Дуванча очнулся, ощутив внезапно наступившую тишину. Так бывает, когда погруженный в раздумье человек вдруг замечает, что в комнате установилась непривычная тишина: оказывается, перестали тикать часы. Не сразу он понял, что в кочках перестала стонать выпь, ослепленная первым лучом дня.
Ночь неторопливо отступала. От сопки ползла бледная полоса, вытягивая за собой облако. Озеро задышало туманом, который долго полз по воде, будто набирая разбег, затем потянулся вверх, расползаясь над поляной. В таких же дымных клубах ворочался Гуликан.
«Мокрый дым не даст увидеть панты», — озабоченно подумал Дуванча.
Он опустился на колени, сдвинул влажные ветви в кучу, уселся, прислонившись спиной к мокрой кочке. Все это он проделал с большой осторожностью, почти бесшумно. Тотчас тревожное рявканье гурана разорвало утреннюю тишину. Его нельзя было увидеть, он прятался в наплыве тумана, но голос и стук копыт отчетливо указывали его путь. Еще долго сопки повторяли отрывистый лай. Затем над поляной снова нависла тишина.
Озеро дышало все обильнее. Перед глазами ползла сплошная сивая масса. Усиливающийся ветерок со стороны Гуликана подбрасывал новые пышные хлопья. Почти не оставалось надежды, что туман рассеется до восхода.
Дуванча не заметил, как подкрался сон. Он задремал в том положении, как и сидел, подогнув ноги. Когда открыл глаза, небо алело. Над умытой зеленью ползли обрывки тумана, точно запоздалые птицы торопливо покидали ночлег. Но поляна была безмолвной. Только у перелеска паслась одинокая коза. И сегодня пантач не пришел. Отыскать изюбра в сопках почти невозможно в дневное время, а тем более скрасть на ружейный выстрел. Лишь в большую жару, какая бывает в тайге в середине лета, зверь выходит на мочилище[21], спасаясь от злого паута... Дуванча просидел на озере пять ночей. Сколько еще придется просидеть: ночь, две, три?..
Юноша решил не уходить с солонцов, пока солнце не оторвется от сопок. Лежал, наблюдая, как жаркое пламя расплескивается по небу, слушал радостную песню жаворонка.
Внезапно над озером послышался ровный всплеск больших крыльев. Дуванча поднял голову и улыбнулся. Вдоль озера летела пара лебедей. Они летели совсем низко от воды, вытянув длинные шеи и неторопливо взмахивая белоснежными крыльями. Не первый раз ему приходится видеть лебедей в тайге, но они всегда радуют его. Может быть, его радует гордая сила этих могучих птиц, а может быть, они своим цветом походят на родные гольцы...
Лебеди поравнялись с сидкой и перекликнулись, что Дуванча понял так: «Наши глаза видят охотника, его руки не сделают нам зла. Только не надо мешать ему караулить панты. Они нужны для Урен». Птицы спокойно продолжали свой путь. Дуванча провожал их улыбкой... Но вдруг лицо его преобразилось. Он замер. Глаза загорелись. Рука привычно коснулась винтовки. Почти на самом конце озера стоял пантач. Изюбр стоял неподвижно, подняв острую морду. Наконец он зарылся мордой в траву. Дуванча ждал напрасно, зверь продолжал объедать сочную зелень, время от времени поднимая голову и прислушиваясь. Видно, что-то насторожило его, и он не шел к лакомым солонцам.
Солнце проглянуло краешком глаза, грозясь затопить сидку лучами. Однако Дуванча выжидал. Он не боялся промаха. Надо было дать зверю успокоиться. Не сводя глаз с изюбра, он взял ружье наизготовку, снял курок с предохранителя. И уже не соблюдая никакой осторожности, вскочил на ноги. Изюбр поднял голову, но было поздно. Он метнулся вверх и рухнул на передние ноги еще до того, как сопок коснулось эхо выстрела.
Обивая густую росу и проваливаясь между кочками, Дуванча подошел к зверю, осторожно срезал панты. Отростки были уже большие, светло-коричневого цвета. Время, когда рога имеют полную силу, уходило, но в них еще было достаточно целебного сока. Он бережно завернул панты в кусок мягкой кожи, стянул ремешком. Освежеванную тушу с помощью стяга столкнул в воду, чтобы уберечь от порчи.
На солонцах Дуванчу больше ничего не задерживало.
2
Семен уже подошел к юрте отца, когда неожиданно Назар рванулся, крутнулся волчком, и в руках Семена осталась одна куртка. Назар мелькнул мимо юрты и растворился в сумерках. Семен опешил. Пока успел что-либо сообразить, с реки раздался голос Аюра:
— Елкина палка! Луна свалила на меня дьявола Куркакана!.. Назар?!
Семен бросился к отцу:
— Держи его!
Однако в этом не было никакой нужды. Назар и не помышлял убегать. Ноги его словно приросли к мокрой траве. Он был потрясен.
— Другой проглоченный Гуликаном? Может, я сплю? — прошептал перепуганный насмерть парень. Но, почувствовав, что его хватают за руку, рванулся.
— В моих руках осталась твоя куртка. Если теперь твои унты задумают прыгать, у меня останется рука, — заверил Семен, тяжело отдуваясь.
Над ухом раздался недоумевающий голос Аюра:
— Семен? Клянусь иконой Чудотвора я шапкой Нифошки. Что я вижу?
— Сейчас услышишь все. Идем в юрту.
Семен двинулся к жилью, крепко сжимая руку Назара. Тот не сопротивлялся, послушно брел рядом.
— Другой проглоченный Гуликаном идет моим следом, — бормотал он, оглядываясь назад. — Может, Гуликан не проглотил Аюра? Однако это видели глаза сына хозяина-Гасана...
Назар по простоте своей души думал, что Аюр действительно заканчивает третий переход по Гуликану, и вот тебе на... Аюр даже не собирался мочить унтов! Все произошло гораздо проще. Когда на берегу завязалась схватка и на Аюра бросились сразу трое, один из них был не кто иной, как Дуко. Он подстроил так, что Назар и Перфил сшиблись лбами и остались на месте. Расчет его был прост: навалиться на Аюра, предотвратить кровопролитие. Однако Аюр оказался не из простаков. Он так двинул коленом в живот Дуко, что тот едва отдышался, а сам покатился под яр. Когда Дуко пришел в себя, над ним стоял Перфил. Сына хозяина он узнал по голосу и затаился, поняв, что тот принял его за Аюра, причем неживого. Перфил толкнул его ногой, и он тоже полетел под яр, где у самой воды между камнями лежал Аюр. Вскоре их нашел Дяво...
Подтолкнув вперед Назара, Семен вошел в юрту. Адальга встретила его испуганным взглядом. Семен был мокрый от волос до пят, посыпанный песком и лепестками, взъерошенный и улыбающийся.
— Моя голова стала умней, — сообщил он Адальге, встряхивая куртку Назара. Та вопросительно взглянула на мужа.
— У Семена, пожалуй, не видели воды одни зубы, — заметил Аюр.
Адальга быстро подошла к Семену и с ласковой улыбкой помогла ему стащить набухшую куртку и унты. Семен чувствовал прикосновение ее проворных рук, видел ее глаза, улыбку, и жаркая волна обняла сердце. Адальга. Аюр. А там, в люльке, спит маленький Павел. Все родное, близкое. Удивительно, почему он не замечал этого раньше...
Назар сидел в тесном окружении. Справа возле входа — Семен, слева — Дуко, напротив — Аюр. Он выкладывал все начистоту. Если и случалась заминка, красноречивый взгляд Аюра тотчас восстанавливал его словоохотливость. Даже когда Назару нечего было сказать — взгляни на него Аюр, язык заработал бы снова...
— Ты говоришь, Павел прицепил язык самого Гасана? Узнаю приятеля! — рассмеялся Аюр.
— Русский Пашка и его приятель спасли меня от плохого настроения хозяина-Гасана. А потом поили чаем. Ой, хороший Пашка! — с готовностью подтвердил Назар.
— А мой приятель не сказал тебе: «Пусть твои унты бегут в юрту Куркакана и скажут: плохие русские идут в Анугли»? — перебил Аюр.
— Нет, это сказал Куркакан.
Аюр задумчиво пощипал бородку.
— Зачем Павел идет в Анугли? Почему он не свернул ко мне? Я должен увидеть его...
Аюр вытащил кисет, набил трубку, протянул кисет Дуко. В дымоходе синело небо. Светало. Они встретили новый день, не ложась спать. Но усталость не томила их.
— Имеющий бубен думает, что я совершил пять переходов по Гуликану, — улыбнулся Аюр, попыхивая трубкой. — А я курю табак, вижу это небо, с которого день снимает звезды, и думаю, как помочь Куркакану потерять шапку вместе с головой.
Дуко сдержанно рассмеялся.
Аюр осторожно притронулся к лиловой ссадине на виске, задумчиво произнес:
— Да, я увижу своего приятеля!
— Я хочу пойти с отцом, — Семен вскочил на ноги.
Аюр смотрел на него и не узнавал. Совсем другим стал сын.
За пологом послышалось легкое шарканье ног, в юрту просунулась седая голова Дяво.
— Дяво рад видеть вас...
Аюр поднялся навстречу.
— У этого очага всегда есть место для хорошего гостя, — он постелил на оленину мягкую шкуру кабарожки, пригласил садиться.
— Костыль принес Дяво с плохим словом, — тихо начал старик. — Люди собираются у твоей юрты. На их сердце кипит гнев. Утонул хозяин-Гасан. Русские идут в Анугли, среди них равный брату для тебя. Плохо. Дяво много видел русских. Он помнит русских охотников, которые спасли ему жизнь, когда он отдал свои унты купцу за спирт. Да, Дяво много видел русских. Если они идут сделать большой прииск, за ними придут начальники, купцы. Плохо. Что думает Аюр?
