– Не томите нас, полковник, – вполголоса посоветовал Мазарини, давая понять, что, в принципе, он союзник.
– Речь идет об известной вам графине де Ляфер. Диане де Ляфер.
Глаза королевы округлились. Она уставилась на Гяура с полураскрытым ртом. Точно так же, как только что уставился Мазарини. Она хотела что-то сказать, или, возможно, воскликнуть. Но, схватив ртом воздух, запнулась на полуслове.
«И вы, вы, князь, назвали эту… своей невестой?!» – так и кричали ее глаза. – Да к тому же посмели?…»
И только вспомнив, что она не просто обычная женщина, а королева, Анна Австрийская неимоверным усилием воли сумела погасить в себе весь тот костер чувств, то пламя ненависти, что внезапно охватили ее.
– Мне неведомо, почему графиня впала в немилость королевского двора Франции, – поспешил объяснить Гяур, понимая, что имя графини вызвало у королевы совершенно иную реакцию, нежели та, на которую он смел рассчитывать.
– Однако позволю себе заметить, – продолжал Гяур, – что у нее уже появились известные заслуги перед Францией. Находясь в Польше, при дворе короля Владислава IV, она многое сделала для того, чтобы канцлер, да и сам король согласились послать нас сюда и разрешили наем казаков для участия в войне с иезуитской венской коалицией, с католическим союзом.
– Вот как? – сузились глаза королевы. – Она и в Варшаве оказалась «у дел»? Мы не успеваем следить за ее перемещением от одного королевского двора к другому.
– Замечу, что хлопоты графини де Ляфер, ее настойчивость, были встречены могущественным орденом иезуитов в Польше, католической церковью и всеми, кто эту церковь ревностно поддерживает, весьма неодобрительно.
– Что правда, то правда, ваше величество, – решил воспользоваться замешательством королевы и кардинал Мазарини. – Наш посол в Польше граф де Брежи подтверждает: участие графини де Ляфер в этом важном государственном событии – самое непосредственное. Несмотря на то, что по известным причинам она вынуждена была скрываться…
– Мне хорошо известны причины, побудившие эту особу покинуть пределы нашего королевства, – сухо, почти резко прервала его Анна Австрийская. – Независимо от того, что вам сообщает досточтимый граф де Брежи. Жаль, что ситуация такова, что… Словом, надеюсь, что у вас, господин Мазарини, как у первого министра, достаточно полномочий для того, чтобы графиня могла вернуться во Францию, не побаиваясь за свою безопасность, но и не создавая своим возвращением каких-либо дипломатических осложнений?
– Вполне достаточно, ваше величество.
– Хотя, – иронично улыбнулась королева, – у меня создалось впечатление, что графиня уже давным-давно находится в пределах не только Франции, но и Парижа. И для этого ей не понадобилось наше позволение.
Замечание было прямо адресовано Гяуру. Королева даже выжидающе посмотрела в его сторону, очевидно, рассчитывая, что полковник подтвердит или опровергнет ее предположение. И была удивлена, что Гяур сделал вид, будто бы не понял сути сказанного.
– Но это уже наши внутренние проблемы, не так ли, ваше высокопреосвященство? – обратилась Анна Австрийская к кардиналу.
– Только наши, – поспешно подтвердил тот.
Королева несколько мгновений стояла, почти запрокинув голову и закрыв глаза. Гяур мог поклясться, что сейчас она молит Господа дать ей силы и мужество не сорваться, не унизиться до постыдного гнева, до банальной женской истерики. И какое бы решение она ни приняла, оно будет стоить ей нервов.
– Можете считать, князь Одар, что ваша просьба удовлетворена, – сухо, с ненавистью, чеканя каждое слово, произнесла Анна Австрийская. – Не смею вас больше задерживать, господин Хмельницкий. С нетерпением буду ждать сообщений о подвигах ваших воинов на полях Франции. – И, поднявшись, не прощаясь, вышла из зала.
47
Решительный уход королевы вызвал замешательство у всех, кроме принца де Конде. Пока все остальные с чувством неловкости переглядывались, пытаясь понять, что здесь только что произошло, он небрежной походкой подошел к сидящему за отдельным столиком секретарю и заглянул в толстую пергаментную книгу. Его просто распирало от любопытства, от желания узнать, как летописец преподнесет потомкам весь этот «королевский конфуз».
Кардинал давно заметил, что де Конде всегда интересовало, в каком виде то или иное событие предстает перед будущими поколениями. Таким образом, он пытался как бы подсмотреть будущее через щелочку, прорубленную летописцем.
«Интересно, какими все мы предстаем в его личных записках? – подумал Мазарини. – Ведь ведет же принц какой-то дневник. Этот не может не вести».
– Не ко времени ты, князь, со своей невестой. Явно не ко времени, – проворчал Хмельницкий. – Ну да что уж тут? Что сказано, то сказано, – и, поклонившись то ли кардиналу и принцу, то ли опустевшему троноподобному креслу, прошел между Гяуром и Сирко к выходу.
– Но другого такого случая не представилось бы, – твердо ответил Гяур, давая понять, что не собирается оправдываться перед ним и всеми остальными.
– Как рыцарь я не мог отказать в этом Диане де Ляфер, – добавил он уже вполголоса, исключительно для Хмельницкого, ступая вслед за ним.
– По отношению к графине это, может, и по-рыцарски. А как по отношению к королеве? Надо же еще выяснить, что заставило эту твою графиню бежать из Польши.
– Об этом с Анной Австрийской лучше не говорить, – объяснил Гяур.
– Сам-то ты хоть знаешь?
– Так, по намекам, догадываюсь.
– А следовало бы знать, – отрубил Хмельницкий. Он привык чтить ритуалы переговоров и приемов. Поведение князя его откровенно раздражало.
– Я всего лишь вступился за даму, – наконец не выдержал полковник. – На моем месте вы поступили бы точно так же.
– Но как бы он ни объяснял сейчас своим спутникам, никакие слова его не могли развеять того чувства неловкости и растерянности, которое воцарилось только что в зале. С этим чувством участники аудиенции и покидали его. Исключение составлял разве что Сирко. Поняв наконец, что здесь происходит, он единственный, не задумываясь, одобрил рьщарско-дипломатический демарш Гяура. Правда, получилось у него это несколько своеобразно.
– А что… Я видел эту греховодницу, – известил он всех по-украински, обращаясь при этом главным образом к де Конде и Мазарини. – Гарна дивка, гарна [41] .
Абсолютно ничего не поняв из того, что он сказал, первый министр и главнокомандующий тем не менее вежливо и со всей возможной в этой ситуации мужской солидарностью улыбнулись ему.
– Графиня де Ляфер – невеста! – вновь по-солдафонски хохотнул де Конде, как только казаки вышли из салона. – Уму непостижимо!
– Тем не менее принц, – предостерег его Мазарини, – Вы слышали решение королевы, которое, конечно же, будет подтверждено соответствующим вердиктом, и с которым я вполне согласен. Кто казнен – тот казнен. Но кто избежал этой участи, должен быть помилован. Во избежание новых заговоров.
– Нет, вы только представьте себе, кардинал: графиня де Ляфер – невеста этого непорочного юноши! Ум-му непостижимо!
– Ах, ваша светлость, – недовольно поморщился Мазарини. – Зачем все так усложнять? Врагов у Франции и так в избытке. Не обязательно множить их еще и в рядах собственной знати.
– Разве после вашего прощения де Ляфер станет союзницей трона? Хоть когда-нибудь станет лояльной ему?
– Графиня должна беспрепятственно вернуться во Францию, не опасаясь за свою жизнь – только-то и всего. К чему все эти мудрствования?
– Знать бы раньше, что она в Польше, – бросил де Конде, с силой вырвав и вновь загнав шпагу в ножны. – Она и ее сообщники-предатели. Ум-му непостижимо!
«А если бы ты еще знал, что она уже давно в Париже и находится за три мили отсюда…» – заметил про себя Мазарини, ухмыляясь вслед ему.
48
Лужайку у ограды старинного парка они избрали местом дуэли только потому, что искать более удобного уголка здесь, почти в центре Парижа, было бессмысленно. Тем более что в этой части парка, на его задворках, ограда делала изгиб, обходя небольшой садовый пруд, оказавшийся между двумя усадьбами.
– Прелестное место для могилки, не правда ли, виконт?
– Не надейтесь, что вас похоронят именно здесь, граф. Земля в Париже ценится слишком дорого.
Экипажи в этом городском закоулке не проносились, зеваки не собирались, трава была недавно скошенной и изумрудно свежей. Любой из дуэлянтов с удовольствием полежал бы на ней, прежде чем его проткнет клинок противника. Однако долг чести требовал, чтобы сначала была выполнена эта пустяковая формальность.
– Не поскользнитесь, виконт. Я мушкетер, а не костоправ.
– Я сомневаюсь даже в том, что вы мушкетер, граф.
– И все же… Это не лужайка, а какой-то божественно-райский ковер посреди Парижа, восхищался д’Артаньян. Знать бы о ней раньше.
– Почему в прошлый раз вы не признались, виконт, что впервые в жизни деретесь на дуэли? Я бы хоть немного подучил вас.
