сдвинулась на Красную площадь и в Кремль. С утра плачевно и непрерывно звонили все колокола по столице и плакали все москвитяне от мала до велика. Гроб
с телом покойного пронесли на руках в Благовещенский собор и под пение псалмов опустили в мраморную раку царской усыпальницы.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ВОЛЯ СИНКЛИТА
В Москву, в патриаршие палаты, на Владимирское, Крутицкое, Вологодское и Рязанское подворья епархий и монастырей съезжались со всей Руси князья-иерархи русской православной церкви. Ни морозы, ни снежные метели, ни заносы не остановили их в пути. Из Ростова Великого до Москвы рукой подать. И митрополит Ростовский Варлаам одним из первых прикатил. Другая дорога была у митрополита Новгородского да у епископа Псковского, у других архиереев, которые ехали из Каргополя, Устюга Великого, Путивля, Астрахани и многих иных отдалённых городов России. Иерархи спешили на зов патриарха, потому как на Русь пришло время межцарствия-безотцовщины, ещё не смутное, но тревожное.
Патриарх Иов немедля исполнил волю усопшего царя Фёдора, лишь только закрыл ему глаза. Ещё набивались в опочивальню бояре, ещё крик отчаяния, вырвавшийся у Ирины, не погас под потолком, а Иов отчётливо, чтобы все и на лестнице услышали, громко сказал Ирине:
— Да, есть мы ноне безотцовшина, но не быть нам безматерними. Чтобы не оставила нас, сирот, волею царя Фёдора, завещанной мне, благословляю тебя на царствие.
По-разному это отразилось в опочивальне и на лестнице, где набились бояре. Романовы языки прикусили, дабы не крикнуть: «Наша корона!» Испугались, потому что не простила бы им Россия за сие позорное движение. И непререкаемо Ирина была признана матерью России.
Да вскоре же, как девять дён минуло, Иов собрал весь боярский синклит и повелел принять присягу царствующей вдове. Присяга была принята. Именем царицы Ирины отдали приказы о закрытии границ на въезд и на выезд из России. На имя царицы Ирины писались отписки. Во всех церквах России молились на ектениях за царицу. И весь московский народ поклялся венценосной вдове в верности и любви, крест целовал по церквам, стоя на коленях. Проливая слёзы, москвичи молили её встать на престол, не оставлять свой народ в ужасном сиротстве. Шли к царским палатам бабы с детишками, кричали слёзно: «Матушка царица, смилостивись над рабами своими, возьми царство в руки надёжные».
Но царица Ирина, добрая, мягкосердая, любящая свой народ, не нашла в себе силы взойти на трон державы. Сказала она своему народу: «Я вдовица бесчадная, мною корень царский пресекается. Позовите на трон братца моего, правителя».
Да, может быть, и не так Ириной было сказано, народ что-нибудь от себя прибавил и пуще стал просить. Но не вняла она голосу народа да и почитаемого ею патриарха не послушала. И в те часы, когда синклит присягал ей на верность, Ирина собралась в путь, и в ночь на десятый день после смерти Фёдора, тайным ходом оставила царский дворец, села в крытый возок и покинула Кремль. Да и скрылась за морозной дымкой, а где, только Богу было ведомо.
Вскоре же патриарх Иов, все митрополиты, а с ними думный дьяк Василий Щелкалов направились в царёвы палаты. Синклит боярской Думы наказал им оповестить царицу, что ей присягнули на верность сыны России. Но представителей Думы в пустынных палатах встретили скорбь и печаль. Дворецкий Григорий Годунов, вытирая горькие слёзы, сказал:
— Вдовствующей матушки-царицы во дворце нет. А где она, сие нам неведомо.
В эти горестные часы российской истории глава русской православной церкви патриарх Иов нашёл в себе силы действовать самоотверженно и безбоязненно перед лицом Всевышнего и тех, кому показалось, что государство Российское осталось без руля и ветрил и что теперь самое время захватить власть боярской Думе и править её именем на Руси. Патриарх счёл, что Дума не способна управлять державой. Не было в ней той единой воли, которая сумела хотя бы не развалить государство. И потому, нисколько не сомневаясь в своём праве, исполнял именем царицы все государственные дела, дабы сохранить могущество и независимость России. Да видя грызню бояр, с каждым днём всё больше убеждался в том, что нужно просить всем народом на престол Бориса Годунова. У патриарха были претензии к Борису, но он хранил их в тайниках души, зная что сии претензии ещё будут выражены Годунову, да он станет забывать о народе, перестанет о нём печься.
В Кремле уже знали, что Ирина уехала в Новодевичий монастырь. И вскоре же из женской обители пришла новая печальная весть: царица Ирина постриглась в монахини и приняла имя Александры. Весть о том, что царица ушла от мирских дел, поразила иерархов церкви как гром среди ясного неба. И только Иов не потерял присутствия духа. Он немедленно отправился к Борису.
Правитель не хотел принимать патриарха и прикинулся больным, но Иов не отступил. Он догадался, что болезнь мнимая, позвал Марию Годунову и велел отвести его к Борису.
— Я пекусь о судьбе России, матушка Мария. И твой супруг о ней страдает. Нам и радеть.
Правитель, да бывший, как он счёл себя в сей час, был в опочивальне и молился. Он уже решил свою судьбу. И теперь молил Бога, чтобы пособил исполнить задуманное. Он ждал полночи. По примеру сестры он наметил покинуть дворец и тайными путями уйти из Кремля, из Москвы и сгинуть с людских глаз в неизвестности.
Иов вошёл в спальню без колебаний и, как не раз бывало, опустился на колени рядом с Борисом. Он помолился вместе с ним, а потом встал и сказал:
— Сын мой, ты задумал свершить насилие над судьбой. Мы сегодня с тобой в ответе за матушку Россию и не надо прятаться.
— Владыко, помилуй. Я не хочу испытывать судьбу. — Борис поднялся с пола, отошёл к окну да подальше от Иова. — Дай мне вольно уйти к своей мете.
— Полно, сын мой! У тебя одна мета — державный трон. И я, как глава церкви, требую от тебя христианского повиновения. Тебя ждёт народ! — сурово, как всегда в часы тяжких испытаний, проговорил Иов.
— Не смущай, владыко, не пробуждай анафемское честолюбие. Грешен я! И мой удел — монастырская келья. Я во многом виновен перед Россией и грешен перед ликом Всевышнего. Не способствуй умножению моих грехов, владыко. И даст ли мне Господь времени, чтобы отмолить прошлые грехи, — не ведаю.
— Всевышний отпустит тебе грехи, ежели не покинешь свой народ в сиротстве, в беде. Четырнадцать
