– Цена теперь – тридцать фунтов за голову, – произнёс аукционист. – Слово за вами, мистер Голлоуэй!
Лондонский скупщик пристально глядел на своего неизвестного противника, стараясь решить вопрос, настоящий ли это противник или же только подставное лицо. Кто знает, может быть, Флинн взял его в качестве агента, чтобы подвинтить цену на лошадей?
Маленький господин Штрелленгауз, человек с румяными щеками, которого Доддс заметил в гостинице, стоял впереди, бросая на лошадей быстрые, острые взгляды. Сразу видно было, что это знаток дела.
– Тридцать один, – произнёс Голлоуэй с видом человека, заявляющего своё последнее слово.
– Тридцать два, – быстро проговорил Штрелленгауз.
Голлоуэя это упорное сопротивление рассердило наконец. Его красное лицо стало совсем бурым.
– Тридцать три! – крикнул он.
– Тридцать четыре! – ответил Штрелленгауз.
Голлоуэй стал задумчивым и углубился в свою записную книжку. Он рассчитывал. Партия состояла из семидесяти лошадей. Положим, лошади хороши. У Флинна плохого товара нет, и опять-таки близок охотничий сезон. Этих лошадей всегда продать можно, и не дешевле чем по сорок пять – пятьдесят фунтов за голову в среднем. В партии есть отличные кони, которые пойдут за сто и даже более фунтов. Всё это так, но ведь надо считать стоимость корма и содержания и возможность убыли. Держать лошадей на руках придётся не менее трёх месяцев, а тут мало ли что может случиться. Лошади могут заболеть, издохнуть, а перевоз-то их в Англию? Это тоже дорогое удовольствие.
Голлоуэй высчитывал всё это и думал, какой барыш он может получить, если купить лошадей по тридцать пять фунтов за голову. И по фунту-то прибавлять рискованно. Прибавить фунт – это значит вынуть из кармана семьдесят фунтов.
Но как бы то ни было, Голлоуэй не хотел сдаваться. Очень уж ему было обидно, что он побеждён каким-то пришельцем. Нельзя терять свой авторитет так легко. Голлоуэю было важно и впредь считаться первым человеком в своём деле. Так и быть! Надо сделать ещё надбавку и пожертвовать возможными барышами.
Аукционист с беглой улыбкой на лице обратился к нему:
– Вы ничего не прибавите, мистер Голлоуэй?
– Тридцать пять, – сердито ответил торговец.
– Тридцать шесть! – крикнул Штрелленгауз.
– Я желаю вам удовольствия от вашей покупки, – сказал Голлоуэй, – по таким ценам я не покупаю, но зато продам вам сколько угодно лошадей, раз вы так щедры.
Штрелленгауз не обратил внимания на иронический тон этих слов. Он продолжал глядеть на лошадей. Аукционист оглянулся.
– Цена – тридцать шесть фунтов за штуку, – произнёс он. – Партия мистера Джека Флинна покупается мистером Штрелленгаузом из Ливерпуля по тридцать шесть фунтов за штуку. Партия покупа…
– Я даю сорок, – раздался высокий, звучный голос.
В толпе поднялся шум. Люди поднимались на цыпочки, стараясь рассмотреть, кто такой этот смелый покупатель. Доддс был очень высок ростом и поэтому без труда увидал этого человека. Рядом с Голлоуэем стоял иностранец с аристократическим лицом, которого он видел в ресторане.
«Однако это становится интересным», – подумал Доддс. Ему было очевидно, что он находится накануне чего-то, что он ещё не может себе уяснить. В самом деле, что за странность? Двое иностранцев получают по телеграмме и покупают по бешеным ценам лошадей. Что, в самом деле, всё это значит?
Аукционист оживился. Сидевший рядом с ним Джек Флинн был на седьмом небе от удовольствия, глаза его сверкали. Пятьдесят лет он торговал лошадьми, но никогда, никогда не продавал свой товар по таким ценам.
– Как ваше имя, сэр? – спросил аукционист.
– Манкюн.
– Адрес?
– Манкюн из Глазго.
– Благодарю вас за назначенную цену, сэр. Господа, мистер Манкюн из Глазго даёт по сорок фунтов за голову. Кто больше?
– Сорок один! – крикнул Штрелленгауз.
– Сорок пять! – ответил Манкюн.
Роли переменились. Теперь настала очередь Штрелленгауза набавлять по единицам, тогда как его соперник набавлял сразу по пять фунтов. Но, несмотря на это, Штрелленгауз продолжал упорствовать.
– Сорок шесть! – сказал он.
– Пятьдесят! – закричал Манкюн.
– Это – пара беглецов из сумасшедшего дома, – сердито прошептал Голлоуэй. – Будь я на месте Флинна, я попросил бы их показать, какие у них деньги.
Очевидно, та же мысль пришла и аукционисту, ибо он сказал:
– Извините, джентльмены, но в таких случаях просят вносить залог в обеспечение серьёзности намерений. Вы извините меня, господа, но я должен исполнять свои обязанности. Люди вы мне незнакомые…
– Сколько? – лаконично спросил Штрелленгауз.
– Скажем, пятьсот фунтов.
– Вот вам билет в тысячу.
– Вот ещё билет в тысячу фунтов, – заявил Манкюн.
– Это очень любезно с вашей стороны, джентльмены, – сказал аукционист, забирая билеты, – прямо даже приятно видеть такое оживлённое состязание. Мистер Манкюн назначил по пятьдесят фунтов за голову. Слово за вами, мистер Штрелленгауз.
Джек Флинн что-то прошептал аукционисту.
– Совершенно верно! – сказал аукционист и, обращаясь к покупателям, произнёс: – Джентльмены! Мистер Флинн, видя, что вы оба крупные покупатели, предлагает вам присоединить к торгуемой партии партию его брата, мистера Тома Флинна. В этой партии тоже семьдесят лошадей таких же качеств, как и лошади мистера Джека Флинна. Всех лошадей пойдёт, таким образом, сто сорок. Имеете ли вы какие-либо возражения, мистер Манкюн?
– Никаких.
– Вы, мистер Штрелленгауз?
– Мне это предложение очень нравится.
– Это великолепно, прямо великолепно! – воскликнул аукционист. – Итак, мистер Манкюн, вы предлагаете по пятьдесят фунтов за голову, имея в виду все сто сорок лошадей?
– Да, сэр.
Толпа шумно вздохнула. Сразу – семь тысяч фунтов! Такого в Дансло даже никогда не слыхали.
– Вы прибавите что-нибудь, мистер Штрелленгауз?
– Пятьдесят один.
– Пятьдесят пять.
– Пятьдесят шесть.
– Шестьдесят.
Присутствующие не хотели верить своим ушам. Голлоуэй стоял разинув рот и вытаращив глаза. Он ничего не понимал. Аукционист был принуждённо развязан, делая вид, что его эти цены не изумляют. Джек Флинн из Кильдара блаженно улыбался и потирал руки. Толпа пребывала в гробовом молчании.
– Шестьдесят один фунт! – сказал Штрелленгауз.
С самого начала торга он стоял неподвижно. На его круглом лице не было и признака волнения. Соперник его, напротив, волновался, глаза его сверкали, и он постоянно дёргал себя за бороду.
– Шестьдесят пять! – закричал он.
– Шестьдесят шесть.
– Семьдесят!
Штрелленгауз молчал.
– Вы ничего не скажете, сэр? – обратился к нему аукционист.
Штрелленгауз пожал плечами:
– Я покупаю для другого, и я достиг предела своих полномочий. Если вы мне позволите послать телеграмму…
– К сожалению, сэр, это невозможно. Торг не может быть прерван.
– В таком случае лошади принадлежат этому джентльмену.
Он первый раз взглянул на своего соперника, и взгляды их скрестились, как две рапиры.
– Надеюсь увидеть этих лошадок, – добавил он.
– Я тоже надеюсь, что вы их увидите, – лукаво улыбаясь, ответил Манкюн.
И они, раскланявшись друг с другом, расстались. Штрелленгауз пошёл на телеграф, но ему пришлось долго прождать там, ибо его опередил Уорлингтон Доддс, который спешил отправить важное известие в Лондон.
Да, после долгих догадок и неопределённых умозаключений он вдруг понял смысл надвигающихся событий, которые так странно отразились в маленьком городке. Доддсу вспомнилось всё: и политические слухи, и имена, прочитанные им в газетах, и телеграммы… Он понял, почему эти иностранцы покупали лошадей по бешеным ценам. Да, он проник в тайну и твёрдо решил ею воспользоваться.
* * *
Уорнер, компаньон Доддса, разорённый, как и он, неудачными биржевыми сделками, был в этот самый день на лондонской бирже, но нашёл там мало утешения для себя. Бумаги стояли твёрдо, ибо европейскому миру ничто не угрожало и в мировой политике всё обстояло благополучно. Газетным сплетням никто не верил, и ни один биржевик не решался серьёзно играть на повышение или понижение.
Вернулся Уорнер к себе в контору после полудня. На столе лежала телеграмма из Дансло. О городе этом Уорнер никогда и слыхом не слыхивал. Он распечатал депешу. Она была от Доддса и написана шифром. Уорнер расшифровал её и прочитал следующее:
«Продавайте как можно скорее все французские и прусские бумаги. Продавайте без промедления».
На мгновение Уорнер усомнился. Что это такое мог узнать Доддс, сидя в каком-то медвежьем углу?
Но нет, Уорнер знал своего компаньона. По-пустому тот такой телеграммы бы не послал. Скрепя сердце Уорнер снова направился на биржу и начал жестокую кампанию на понижение французских и прусских бумаг. Обстоятельства ему благоприятствовали, ибо как раз в этот момент на бирже было очень крепкое настроение и недостатка в покупателях не было. Через два часа Уорнер вернулся к себе и подсчитал свои операции. Из этого подсчёта явствовало, что не далее как завтра он и Доддс или разорятся окончательно, или же получат огромные деньги. Всё зависело от Доддса. Весь вопрос, ошибся он или нет, посылая эту странную телеграмму.
