Дом был обставлен; он принадлежал пожилому джентльмену, бакалавру, по имени Фрейметт, жившему в городе и большую часть времени проводившему в клубе. После того, как его бросила невеста, он избегал женского общества и остался холостяком.
Я нанес ему визит, прежде чем переселиться в Фернвуд, и нашел несколько пресыщенное жизнью, вялое, хладнокровное существо, для которого поместье, принадлежавшее его семье в течение четырех веков, ничего не значило; он готов был продать его, чтобы насолить ближайшим родственникам, к которым не испытывал никаких не только родственных, но и добрых чувств, что, увы, иногда случается с пожилыми людьми.
- Несомненно, дом сдавался в аренду и ранее? - поинтересовался я.
- Да, - ответил он с полнейшим равнодушием. - Несколько раз.
- На длительный срок?
- Нет. Кажется, не очень.
- Осмелюсь спросить: вам известны какие-нибудь конкретные причины, по которым арендаторы отказывались от аренды?
- У каждого могут быть свои причины, но то, что они сообщают вам, вовсе не обязано быть истиной.
Это было все, что я смог от него добиться.
- Я бы порекомендовал вам, сэр, переселиться в Фернвуд в декабре.
- Но, - возразил я, - мне бы хотелось поохотиться.
- Ах, да, охота! Я бы все-таки предпочел, чтобы вы подождали до декабря.
- Зато меня это совершенно не устраивает, - сказал я, и вопрос был решен в мою пользу.
По переселении, мы заняли правое крыло дома. Левое, или западное, крыло было скудно обставлено и выглядело менее приветливо, поскольку арендаторы предпочитали жить в правом. Наша семья состояла из меня и моей жены, поэтому восточного крыла нам вполне хватало. Слуги разместились над кухней, в той части дома, которую я еще не описал. Если можно так выразиться, это было полукрыло, на северной стороне, выстроенное параллельно верхней части западной оконечности холла [буквы H]. Это полукрыло имело фронтон на северной стороне; между ними имелся проход, который, как я узнал от агента, нужно было чистить от опавших листьев или снега.
Попасть в этот проход можно было снаружи, воспользовавшись окном в крыше, сделанным как слуховое. Короткая лестница позволяла добраться до окна и закрыть или открыть его. Лестница с западной стороны также вела к этому проходу, по которому можно было добраться до комнат прислуги в новом крыле, а также до не используемых помещений в старом. Этот проход, вытянувшийся с юга на север, не имел других окон, кроме слухового, и освещался только светом, проходящим сквозь него.
Однажды ночью, после того, как мы прожили в доме около недели, я сидел в курительной комнате, с небольшим количеством виски на столе, и просматривал абсурдную, неряшливо написанную книгу о Новом Южном Уэльсе, когда услышал, как скрипнула дверь. Вошла горничная и произнесла, нервным голосом:
- Прошу прощения, сэр, но и кухарка, и я - мы обе боимся идти в наши комнаты.
- Почему? - спросил я, удивленный донельзя.
- Извините, сэр, мы боимся идти проходом, который ведет в наши комнаты.
- А что с ним такое, с этим самым проходом?
- О, сэр, с проходом - ничего. Но вы не могли бы пойти и взглянуть сами? Мы не знаем, что и подумать.
Я с недовольным ворчанием отложил книгу, трубку, и поплелся вслед за горничной.
Она провела меня через холл, а затем вверх по лестнице в западную часть дома.
На верхней площадке толпились перепуганные слуги.
- Что все это значит? - спросил я.
- Пожалуйста, сэр, взгляните сами. Мы не знаем.
И горничная указала на стену прохода, где лунный свет, проходя через окно, образовал прямоугольный участок. Ночь была безоблачной, полная луна сияла во всей красе. Окно находилось в восточной части крыши и мы не могли его видеть, но то, что происходило за ним, нам было отчетливо видно благодаря проходившему через него свету, образовывавшему пятно на стене. Это светлое пятно, имевшее вид прямоугольника, отстояло от пола приблизительно на семь футов.
Само окно было размером приблизительно в десять футов, а проход - около четырех футов в ширину. Зачем я все так подробно описываю, сейчас станет понятным.
Окно было разделено на три части деревянными рамами, по четыре стеклянных панели в каждой.
Эти рамы были отчетливо видны в прямоугольнике лунного света на стене прохода. Но я увидел еще кое-что: тень тощей руки, с тонкими длинными пальцами, шарившей по окну, по всей видимости, в поисках защелки, с помощью которой оно открывалось.
Моя первая мысль была о грабителе, пытающемся проникнуть в дом через слуховое окно.
Не теряя времени, я помчался в проход и взглянул на окно, но смог разглядеть только часть его, поскольку, как уже говорилось, оно было расположено достаточно высоко. Там что-то мелькало в лунном свете, напоминающее развевающийся кусок ткани.
Я схватил приставную лестницу и уже было собирался подняться по ней, когда прибежала моя жена. Кто-то из слуг сообщил ей о происходящем, она была сильно встревожена, и вцепилась в меня, говоря, что я ни в коем случае не должен подниматься, не взяв с собой револьвер.
Чтобы хоть немного ее успокоить, я прихватил с собой кольт, который всегда держал заряженным, и только тогда она позволила мне подняться по лестнице. Я отодвинул защелку, поднял раму и выглянул. Я ничего не увидел, поскольку лестница оказалась слишком короткой, и требовались некоторые усилия, чтобы подтянуться к створкам. К тому же, я немного растолстел и стал не таким проворным, как в молодости. Немного усилий, - в другое время, они спровоцировали бы внизу смех, - мне удалось пролезть через раму и оказаться на крыше.
Я посмотрел вверх, затем вниз - здесь не было ничего, за исключением опавшей с деревьев листвы.
Это меня сильно озадачило. Насколько я мог судить, иного пути с крыши не существовало, не было видно ни одного окна, кроме того, через которое вылез я; не заметил я также каких-либо следов злоумышленника. Ходить по крыше мне не хотелось, - ночью, при коварном лунном свете, - а кроме того, я был совершенно не знаком с ее устройством и не имел ни малейшего желания сорваться вниз.
Я осторожно протиснулся обратно в окно, пытаясь нащупать ногами верхнюю ступеньку лестницы. Снизу, наверное, это выглядело еще более комично, чем подтягивание, но ни моя жена, - не смотря на кажущуюся серьезность, она довольно смешлива, - ни прислуга, были не в настроении смеяться. Я закрыл окно и задвинул защелку, но едва ступил на пол, вверху, в окне, в лунном свете, снова мелькнула тень.
Я был сильно озадачен и стоял, размышляя. Затем вспомнил, что сразу за домом имеется возвышенный склон; дом стоял в низине, под довольно высоким холмом. Достаточно было подняться на соответствующую высоту, и вся крыша была бы видна как на ладони.
Я сказал об этом жене; она вызвалась меня сопровождать. Слуги отправились вместе с нами. Они боялись оставаться в коридоре, а кроме того, им было любопытно взглянуть, имеется ли и в самом деле кто-нибудь на крыше.
Мы обогнули дом и принялись подниматься по склону, пока не оказались на одном уровне с широким желобом между фронтонами. Теперь я мог видеть его целиком, он простирался от самого верха до края крыши; насколько я мог судить, если на крыше и впрямь кто-то был, то он мог бы покинуть ее только через слуховое окно, в том случае, если оно оказывалось открытым, или спустившись по водосточной трубе.
Мне сразу же пришло в голову, что грабитель - если только это был грабитель, - мог исчезнуть, спустившись по водосточной трубе. Но если так - то где он находился, когда я выглядывал из слухового окна? И что за тень я видел в окне, когда спустился с лестницы? Должно быть, человек прятался в тени складки крыши, а когда я оказался внизу, воспользовался моментом, пробежал мимо окна, достиг водосточной трубы и спустился вниз.
Впрочем, если бы дело обстояло именно так, то я, обогнув дом, должен был бы заметить убегающего человека.
Кроме того, взглянув повнимательнее, я увидел в лунном свете нечто в развевающихся одеждах, перемещавшееся вверх и вниз по желобу.
