В начале 1881 г. Пирогов обратил внимание на то, что соленая и кислая пища вызывает у него справа, в области твердого нёба, раздражение слизистой оболочки и боль. По виду пораженное место сначала напоминало ссадину или ожог. Затем там образовался свищ. Пирогов прекратил курение, перестал есть твердую пищу и перешел на молочную диету.
Николай Иванович стал догадываться о развивающемся у него злокачественном процессе, однако старался избегать разговоров на эту тему и продолжал работать. Необходимо сказать, что у Николая Ивановича была хорошо известная его окружению привычка – после курения, для устранения табачного привкуса и запаха, полоскать рот горячей водой, которая, очевидно, сыграла свою негативную роль.
Плохое состояние Пирогова не могла не заметить его супруга. Она вызвала из Киева доктора С. С. Шкляревского, с которым Николай Иванович был на Балканской войне. Тогда же Пирогова посетил И. В. Бертенсон и приехавший приглашать Николая Ивановича в Москву на юбилей профессор Н. В. Склифосовский. Встревоженной Александре Антоновне Склифосовский сказал, что язва не злокачественная, но вряд ли сможет зажить. Решено было обследовать его в Москве, куда должны были съехаться многие хирурги и где в период торжеств предполагалось собрать консилиум.
У осматривавших Пирогова профессоров, как уже отмечалось, не было сомнения в злокачественности новообразования верхней челюсти. Однако, учитывая возраст Николая Ивановича и сомневаясь в успехе операции, они рекомендовали ему поехать в Вену к Теодору Бильроту.
27 мая 1881 г. Пирогов вместе с супругой и доктором С. С. Шкляревским выехали из Москвы в Вену. Выдающийся австрийский хирург, который признавал Н. И. Пирогова своим учителем, согласился с мнением русских хирургов о характере заболевания, однако также скрыл свое мнение от приехавшего пациента, считая операцию уже бесполезной. Бильрот успокоил Пирогова, сумев внушить ему, что язва у него доброкачественная. Мнение известного хирурга оказало на Николая Иванович благотворное влияние. Он стал себя чувствовать бодрым и с удовольствием пробыл в Вене около двух недель, общаясь с Бильротом. Гуляя с ним по паркам Вены, Пирогов рассказывал о ярких событиях и хирургических случаях, встречавшихся в его жизни. В знак дружбы и уважения перед Пироговым Бильрот подарил ему свою фотографию с надписью:
«Уважаемому учителю Николаю Пирогову.
Правдивость и ясность мыслей и чувств как в словах, так и в делах являются ступеньками лестницы, которая приближает человека к богам. К Вам, который должен следовать по этому, не всегда безопасному пути, как надежный вождь, всегда мое самое ревностное стремление.
Ваш искренний почитатель и друг
Т. Бильрот»[216].
15 июня Пирогов выезжает из Вены домой и вскоре посылает в Вену профессору Бильроту свой портрет также с дарственной надписью.
По приезде в «Вишню» он, чувствуя себя хорошо, ездил верхом, ухаживал за виноградником и любимыми розами, снова стал принимать больных. Его товарищ доктор И. В. Бертенсон приглашает Пирогова для лечения и отдыха на Одесский лиман, где у него была дача, и Николай Иванович вместе с Александрой Антоновной пребывают там в июле – августе. Это время в Одессе, как известно, всегда жаркое, труднопереносимое. Больные, съехавшиеся на лиман лечить свои больные суставы, буквально осаждают дом, где живет Пирогов, и ему приходится ежедневно с 10 до 12 часов проводить амбулаторный прием. В остальное время Николай Иванович, обычно сидя в кресле, слушал чтение газет и журналов, а иногда отправлялся с кем-нибудь на прогулку. Пребывание в Одессе не улучшило здоровье Пирогова, напротив, он стал себя чувствовать гораздо хуже и похудел.
По возвращении из Одессы Пирогов все более отчетливо стал догадываться о характере своего заболевания. Язва во рту заметно увеличилась и причиняла боль. Появилась припухлость на шее, вызванная увеличением местных лимфатических узлов. В сентябре, во время прогулки по своему имению, Николай Иванович простудился. Он очень ослаб и стал понимать, что дни его сочтены и он не сможет закончить свои воспоминания.
Не переставая размышлять над своим заболеванием, Николай Иванович за 26 дней до смерти окончательно приходит к твердому убеждению, что у него злокачественная опухоль верхней челюсти. И он пишет ставшую широко известной записку, ныне хранящуюся в Петербурге в Военно-медицинском музее:
«Ни Склифосовский, Вайль и Грубе, ни Бильрот не узнали у меня ulcus oris mem. cancerosus serpeginosum – иначе первые три не посоветовали бы операции, а второй – не признал бы болезнь за доброкачественную».
Утром 22 октября Пирогов, приступая к работе над мемуарами, начинает с такой записи: «Ой, скорее, скорее! Худо, худо! Так, пожалуй, не успею и половины петербургской жизни описать…»[217]
В этот день, прежде чем перо выпало из его ослабевших рук, Пирогов еще успел написать несколько страниц, где изложил знаменитый конфликт с главным доктором 2-го Военно-сухопутного госпиталя Лоссиевским (Буцефалом) и описал свою болезнь, возникшую в Петербурге после чрезмерной работы над атласом по прикладной анатомии. Он вспомнил и сближение со своей первой супругой Екатериной Дмитриевной и ее родителями – Дмитрием Сергеевичем и Екатериной Николаевной Березиными.
Тогда, получив согласие матери и отца на брак с Екатериной Дмитриевной, Пирогов предложил невесте с матерью отправиться в его любимый Ревель на морские купания, куда он должен был прибыть только через месяц. Все это время, томясь в ожидании, Пирогов страдал от любви. «В первый раз я пожелал бессмертия – загробной жизни. Это сделала любовь».
Николай Иванович не смог дописать этот рассказ из своей жизни, но последние строки, написанные рукой великого хирурга в его неоконченном «Дневнике врача», его оборвавшуюся «лебединую песню» нельзя не привести:
«Шесть-семь недель, проведенные нами в Ревеле, скоро пролетели. Но Березин так распорядился, что моя невеста с матерью остались в летней маленькой квартире до поздней осени, отчего Екатерина Николаевна еще более ослабла и заболела, чем…»[218] Кажется, обыденные строки, но они последние, вышедшие из-под пера Н. И. Пирогова, и этим ценны.
Болезнь стала быстро прогрессировать. Пирогов ослабел и слег в постель и уже не поднимался. Последний месяц жизни был особенно трудным. Его мучила невыносимая боль в области лица и шеи.
Днем 22 ноября, это был воскресный день, Николай Иванович еще мог говорить, принимал разбавленные водой херес и шампанское. Во второй половине дня сознание стало его оставлять. Умер Пирогов 23 ноября 1881 г. в 20 часов 23 минуты.
Последние дни рядом с Николаем Ивановичем были и ухаживали за ним сестра милосердия из Тульчина Ольга Антоновна, описавшая эти дни в письме Александре Антоновне, ныне хранящемся в Музее-усадьбе Н. И. Пирогова[219], и фельдшер Уриэль Окопник, верный помощник Николая Ивановича в усадьбе «Вишня»[220].
Природа не прошла мимо этого события и послала свой знак…
Сын Пирогова, Владимир Николаевич, вспоминает, что перед
