Ну а теперь, когда наш молодой человек проник (без билета) в купе, в котором едут пожилой мужчина с молодой женщиной, нетрудно вообразить себе, что между ними разыгралась бурная сцена. Можно предположить, что эти двое тоже были американцами, и тот факт, что мужчина носил при себе оружие – вещь для Англии необычная, – увеличивает правдоподобность такого предположения. Если верна наша догадка о начальной стадии психоза у молодого человека, то вполне возможно, что он набросился на своего врага. Ссора закончилась тем, что пожилой мужчина застрелил напавшего, а затем вместе с молодой женщиной покинул вагон. Предположим, что это произошло очень быстро и что поезд всё ещё шёл так медленно, чтобы они смогли без особого труда спрыгнуть на землю. На скорости восемь миль в час это под силу и женщине. Во всяком случае, нам известно, что этой женщине спрыгнуть удалось.
Теперь нам предстоит включить в картину событий мужчину в купе для курящих. Допустим, что вплоть до данного момента события трагедии воссозданы нами правильно, – тогда исчезновение этого мужчины ничуть не поколеблет наших выводов. По моей версии, тот мужчина видел, как молодой человек на ходу перебрался с поезда на поезд и вошёл в соседнее купе, слышал выстрел, заметил двух беглецов, спрыгнувших на насыпь, понял, что произошло убийство, и, спрыгнув сам, погнался за ними. Почему он с тех пор не объявился – то ли сам погиб во время погони, то ли (это более вероятно) убедился в том, что в данных обстоятельствах его вмешательство неуместно, – сейчас мы установить не можем. Я признаю, что тут возникают кое-какие трудности. На первый взгляд может показаться маловероятным тот факт, что спасающийся бегством убийца не пожелал расстаться с коричневым кожаным саквояжем. Мой ответ прост: он хорошо понимал, что, если найдут саквояж, это позволит установить его личность. Ему было совершенно необходимо забрать саквояж с собой. Моя гипотеза может подтвердиться или остаться недоказанной в зависимости от одной детали, и я призываю железнодорожную компанию тщательно проверить, не осталось ли в местном поезде, идущем через Харроу и Кингс-Лангли, невостребованного железнодорожного билета за 18 марта. Если такой билет будет найден, мою версию можно считать доказанной. Если нет, моя гипотеза всё равно может быть правильной, потому что не исключено, что он ехал без билета или его билет потерялся».
Полиция и железнодорожная компания в ответ на эту детально разработанную и правдоподобную гипотезу констатировали следующее: во-первых, такого билета найдено не было; во-вторых, почтовый поезд ни при каких обстоятельствах не мог идти по параллельным путям с экспрессом; и в-третьих, местный поезд стоял на станции Кингс-Лангли, когда манчестерский экспресс проследовал мимо со скоростью пятьдесят миль в час. Так рассыпалась единственная версия, дававшая удовлетворительное объяснение случившемуся, и никаких новых версий в последующие пять лет выдвинуто не было. Ну а теперь перейдём наконец к сообщению, которое объясняет все факты и подлинность которого не вызывает сомнений. Оно поступило в форме письма, отправленного из Нью-Йорка и адресованного тому самому криминалисту, чья версия изложена выше. Я привожу письмо целиком, за исключением двух первых абзацев, которые носят личный характер:
«Вы должны извинить меня за то, что я не называю Вам подлинных имён. Сейчас я имею на то меньше оснований, чем пять лет назад, когда ещё была жива моя мать. Но всё равно я предпочитаю не обнаруживать наших следов и принимаю все меры предосторожности. Однако я считаю своим долгом объяснить Вам, что произошло в действительности, потому что, хотя Ваша версия и неверна, она построена чрезвычайно изобретательно. Для того чтобы всё стало Вам понятно, я должен буду немного вернуться назад.
Родители мои, уроженцы графства Бакингемшир, эмигрировали из Англии в Штаты в начале пятидесятых. Они поселились в Рочестере, штат Нью-Йорк, где мой отец управлял большим магазином тканей. У них было только двое сыновей: я, Джеймс, и мой брат Эдуард. Я на десять лет старше, и когда наш отец умер, я стремился заменить ему отца, как и подобает старшему брату. Он был смышлёным, живым юнцом и красавцем каких мало. Но в его характере всегда присутствовал изъян, этакая червоточинка, которая, как с ней ни борись, постоянно росла и ширилась, как плесень в сыре. С ним ничего нельзя было поделать. Мать видела это так же ясно, как я, но всё равно продолжала его баловать, потому что он умел так подойти к ней, что она ни в чём не могла ему отказать. Я изо всех сил старался удержать его от дурных поступков, и он возненавидел меня за мои старания.
Наконец он пустился во все тяжкие, и, что бы мы ни делали, остановить его не удавалось. Он переехал в Нью-Йорк и быстро покатился по наклонной плоскости. Поначалу он просто беспутничал, потом преступил закон, а ещё через пару лет прослыл одним из самых отъявленных молодых аферистов в городе. Он свёл дружбу со Спарроу Маккоем, первейшим среди шулеров, фальшивомонетчиков и прочих мошенников. Они стали на пару промышлять шулерством в некоторых лучших отелях Нью-Йорка. Мой брат был отличным актёром (он мог бы снискать себе честную славу, если бы только захотел) и выдавал себя то за молодого титулованного англичанина, то за рубаху-парня с Запада, то за студента-старшекурсника – в зависимости от того, какая роль лучше всего устраивала его партнёра, Спарроу Маккоя. Дальше – больше. Однажды он переоделся в женское платье и так удачно сыграл роль девушки, отвлекая внимание простаков, что впоследствии это стало их излюбленным трюком. Они подкупили нью-йоркские власти и полицию, и казалось, на них не найдётся управы, потому что в те времена тот, кто имел протекцию, мог позволить себе вытворять что угодно.
И ничто не помешало бы им безнаказанно обчищать людей, если бы только они ограничились шулерскими проделками и не покидали пределов Нью-Йорка, но нет, им понадобилось заняться своими махинациями в Рочестере и подделать подпись на чеке. Сделал это мой брат, хотя все знали, что вдохновителем этой аферы был Спарроу Маккой. Я выкупил чек, и это стоило мне немалых денег. Потом я прямиком отправился к брату, выложил перед ним на стол поддельный чек и поклялся ему, что подам в суд, если он не уберётся из страны. Сначала он просто рассмеялся: я не смогу подать в суд, так как это разобьёт сердце нашей матери, заявил он, а я, как он уверен, на это не пойду. Однако я твёрдо дал ему понять, что он разобьёт сердце матери в любом случае и лучше уж я упеку его в рочестерскую тюрьму, чем отпущу мошенничать в нью-йоркском отеле, и от своего решения не отступлюсь. Поэтому в конце концов он сдался и торжественно обещал мне больше не встречаться со Спарроу Маккоем, уехать в Европу и заняться любой честной работой, которую я помогу ему получить. Я тотчас же пошёл с ним к старому другу нашей семьи Джо Уилсону, который ведёт экспортную торговлю американскими часами, и уговорил его сделать Эдуарда своим торговым агентом в Лондоне, с небольшим жалованьем и комиссионными в размере пятнадцати процентов от всей выручки. Его внешность и манера держать себя произвели на старика такое благоприятное впечатление, что тот сразу же расположился к нему и через какую-нибудь неделю отправил в Лондон с полным чемоданом часов всех образцов.
Мне показалось, что эта история с поддельным чеком по-настоящему напугала моего братца и что теперь он, возможно, встанет на честный путь. Мать тоже поговорила с ним, и сказанное ею глубоко его тронуло, ибо она всегда была по отношению к нему лучшей из матерей, а он причинил ей столько горя. Но я-то знал, что этот тип, Спарроу Маккой, имеет большое влияние на Эдуарда и что единственный мой шанс не дать парню вновь свернуть на кривую дорожку – это порвать связь между ним и Маккоем. У меня был хороший знакомый в нью-йоркской сыскной полиции, и через него я узнавал, что поделывает Маккой. Когда же недели через две после отъезда брата мне сообщили, что Маккой купил билет на пароход «Этрурия», я ясно понял, чтó у него на уме, как если бы он сам сообщил мне, что едет в Англию, чтобы снова опутать Эдуарда и уговорить его взяться за старое. Тотчас я решил отправиться туда же и противопоставить собственное влияние влиянию Маккоя. Я понимал, что не смогу выйти из этой борьбы победителем, но считал своим долгом противостоять Маккою. И мать поддержала меня в этом. Последний вечер перед отплытием мы провели вместе, горячо молясь за успех моего предприятия, и она дала мне на прощание своё собственное Евангелие, подаренное ей моим отцом в день свадьбы на родине, с тем чтобы я всегда носил его рядом с сердцем.
Я отплыл на том же пароходе, что и Спарроу Маккой, и доставил себе одно маленькое удовольствие: расстроил его планы на время путешествия. В первый же вечер я отправился в курительную и увидел его во главе карточного стола в компании полудюжины зелёных юнцов, направлявшихся в Европу с туго набитым кошельком и пустой головой. Он собирался хорошенько повытрясти их карманы и собрать богатый урожай. Но вскоре я перечеркнул его намерения.
