конце они оборачиваются и видят кого-то из нас. И в качестве жеста милосердия, мы предлагаем им отправиться к любому богу, на их выбор.
Больше они не разговаривали. Музыка играла, как ей нравилось. Смешивая в одном условном часе голос Эфрат, ее друзей и людей, которых она никогда не знала, что было благом для обеих сторон.
Когда они прибыли в центр города, движение на дорогах уже кипело. В этой стране рассматривать необычные машины и их обладателей стало нормой примерно в то же время, когда исторический центр города превратился в один большой туристический аттракцион. Впрочем, им обоим доводилось бывать в местах куда хуже. Черный Бентли медленно нагревался и переставал быть комфортным. К счастью, цель их путешествия находилась в пределах центра города, а потому уже очень скоро машина повернула на одну из многочисленных узких улочек. Здесь, в тупике, поросшем зеленым плющом, под защитой старинной каменной кладки, их ждал заклинатель змей. По крайней мере, именно так его в шутку называла Эфрат.
В то время, когда строились дома этого города, о таком технологическом чуде как лифт уже успели забыть и пока не успели изобрести заново. Им пришлось преодолеть некоторое количество этажей по весьма узкой, зато невероятно атмосферной лестнице. Окна украшали цветные витражи, а двери квартир остались здесь со времен постройки. К историческому и архитектурному наследию здесь всегда относились с большим вниманием.
Едва они позвонили в дверь, как двери открылись.
— Здравствуй, — обратилась Эфрат к хозяину, который жестом приглашал их войти. — Спасибо, что нашел для нас время.
— Я всегда рад тебя видеть. — Они обменялись воздушными поцелуями. — Представишь нас?
— Разумеется, Мастер, это Рахмиэль, уверена, вы еще не раз увидитесь. Рахмиэль, это Мастер, которому предстоит украсить нашу вечность. Я зову его Заклинатель Змей, но полагаю, это исключительно моя привилегия.
— Добытая к тому же бесчестным путем.
— Невероятно, но факт, — подтвердила Эфрат слова хозяина. Хозяин был высоким и невероятно стройным человеком, кто-то бы даже называл его болезненно худым. Бледность его лица и исключительно черная одежда положение не улучшали. Ко всем прочему будучи от природы обладателем русых волос этот покрытый татуировками человек в какой-то момент решил, что стать иссиня-черным брюнетом — это отличная идея, и после этого он практически превратился в тень. Может быть потому ему так хорошо удавалось перемещаться из одного мира в другой, приводя с собой и вовсе не обремененных плотью друзей. Он также обладал исключительным талантом делать их затем частью человеческой плоти.
— Мы хотели бы попросить тебя помочь нам стать еще немного ближе к вечности, — сказала Эфрат усаживаясь в обитое черным бархатом кресло.
— По моим ощущениям, вы оба и так ближе некуда, — ответил Мастер.
— Это так, — Эфрат рассмеялась шутке. — Но я нахожу уникальным твой талант придавать каждой отдельной вечности свой неповторимый оттенок.
— Пусть даже это только черный. — Рахмиэль разглядывал висящую на стене репродукцию одной из работ мастера. Золотые нити бежали по черному фону, настолько черному, что он казался живым.
— Черный вобрал в себя все остальные цвета, — ответил мастер, заметив его взгляд, — и, если присмотреться, их можно разглядеть. Уверен, у тебя получится.
Рахмиэль повернулся к нему и не сразу понял, что не так. Ничего. Абсолютно ничего. Как если бы самого Мастера кто-то вытатуировал на теле реальности. Тонкий контур его фигуры то и дела убегал от взгляда, стремясь запутать смотрящего, движения были едва уловимы, хотя он совершенно точно двигался. Будто в каком-то тумане. Только туман. И больше ничего. Кроме этого странного чувства, которое испытываешь, когда по какой-то тебе самому не ясной причине приходишь покупаешь входной билет в некую особенную древнюю крипту или молча проходишь между стеллажами в катакомбах Парижа. И этот сладкий, почти неуловимый аромат.
— Ты вообще существуешь? — спросил Рахмиэль.
— А ты? — ответил Мастер.
Рахмиэль тряхнул головой, и хозяин снова стоял перед ним, точь-в-точь такой же, каким был, когда открыл им двери, такой же человек, каких тысячи и тысячи на улицах этого города. Никто бы не заметил подвоха.
— Я подумала, что было бы, — нарушила тишину Эфрат, — …любопытно иметь татуировку, переходящую из одной вечности в другую, и при этом замкнутую на саму себя. Как если бы змея отправилась в погоню за своим хвостом и при этом не ограничивалась пространством одного тела.
— Проще говоря, пусть это будет бесконечность, созданная двумя сложенными вместе руками, — внезапно для себя самого добавил Рахмиэль.
— Иначе говоря, любовь, — почти шепотом произнес Мастер. Хотя, кто знает, может быть, это была обычная громкость его голоса. Достаточная для того, что он хотел доверить словам. Потому что этого шепота хватило, чтобы стены возрастом в сотни лет снова заинтересованно прислушались к разговору. — Звучит отлично. Но откуда такая спешка? Йозеф сказал, начать надо непременно сегодня.
— Все верно, — кивнула Эфрат, — сегодня для нас особенный день.
— Сегодня мы сможем начать поиски подходящей формы, и дальше действовать в зависимости от того, какие результаты получим сегодня. Я понимаю, что вам все равно, но я все еще умею уставать и к тому же, — тут он сделал паузу, — этот процесс все-таки требует некоторого времени.
— Конечно, я понимаю, — кивнула Эфрат.
— Тогда не будем терять времени, — он отвернулся и медленно поплыл в соседнюю комнату, — располагайтесь, я позову вас, как закончу.
Когда он скрылся за дверью, Рахмиэль посмотрел на Эфрат без единого слова, что не помешало ему задать вопрос, на который Эфрат утвердительно кивнула.
— Поразительное самообладание.
— Говорят, люди быстро ко всему привыкают. А нелюди — еще быстрее. — Она наблюдала за тем, как в соседней комнате, почти не замечая пола под ногами, Мастер шагал из одной стороны в другую, иногда забывая оставаться непроницаемым для предметов обстановки.
— «Чаша Грааля» — прочитал Рахмиэль на корешке одно из книг, стоящих на полке.
— Что тебя смущает?
— Всеобщий интерес к этой истории.
— Тебя смущает то, что он всеобщий или то, что он еще существует?
— Хороший вопрос, — он немного подумал, — я ставлю под сомнение первое и выбираю удивляться второму.
— Хороший выбор.
— Да, — ответил он, повернувшись к Эфрат, — я тоже думаю, что я сделал хороший выбор.
— Что такое любовь? — Прежде чем голос из соседней комнаты долетел до их слуха, ему пришлось преодолеть не только двери и все нарастающий интерес стен, но и настойчивое нежелание говорящего держаться за реальность.
Эфрат повернулась в сторону комнаты, где Мастер продолжал шагать по комнате, напоминая той, что она тоже все еще существует. В какой-то момент он замер и посмотрел в окно. Оттуда открывался отличный панорамный вид на город.
