— Вот туг ты не прав. Сам же сказал, дело не только во времени. И умирающих от жажды здесь нет — любой может потерпеть часок. В чем же загвоздка?
Элефантов пожал плечами.
— В разном отношении к своим желаниям, прихотям, потребностям! Эта очередь — только модель. Миниатюрная, но исправно действующая и достаточно наглядная. Тебе неприятно целый час изнывать на жаре, и ты уходишь, а есть люди, которые очень заботятся о каждом, даже самом маленьком, своем желании И удовлетворяют их, не считаясь ни с чем! Живоглоты!
Калина оживленно жестикулировал, так что Элефантов отошел на полшага в сторону.
— И рассуждают живоглоты совершенно иначе. Когда пить хочется, подумаешь — потерять полчасачас! Зато возьму уж не одну маленькую кружечку, а две большие и напьюсь от пуза. А значит, не зря стоял! Улавливаешь?
Они каждый раз собирают все силы и бьют в одну точку. И достигают цели!
Кстати, зачастую за наш с тобой счет!
— Вот да все как? — удивился Сергей. — Это уж ты загнул!
— Вовсе не г! Ты же ушел? Значит, очередь на одного человека короче!
И я ушел. На двух! А сколько еще прошло мимо тех, кому лучше потерпеть, чем в толпе толкаться! Соображаешь?
Калина сделал короткую паузу, переводя дух.
— Ты сколько раз отдыхал по профсоюзным путевкам? Ни разу? Мол, чего там, и так обойдусь? А ведь наверняка есть у вас в конторе человек, который через год каждый год ездит! Есть ведь?
— Есть, — кивнул Элефантов.
— Небось жалуется все время на здоровье, сочувствия у всех ищет, начальству глаза мозолит, в местком бегает? Так?
— Примерно так.
— Вот пожалуйста. Что подтверждает мою теорию.
— Ну ты даешь, Владимир! Целую теорию из простой очереди вывел!
— Я же теоретик. Каждый день иду с работы, натыкаюсь на эту цистерну, размышляю, к людям приглядываюсь. Ведут они себя по-разному: один стоит и ждет, настырно, терпеливо, только с ноги на ногу переминается да пот утирает. Другой ловчит: вроде бы прохаживается от нечего делать, а сам норовит вперед пролезть, хоть несколько человек обойти.
Калина остановился.
— Хочешь, вернемся, сам понаблюдаешь?
— Да ладно! Верю на слово.
— Только есть у них одна общая черта…
Калина сделал паузу.
— …Лица у всех какие-то, — он пощелкал пальцами, подбирая нужное слово. — Невыразительные, что ли…
— Ну это понятно. Одухотворение не увидишь. Занятие-то мало способствующее самоуважению. И удовлетворения не приносит.
— На твой взгляд. И на мой тоже. Действительно, силы распыляются, дробятся и цели достигаются только мелкие, сиюминутные. Но сами-то они этого не понимают! Урвал путевку, приобрел ковер, достал цветной телевизор лучшей марки, выбил квартиру — и рад!
— Гм… Квартира, по-твоему, тоже украдена?
— Смотря с чем сравнивать. По их масштабам — событие грандиозное, главное в жизни. А Карпухин уже доцентом был, докторскую писал, а жил в коммуналке. Только недавно трехкомнатную получил Ну, новый дом, как обычно: обои отваливаются, плинтусы отходят, в рамах щели, кухня темно-синей масляной краской выкрашена, как общественный туалет. Жена жалуется: надо ремонт делать, а ему не до того — то монографию заканчивает, то рецензиями завален, то с аспирантами возится. Так и живут.
— За научными материями забывать о делах мирских тоже не годится. А то вся наша ученая братия будет в лохмотьях ходить да в винных бочках спать.
Полгода назад Элефантов бы этого не сказал. А сейчас пытался оправдать повышенную активность Марии по благоустройству своего жилья, чтобы не относить ее к обидной категории живоглотов, давящих друг друга в очереди за квасом. Впрочем, она не стала бы стоять в очереди. И терпеть жажду не стала бы тоже. Элефантов совершенно точно знал, как бы она поступила. Нашла бы знакомых, стоящих у самого прилавка. Или познакомилась бы с продавцом. На худой конец послала бы Спирьку, тот исправно выстоит сколько нужно и принесет ей кружку на блюдечке. Могла попросить Эдика или Толяна — те привезли бы по целой канистре. А если бы очень захотела, нашла бы среди своих друзей такого, который может пригнать полную цистерну прямо к ее дому. Да, именно так привыкла она решать все проблемы.
Но…
Среди деляг, с которыми она связана, принцип «услуга за услугу» непоколебим. А какие услуги способна оказать она? Никаких, кроме разве что… Сергей вспомнил, что говорил по этому поводу Спирька. Тогда он и думать о таком не хотел, но другого объяснения ее широких контактов и обширных возможностей найти не удалось. К — тому же… Спирька, конечно, никчемный, спивающийся человечек, он безвольный, бесхарактерный, беспринципный… Но справедливости ради следует сказать, что пристрастия врать, звонить языком абы о чем, без всякого повода, у него нет.
Сердце Элефантова покатилось куда-то вниз, интерес ко всему пропал, от хорошего настроения не осталось и следа. Больше всего ему сейчас хотелось закрыться одному в комнате, лечь в постель и заснуть. Но рядом шел Володя Калина, и надо было скрыть свои чувства.
— Все правильно, старик, кто спорит! — Калина говорил по-прежнему с жаром, увлеченно. — Но дело в пропорциях — сколько приходится на духовное и сколько на материальное. Вот я на тот год во Францию по научному обмену еду. Буду читать лекции, заработок приличный, валюты — завались.
Некоторые завидуют — оденешься во все фирменное, ковров накопишь, сервизов, а может, и автомобиль привезешь! Да разве в этом дело? Ну, куплю я, конечно, дубленку эту проклятую, пиджак кожаный, джинсы и другого говна наберу, но разве я из-за этого еду? Мне надо в ихнем котле повариться, литературу перекопать, с ведущими физиками пообщаться, материала для докторской поднабрать! Да еще хочу страну посмотреть, на Эйфелеву башню подняться, по ночному Монмартру погулять, по кафе, бистро, ресторанчикам пошляться! Это же интересно, старик! И впечатлений — на всю жизнь! А у меня от хороших впечатлений вдохновение появляется, идеи новые приходят, мысли кипят, работа сама идет! Может, привезу болванку диссертации!
— Смотри, если будешь во всеуслышание кричать о своих намерениях ходить по парижским ресторанам, то можешь дальше Тулы не уехать, — мрачно пошутил Элефантов.
Калина криво усмехнулся.
— Пару лет назад доцент Парненко вернулся из ФРГ. Нигде не был, ничего не видел, дом — лаборатория, лаборатория — дом. В кино ни разу не сходил, лишней чашки кофе не выпил. Аскет, да и только. На четырнадцать килограммов похудел! Зато навез десять чемоданов шмотья да «Волгу» двадцать четвертую на чеки взял. Теперь отъелся опять и важный — не подступись, даже с Карпухиным свысока разговаривает. А научный результат загранкомандировки — не надо было в Тулу посылать!
Они прошли по Калининскому, свернули между высотными зданиями на узенькую улочку, по ней вышли на Арбат.
— Пришли, — бодро объявил Калина, указывая на выписанную затейливыми буквами вывеску "Шашлычная «Риони».
Небольшой темноватый зал был почти полон, но заказ официантка приняла быстро, быстро принесла закуску, графинчик водки и бутылку «Цинандали».
— Что-тго ты поскучнел, старик, — сказал Калина. — В чем дело?
— Тебе не кажется, что жизнь устроена несправедливо? — спросил Элефантов — Водка быстро ударила в голову, и он захмелел.
— Бывает Особенно когда что-то не получается.
Но у тебя поводов грустить, по-моему, нет.
Калина наколол на вилку маслину и вопросительно поднял ее над тарелкой.
— Насколько я знаю, диссертация у тебя на мази.
Статьи приняты к публикации блестящие — наши их рецензировали. Ты закладываешь фундамент новой отрасли науки перспективы — дух захватывает…
— Да я не о том.
Элефантов разлил остатки водки.
— Твоя теория насчет квасной очереди навела меня на мысль: а ведь настырные, не отличающиеся щепетильностью люди находятся в лучшем положении, чем скромные и застенчивые.
На самом деле эта мысль периодически мучила Элефантова, и сейчас она появилась тоже не без причины. Но раскрывать ее Сергей не хотел и предпочел сослаться на теорию Калины.
— Почему?
— Маслина описала в воздухе полукруг.
— Да потому, например, что могут большего добиться.
— Чушь.
Калина аккуратно съел маслину и положил косточку на край тарелки.
— Настырность и бесстыжесть не заменят ума, способностей, таланта.
— Я опять не о том. Возьмем, например, успех у женщин…
— О да! — Володя рассмеялся. — Тут, как говорится, нахальство — второе счастье. Но…
Он съел еще маслину.
— Ну тоже с оговорками. Женщины есть разные. И та, о которой стоит говорить, не подпустит к себе нахала и проходимца на пушечный выстрел.
Элефантов тоже всегда так считал. Но теперь он любил женщину, которая постоянно общалась с проходимцами, не считая их таковыми. И поскольку сам он не мог объяснить, чем это вызвано, пытался получить ответ у свежего, незаинтересованного и умного человека.
