не имѣя силъ перенести присутствія той, съ которой она добивалась увидѣться.
Но съ этими чувствами боролось другое — гордость, составляющая порокъ какъ самыхъ испорченныхъ и падшихъ существъ, такъ и самыхъ возвышенныхъ и самоувѣренныхъ. Несчастная спутница воровъ и злодѣевъ, отбросъ послѣднихъ вертеповъ, помощница завсегдатаевъ остроговъ и каторги, живущая подъ тѣнью висѣлицы даже такое отверженное существо нашло въ себѣ слишкомъ много гордости, чтобы выказать слабый проблескъ женственнаго чувства, такъ какъ она считала его слабостью, хотя оно было единственнымъ звеномъ, связывавшимъ ее съ тѣмъ человѣчествомъ, всѣ зародыши котораго были загублены безпутною жизнью, еще когда она была ребенкомъ.
Она подняла глаза лишь настолько, чтобы мелькомъ разглядѣть стоявшую передъ ней стройную и прекрасную дѣвушку; затѣмъ, устремивъ ихъ книзу, она съ напускнымъ равнодушіемъ закинула голову и сказала:
— Трудно добраться до васъ, леди. Если бы я оскорбилась и ушла, какъ сдѣлала бы другая, то вы когда нибудь пожалѣли бы объ этомъ, и не попустому.
— Мнѣ очень жаль, если кто нибудь поступилъ съ вами грубо, — отвѣтила Роза. — Забудьте это. Скажите мнѣ, зачѣмъ вы хотѣли видѣть меня? Я то лицо, которое вы спрашивали.
Ласковый тонъ этого отвѣта, нѣжный голосъ, мягкость обращенія, отсутствіе какого либо оттѣнка высокомѣрія или досады — были для молодой женщины совершенной неожиданностью, и она разразилась слезами.
— Ахъ, леди, леди! — сказала она, въ порывѣ чувства ломая воздѣтыя руки:- если бы больше было такихъ, какъ вы, то какъ мало было бы подобныхъ мнѣ!.. какъ мало!.. какъ мало!..
— Сядьте, — съ внимательнымъ участіемъ произнесла Роза. — Если вы бѣдствуете, если у васъ есть горе, то я отъ души буду рада помочь вамъ, увѣряю васъ. Сядьте.
— Позвольте мнѣ стоять, леди, — сказала Нанси, продолжая плакать:- и не говорите со мной такъ ласково, пока не узнаете меня лучше. Становится поздно. Что… заперта-ли эта дверь?
— Да, — отвѣтила Роза, отступивъ немного назадъ, какъ бы для того, чтобы, въ случаѣ надобности, легче было позвать на помощь. — Почему вы спрашиваете?
— Потому что я собираюсь довѣрить вамъ свою жизнь и жизнь другихъ. Я та дѣвушка, которая уволокла маленькаго Оливера назадъ къ старому Феджину въ тотъ вечеръ, когда онъ вышелъ илъ дома въ Пентонвиллѣ.
— Вы!
— Я, леди. Я то преступное существо, о которомъ вы слышали, живущее среди воровъ. Съ самой той минуты, какъ начала я помнить улицы Лондона, я не знала лучшей жизни, не слыхала большей ласки, чѣмъ можно найти въ нихъ. Богъ мнѣ свидѣтель! Не старайтесь скрыть, леди, свое отвращеніе ко мнѣ. Я къ этому привыкла, хотя я моложе, чѣмъ вы бы подумали, глядя на меня. Послѣдняя нищенка отшатывается отъ меня, когда я иду по кишащей народомъ панели.
— Какъ это ужасно! — сказала Роза, невольно отстраняясь отъ странной посѣтительницы.
— На колѣняхъ благодарите Небо, дорогая леди, — вскричала Нанси:- что у васъ были друзья, которые о васъ позаботились въ дѣтствѣ, что вы никогда не были среди голода и холода, среди разгула и пьянства и… и… и самаго худшаго — какъ я была отъ самой своей колыбели. Да, моей колыбелью были улицы и вертепы — они же будутъ мнѣ и смертнымъ ложемъ.
— Мнѣ жаль васъ! — сказала Роза дрогнувшимъ голосомъ. — Сердце надрывается, какъ послушаешь васъ.
— Да наградитъ васъ Господь за вашу доброту! — отвѣтила несчастная женщина. — Если бы вы знали, до чего я иной разъ дохожу, — вотъ когда вы пожалѣли бы меня. — Но я тайкомъ ушла отъ тѣхъ, которые убили бы меня, если бы узнали, что я явилась сюда передать подслушанное мною. Знаете вы человѣка, котораго зовутъ Монксомъ?
— Нѣтъ, — сказала Роза.
— Онъ знаетъ васъ и зналъ, что вы здѣсь, такъ какъ изъ его словъ, слышанныхъ мною, я узнала, гдѣ вы находитесь.
— Я въ первый разъ слышу это имя.
— Ну, значитъ онъ среди насъ появляется подъ другимъ именемъ — я такъ и раньше предполагала. Нѣсколько времени назадъ, вскорѣ послѣ того, какъ Оливеръ былъ взятъ вами къ себѣ въ домъ послѣ ночного взлома, я, подозрѣвая этого человѣка, подслушала разговоръ, который онъ велъ въ темнотѣ съ Феджиномъ. Изъ того, что я услышала, я поняла, что Монксъ, — человѣкъ, о которомъ я у васъ спрашивала…
— Ну да, я понимаю, — сказала Роза.
— … Что Монксъ случайно видѣлъ его съ двумя изъ нашихъ подростковъ въ тотъ самый вечеръ, какъ мы его потеряли, и что онъ узналъ въ немъ какъ разъ того мальчика, котораго онъ разыскивалъ, хотя я не могла понять, почему. Съ Феджиномъ была заключена сдѣлка, что если Оливера удастся вернуть, то еврей получитъ извѣстную сумму и заработаетъ еще больше, если сдѣлаетъ изъ него вора. Это Монксу нужно было для особыхъ цѣлей.
— Для какихъ же цѣлей? — спросила Роза.
— Онъ замѣтилъ на стѣнѣ мою тѣнь, когда я прислушивалась въ надеждѣ узнать это. Немного есть кромѣ меня, кто сумѣлъ бы во время убраться и не быть пойманнымъ, но я сумѣла. И я не видѣла его до вчерашняго вечера.
— И что же вчера произошло?
— Все разскажу вамъ, леди. Вчера вечеромъ онъ пришелъ опять. Снова они отправились наверхъ, а я, закутавшись, чтобы меня не выдала моя тѣнь, подслушивала у двери. Вотъ первое, что я разслышала изъ словъ Монкса:- «Итакъ единственныя доказательства происхожденія мальчика лежатъ на днѣ рѣки, а старая вѣдьма, которая взяла ихъ у матери, гніетъ въ гробу». Они засмѣялись, радуясь этой удачѣ; потомъ Монксъ, заведя рѣчь опять о мальчикѣ и понемногу приходя въ ярость, сказалъ, что, хотя теперь онъ обезпечилъ за собою деньги маленькаго дьяволенка, но радъ былъ-бы добиться этого другимъ путемъ, потому что какая была бы знатная потѣха, — наложить узду на хвастовство отцовскаго завѣщанія, проведя Оливера черезъ всѣ тюрьмы столицы, и наконецъ видѣть, какъ стянутъ ему глотку ошейникомъ за какое либо мошенничество, на которое безъ труда толкнетъ его Феджинъ, передъ тѣмъ вдобавокъ получивъ отъ него немало пользы.
