быстренько отмазался «сеньор Альварес», — но наша вся занята. Кстати, Валер, на сколько лет она занята будет?
— Ребята, а можно не о работе? Мы же, наверное, последний Новый год вместе встречаем, — прервала «производственное совещание» Аня.
— Почему это? — удивилась Светлана.
— Потому что мы с Валерой уезжаем в Красноярск. Ну не в Боровичах же желтые кирпичи делать?
— Понятно… Но ведь не навсегда же? Давайте выпьем за то, чтобы Новый год мы все же всегда встречали вместе!
— Давайте выпьем. И, ты права, надо всем нам постараться оставаться вместе.
— Потому что вместе мы сила? — улыбнулся Валя.
— Потому что… да, ты прав. И надо будет договориться, чтобы бой курантов хотя бы по радио передавали. Ну, за нас! — подвела окончательный «итог года» Оля. — И особенно за женщин-орденоносцев. Ах да, я забыла раньше сказать, — она лукаво улыбнулась, — за выдающиеся достижения по спасению страны от голода ордена Трудового Красного знамени получили Ира, Аня, Гуля, ну и мне тоже орден перепал.
— Поздравляю! — широко улыбнулась Света. И к ней радостно присоединились все мужчины…
Никто никуда не уехал — просто потому, что и в Боровичах дел оказалось слишком много. Но и «идею с Красноярском» никто не оставил.
Виталий Григорьевич отнюдь не лучился радостью, получив предписание о командировке. И не потому, что срывался назначенный на два часа дня ученый совет, а в большей степени потому, что высказанную вчера вечером идею супруги проверить сегодня точно не получится. Однако Виталий Григорьевич хорошо знал, кто выделяет институту очень немаленькие средства, поэтому молча пошел за приехавшей за ним женщиной. Кое-что подозревать он стал уже на выходе их здания института, когда женщина, указав ему на автомобиль, сама села за руль. А когда через пятнадцать минут бешеной гонки по улицам Ленинграда машина въехала в ворота Корпусного аэродрома и остановилась у белого самолета, он уже практически не сомневаясь в ответе, поинтересовался:
— Вы Ирина Владимировна Лукьянова? Позвольте поинтересоваться: а зачем я вам так срочно понадобился?
— Да вы мне вообще не нужны, я тут просто извозчиком подрабатываю. Время, знаете ли, это деньги.
— Что, извините?
— Время, которое у вас есть — это деньги, которые можно заработать. А время, которого у вас нет — это деньги, которых еще нет и уже никогда не будет. На самолете к нам лететь чуть больше получаса, а на поезде — полсуток, так что если есть возможность сэкономить время…
— Понятно…
— Вряд ли. Аня с вашей помощью хочет сэкономить года два, или Валера лет двадцать — но в детали они вас и посвятят, я сама не понимаю специфику их работы. Но если у вас есть вопросы не по работе, то задавайте, я с удовольствием отвечу. Потому что просто молча сидеть за штурвалом немного скучно.
— Скажите, а вам не страшно управлять самолетом?
— Конечно страшно, — рассмеялась Ирина Владимировна, — я же сама этот самолет сделала и прекрасно знаю, что в нем может сломаться и отчего он может упасть. Я же не лётчик, это лётчики ни хрена в самолетах не понимают, а потому бьются как… ну, в общем, часто. Зато я заранее обдумываю, как не разбиться когда что-то сломается — и не разобьюсь.
— Интересный у вас взгляд на авиацию… А вот вы фильмы снимаете…
— Про фильмы в следующий раз расскажу, мы уже садимся, тут надо сосредоточиться. Так что пять минут помолчите.
Аэродром в Боровичах очень удивил Виталия Григорьевича хотя бы тем, что взлетная полоса там была бетонной, отчего самолет приземлился довольно плавно. Но весьма скоро он и думать забыл об этом аэродроме:
— Есть мнение, что вы там в своем институте всякой хренью занимаетесь за народные деньги, — такими словами встретила его молодая женщина, представленная ему как Анна Федоровна.
— Боюсь, вы не совсем представляете, чем мы в институте занимаемся.
— Я-то представляю, а вот вы — точно нет. Ладно бы просто денежки народные на ветер выбрасывали ради удовлетворения собственного любопытства, так вы еще и вредительством занимаетесь, подрывая здоровье народных масс! В то время как в стране удои и укосы не растут, вы еще и людей гробите!
— Боюсь, что вам была предоставлена искаженная информация о нашей деятельности, — ответил Виталий Григорьевич, внутренне холодея. Не от страха за себя, а от понимания, что вот эта женщина, одетая во все более популярный среди рабочей молодежи костюм из линялой синей парусины, легко может уничтожить плоды работы множества ученых. То, что куртка её небрежно висела на спинке кресла, лишь подчеркивала страшное могущество молодой женщины: она знала, что имеет право сделать все, что угодно, и подчеркнуто игнорировала в том числе и правила приличия.
— Это вы имеете искаженную информацию о вашей деятельности. Вот, читайте, — и Анна Федоровна сунула ему в руки небольшую брошюрку. — Внимательно читайте, если появятся вопросы, задавайте их сразу.
Брошюра была небольшой, и Виталий Григорьевич прочитал ее минут за двадцать. И, по мере чтения, у него волосы на голове вставали дыбом — по крайней мере ему самому так казалось, поэтому он волосы старательно приглаживал ладошкой. А когда он чтение закончил, на Анну Федоровну поднялись испуганные глаза:
— А кто это написал? Я бы хотел встретиться, задать несколько вопросов… Ведь если хотя бы половина, даже четверть из этого окажется правдой, то наш институт вообще закрывать надо!
— Ну я же сказала: будут вопросы, так задавайте. Это все написала я, а институт закрывать не надо. Хотя перевести его из Питера придется, и в любом случае потребуется предпринять серьезные меры безопасности: у меня и они все расписаны, я вас позже с ними познакомлю. Однако повторю: сейчас всё, то есть вообще всё, чем занимается институт, не представляет ни малейшего научного интереса. По одной простой причине: вы там все пока нихрена об объекте исследования не знаете и тыкаетесь как слепые котята… в общем так: я предлагаю вам — вам лично, ну и супруге вашей конечно — заняться по-настоящему важной работой. Очень важной, очень интересной — но совершенно секретной. Работать вы будете, по крайней мере первое время, на курортах Красноярского края, и это как раз по части безопасности: мы там пещерку в граните роем глубиной метров пятьсот, так что с безопасностью все в порядке будет. Вы можете, конечно, отказаться — и до конца жизни заниматься никому не нужной хренью. А если согласитесь, то после непродолжительного обучения приступите к настоящей работе, которой будете гордиться. И не только вы: вся страна будет гордиться — но любые детали вы узнаете только дав согласие.
— Предлагаете
