кормилицы, неведомо кому преданной.
Эти ужасные воспоминания с новой силой потрясли Иова, но как уйдёшь от жестокой правды жизни, которая гнала сон. Вспомнил Иов, что дьяк-лазутчик Лука Паули, служивший одновременно правителю и патриарху, был изобличён Варкочем якобы в расколе доброго отношения царя Фёдора к Борису, будто бы Лука виноват в слухах о том, что помолвка, к которой готовились Фёдор и Борис, несёт тайный умысел в ущерб царю Фёдору. Обо всём этом Лука Паули рассказал Иову после возвращения из Вены да отстранения от Посольского приказа Андрея Шелкалова, который и сыграл главную роль в «изобличении» Паули.
Теперь у Иова были основания предполагать, что надежда захватить русский престол в пользу принца Максимилиана живёт в эрцгерцоге Рудольфе до сих пор.
Неожиданно Иов почувствовал прилив энергии, будто мысль о кознях Австрии против России оказалась такой живительной, что он тотчас решил вновь увидеть Бориса. И он позвал дремавшего в соседней с опочивальней комнате дьякона Николая и попросил его проводить в палаты Бориса Годунова. На сей раз они ушли внутренними переходами, разбудили дворецкого и попросили отвести их к Борису Фёдоровичу. Когда же пришли к опочивальне, слуга при ней сказал:
— Батюшка Борис Фёдорович час назад покинул палаты и Москву. Случилось так: лишь только Иов ушёл от Бориса, тот торопливо стал собираться в путь. Он приказал подогнать к тайному ходу крытую тапкану, оделся очень тепло и даже велел положить в тапкану медвежью шкуру и, не попрощавшись с семьёй, покинул палаты, без стражи, с одним лишь слугой, который был и за ездового, укатил из Кремля через Троицкие ворота. В каком направлении Борис Фёдорович уехал, никто в доме сего не знал.
Иов не стал допытывать дворню правителя, но пошёл на половину его жены, чтобы вместе с ней погоревать о бегстве Бориса Фёдоровича. Попечалившись, он вернулся к себе и стал молиться, просить Всевышнего о милости к Борису, дабы не совершилось деяния невозвратного — пострижения скорого в монахи. Иов с печалью думал о том, что Борис, как истинный православный христианин, казнит себя за те грехи, которые, может быть, совершил в прежние годы. Мучимый совестью, раскаянием, решил уйти от мира в монашескую обитель, как это всегда делали на Руси совестливые мужи.
Остаток ночи патриарх провёл перед иконостасом в долгом и неистовом молении Всевышнему.
А ранним утром Иов послал дьякона Николая к дьяку Луке Паули, с просьбой к тому, чтобы узнал, где скрылся Борис Годунов.
Лазутчику Паули понадобилось всего два часа, чтобы узнать, где спрятался правитель Борис.
Иов принял Луку в трапезной. Чуть выше среднего роста и немного сутулый, тридцатипятилетний Паули был красив. Лицо чисто греческое. Он вырос в Корсуни, прибыл в Россию впервые вместе с патриархом Иеремией. А пристал к его свите в тот день, когда корабль патриарха, прибывший из Царьграда, вошёл в порт Корсуни. Лука сопровождал Иеремию как переводчик. Отец у него был греком, мать — русская полонянка, угнанная из России ещё в дни борьбы Ивана Грозного за Астрахань. Паули хорошо говорил по-русски, по-гречески, знал польский, немецкий, болгарский языки, был умён и начитан. Тогда же, как только Паули «отстал» в Москве от свиты Иеремии, Борис приметил умного гостя, приласкал его и определил на службу к Андрею Щелкалову в Посольский приказ младшим подьячим. А вскоре он был переведён в разряд переводчиков и толмачей. Паули везде был заметен: никто из послов не хотел уходить без него в западные страны. И стал он быстро подниматься по дипломатическим ступеням. В Польшу он уходит посланцем, в Швецию — гонцом. И вот уже Паули посланник и едет с важным поручением в Вену. А то, что Лука отменный лазутчик, так сие было ведомо только Борису и Иову...
Лука вошёл в трапезную со светлым лицом. Иов сразу понял, что явился с доброй вестью, благословил его.
— Говори, сын мой.
— Да будет тебе известно, святейший владыко, батюшка правитель Борис Фёдорович ноне всю ночь молился и плакал вместе с царицею-сестрою в келье Новодевичьего монастыря. А встречи с чинами монашеского звания не имел.
— Спасибо, сын мой. Ты совершил богоугодное дело, — произнёс с облегчением патриарх. — Как удалось так скоро всё вызнать? — поинтересовался патриарх.
Паули только улыбнулся: все приставы, все сторожа в Москве были его друзьями, но он не сказал об этом патриарху.
— Господь надоумил меня...
Иов отпустил Паули и задумался. Он понял, что теперь только от его быстрых и решительных мер зависит судьба русского престола. Он, патриарх всея Руси сегодня же должен определить, кому быть царём русского народа.
Но события опередили действия патриарха. В Москве начались волнения. Народ уже знал, что Бориса Годунова в Кремле нет, и требовал объявить: где он и жив ли? Но бояре не торопились успокоить народ. Да и резону не видели. А для пущей важности распорядились закрыть все кремлёвские ворота. Да ещё отдали приказ воеводам поднять в ружьё стрелецкие полки, разместить их вокруг Кремля. И вскоре конные сотни стрельцов заполнили Китай-город, главные улицы в Белом городе, в Замоскворечье. Всюду заполыхали костры.
Однако стрельцы горожанам пока не были помехой. Ремесленники всех цехов запрудили Красную площадь и тоже разожгли костры. Шумела-гудела главная площадь, народ требовал, чтобы батюшка Борис Фёдорович явился перед ним. Но дождались не его, а злого, неистового и чёрного ликом дьяка Судного приказа по кличке Грач. А послан он был Василием Щелкаловым. Взобрался Грач на крышу ларька у Кремлёвской стены и перекричал горожан:
— Чего галдите, разбойные!? Правитель Борис бросил государственное кормило и предал Россию в жертву бурям. Боярам на верность присягайте! Да как в Великом Новгороде правили бояре, так у нас буде в вольном городе Москве!
Тут выискался в толпе сведущий торговый человек Иван Захаров, подступил он к ларьку, где дьяк Грач глагольствовал, и крикнул:
— Люди, люди! Сей тать есть выкормыш Ондрея Щелкалова. Да помню я, как на Москве торговал онгличанин Антоний Мерш, как сей дьяк Грач по воле Щелкана в кабалу ввёл Антония. И сказал Мерш: «Все те долги велел мне делати канцлер Ондрей Щелкалов да подьячий Степашка Грач и на гостины имена писать». Потом же Степашка Грач во всём отказался и в кабалу взяли Антония!
Горожане только ахнули и в сотню рук потянулись к дьяку Степашке, стянули с крыши, бить стали. И забили бы до смерти, если бы не возникла другая сила. На горожан бросилась пешая свора вооружённых людей. Да
