Последствия новой журнальной политики поразительны. Буквально за год журнал, которому недавно грозило банкротство, становится одним из самых читаемых в ФРГ. Его тираж достигает сначала ста, а потом двухсот тысяч экземпляров. Он продается во всех газетных киосках, в университетах, на всех вокзалах, в метро. Журнал яростно обсуждают, на его материалы ссылаются, опубликованные там статьи перепечатывают за рубежом. Ульрика Майнхоф становится одним из самых известных журналистов страны.
Однако это еще не судьба. Это лишь исходный рубеж, с которого судьба начинается. Тем, по-видимому, и отличаются «люди судьбы» от «людей обыденности», что внезапный успех не заставляет их почивать на лаврах. Он не становится для них источником самоуспокоения, напротив – это как удар гонга, обозначающий лишь самое начало пути. Кризис на вершине успеха – это жестокая закономерность. Он свидетельствует о том, что жизнь из умиротворенного быта превращается в тревожное бытие. Видимо, не случайно Ульрика в детстве мечтала о монастыре, и, видимо, не случайной чуть позже, в юности, была ее попытка найти смысл жизни в деятельности «Братства святого Михаила», странной организации, которая представляла собой то ли философскую группу, то ли мистический религиозный орден. Служение не себе, а тому, что выше тебя, вероятно, и превращает «человека обыденности» в «человека судьбы».
Не следует забывать и о Мюнстере, где находился знаменитый университет. Города, как и люди, тоже имеют свою судьбу. Во времена Реформации, когда вся Германия погрузилась в кровавый хаос, именно Мюнстер, символизируя огнедышащий вселенский разлом, поднял над руинами мира знамя раннего коммунизма. Анабаптисты («перекрещенцы» – те, кто считал, что крестить следует не младенцев, а исключительно взрослых людей) Ян Матис, пекарь, и Иоанн Лейденский, портной, захватили в городе власть и объявили о наступлении истинного Царства Христова. Впрочем, Ян Матис вскоре погиб, зато Иоанн, провозгласивший себя царем, начал строить тысячелетний Новый Израиль – отменил деньги, любые долги, ввел равенство, общность имущества, принудительное распределение, многоженство (согласно некоторым сведениям – вообще общность жен) – по всей Германии расходились его апостолы, призывающие к восстанию. Полтора года просуществовала эта коммуна. Ни осада, ни голод не могли сломить дух защитников веры. Знаменательный факт: Ульрика Майнхоф родилась ровно через 400 лет после мюнстерского эксперимента, и хотя мистическая нумерология вряд ли может здесь что-нибудь прояснить, но для личной реальности, для самого человека это, разумеется, имеет значение. Ведь это тот самый Мюнстер, где началась борьба: тайный воздух истории, память средневековых камней. На церкви святого Ламберта сохранились железные клетки, в которых были выставлены тела казненных анабаптистов. Есть от чего почувствовать головокружение. Вы думаете, что человек рождается для того, чтобы есть, пить, работать и совокупляться? Вы думаете, что счастье – это сытый и благоустроенный хлев? Нет, человек рождается для свободы. Он рождается для того, чтобы искоренить все зло на земле… В этом угадывалась перспектива, как угадывается весна, когда ее еще нет: в слабой просини неба, в запахе почек, где уже начала пульсировать насыщенная ферментами кровь…
Так или иначе, но в конце 1960-х годов Ульрика Майнхоф действительно пребывает в тяжелом кризисе. И вряд ли причиной этого, как считают некоторые биографы, являются участившиеся конфликты в семье. Скорее уж сами конфликты являются следствием более глубоких причин. Во всяком случае, она внезапно покидает «Конкрет», разводится с мужем, забирает обоих детей и, словно ныряя в темную воду, переезжает в неофициальную столицу Германии – Западный Берлин. Это опять-таки еще не судьба, но это, несомненно, дорога, которая к ней ведет.
У Западного Берлина совершенно особое географическое и политическое положение. После разгрома фашизма он был оккупирован войсками союзнических держав. Каждая из сторон имела в городе собственный сектор, и каждая, соответственно, осуществляла в нем верховную власть. Однако когда Германия разделилась на ФРГ и ГДР, три западных сектора (английский, американский, французский) были объединены и составили «западный островок в восточном море». А в 1961 году, после известного кризиса, власти ГДР возвели Берлинскую стену, наглухо блокировавшую западную часть города – бетонным ограждением, колючей проволокой, контрольно-следовой полосой. Было разделено и метро: станции западных линий, находящиеся на территории ГДР, были забетонированы и превратились в станции-призраки, где ни войти, ни выйти было нельзя, то же было сделано и со станциями восточных линий, которые находились на территории «западного островка». Берлинская стена стала символом холодной войны. Президент США Дж. Кеннеди назвал ее «пощечиной всему человечеству». Теперь свободное перемещение с востока на запад (или с запада на восток) было запрещено. Как на настоящей границе, встали вооруженные блокпосты. Даже окна домов в ГДР, находящиеся выше стены, были наглухо закрашены белой краской: «социалистическим немцам» незачем было смотреть на «чуждый им западный мир». В отместку Аксель Шпрингер, западногерманский медийный магнат, возвел буквально впритык со стеной громадное по тем временам двадцатиэтажное здание, штаб-квартиру концерна, в верхней части которого располагался электронный экран, транслировавший новости Запада «немцам, порабощенным коммунистической тиранией». Возникло весьма специфическое государственное образование, по крайней мере формально не входящее в состав ФРГ. У Западного Берлина свой сенат и свой бургомистр, однако верховную власть в городе осуществляет трехсторонняя военная комендатура союзников. Конституция ФРГ в Западном Берлине не действует, однако денежной единицей его является западногерманская марка. Граждане Западного Берлина могут не служить в армии ФРГ, но на его территории располагается военная база НАТО. Возникает нечто вроде «вольного города» – республика, со всех сторон окруженная завистливо-враждебной средой, – именно в таких городах в период Средневековья зрели и вспыхивали предвещающие Новое время яростные гражданские мятежи.
Здесь Ульрика оказывается в самом пекле громокипящих дискуссий. Это, конечно, не Мюнстер времен осады его армадой католических войск, но ощущение, что «враг у ворот», почти такое же, как тогда. Атмосфера в городе раскалена до предела. Что делать, ведь фашизм действительно наступает? Вот вопрос, который обсуждается в клубах, на улицах, на площадях. Фашизм уже оправился от военного поражения, зализал нанесенные ему раны, набрался сил, и теперь, как чума тех же Средних веков, бесшумно и незаметно захватывает одну позицию за другой. Нынешняя немецкая власть не собирается ему противостоять. Еще правительство Аденауэра критиковали за то, что в составе его присутствует ряд явных нацистов: Ганс Глобке, юридически оформлявший фашистские расовые законы, по которым евреи лишались всех прав, Теодор Оберлендер, оберштурмбанфюрер СА, член «Черного рейхсвера», участник гитлеровского «пивного путча», руководитель спецбатальонов «Бергман» и «Нахтигаль». В Министерстве иностранных дел ФРГ бывшие нацисты вообще составляли 2/3 сотрудников. Какую политику будут они проводить?.. И что тогда ответил на критику Аденауэр? А ничего, сказал, что «пора прекратить бессмысленное вынюхивание нацизма», и тут же был принят закон, восстанавливающий все имущественные права членов гитлеровской НСДАП. Восемь миллионов фамилий оказалось в кадровой картотеке нацистской партии, которая попала в руки союзников после войны. И кто был осужден? Фактически только самые отъявленные главари. Но даже те, кого отдавали под суд и заключали в тюрьму, отбывали свой срок далеко не полностью. Альфред Крупп (член НСДАП, президент фонда Адольфа Гитлера, разграбление оккупированных стран, использование рабского принудительного труда), например, вместо двенадцати лет, назначенных по приговору суда, отсидел всего два с половиной года; Йозеф Дитрих, оберстгруппенфюрер СС, приговорен к пожизненному заключению, негласно освобожден уже в 1955 году; Карл Оберг, группенфюрер СС, и его ближайший помощник Гельмут Кнохен, руководившие фашистским террором во Франции, получили от французского суда смертные приговоры, были выданы властям ФРГ, тут же освобождены; Иоганн Кремер, врач-палач из Освенцима, заочно приговоренный к смертной казни польским судом, тоже освобожден; «палач Дании» Вернер Бест, лично виновный в убийстве около восьми тысяч людей, не был осужден вообще, спокойно жил, занимая высокооплачиваемую должность юристконсульта в концерне Стиннеса; нацистские судьи, выносившие смертные приговоры антифашистам, сотнями и тысячами отправлявшие на виселицы «паникеров» в последние недели войны, не понесли наказания вообще – никто, «ни один-единственный человек», как с горечью писал немецкий драматург Рольф Хоххут; из тысячи двухсот палачей Бабьего Яра, чья вина была документально подтверждена, перед судом предстали только двенадцать (сотая часть): один был повешен в Нюрнберге, еще одиннадцать человек судили лишь в 1967 году – все они отделались символическими наказаниями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
