Губы дрожат. И ресницы дрожат. И вот-вот заплачет, но справляется с собой:
— Они поверили, и… и я, кажется, что-то напутала… так не должно было быть!
— Все-таки отравила. — Райдо с трудом, но сел в постели. — Коварная женщина… ну вот, а плакать-то чего теперь? Подумаешь, маленько в пропорциях ошиблась, так ты ж не аптекарь… и не кухарка. К счастью.
— П-почему к счастью?
— Потому что мне кухонных талантов Ната хватает.
— Я хорошо готовлю! Просто… мы… мы, наверное, все-таки разные…
— Разные, — согласился Райдо, не отказав себе в удовольствии слизать слезинку с ее щеки. — Но это же мелочь, верно?
За гостями Нат наблюдал издали. Он бы и вовсе остался на галерее, если бы не Нира, которая, конечно, не сумела удержаться в стороне.
— Папочка! — Она бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки.
И Нату стало даже неудобно, что он, Нат, не верит этому человеку. В этого человека.
Доктор выглядел больным. С последней встречи он похудел, и оттого щеки его, некогда полные, розовые, обвисли. У губ наметились складки, а лоб прорезали глубокие вертикальные морщины.
— Папочка! Я так рада тебя видеть! Тебя Нат позвал?
Доктор одарил Ната весьма мрачным взглядом.
— Или ты сам? Конечно, ты сам… вы же все еще враждуете… зачем вам враждовать? — Нирин голосок звенел, и Нат испытывал странные чувства.
Хотелось ее запереть. Спрятать. А человека — вовсе убрать из ее жизни. Но не позволит же… и если Нат попросит — не подчинится. Это ведь отец. Разве Нат бросил бы своего отца? Поверил, что он, отец, способен сделать что-то плохое? Даже если и способен, то… как бы он поступил? Нат не знал. И терялся. Чувствовал себя предателем.
— Это такая глупость! Давай свое пальто. Ты почему такой худой? Опять с мамой ссоритесь? Послушай, папочка, если у вас с ней все плохо… а все знают, что у вас с ней все плохо, и новостью это ни для кого не станет, то лучше тебе будет уехать. Ненадолго. Например, сюда… я уверена, что когда вы с Натом познакомитесь поближе…
— А девчонке палец в рот не клади, — заметил Гарм. Опять подошел беззвучно… и вот откуда у него эта привычка, подкрадываться? — Спокойно, парень. Ты же не на меня злишься. Потерпи. Эти уберутся, тогда и пар спустишь…
Гарм гостей разглядывал так… пожалуй, так мясник смотрит на свежую тушу, прикидывая, как будет ее разделывать.
Все трое явились.
Альфред раскланивается, целует Нире ручки, говорит что-то тихо, но от слов этих у Ниры щеки вспыхивают. Нат же готов…
— Тише, говорю. — Гарм положил руку на плечо. — Не стоит нервничать. Этот тип просто хочет тебя позлить.
— Зачем ему меня злить?
— Затем, что, злясь, люди чаще ошибаются. И не только они. Ты, дорогой, готовься. Наш парень будет пытаться выяснить, что происходит…
— И при чем здесь я?
— При том, что, как я уже говорил, ты ближе всех к Райдо, а следовательно, в курсе его состояния… а во-вторых, ты самый молодой и наивный.
Нат не решил, следует ли обижаться на Гарма или простить.
Альфред тем временем не спешил Ниру отпускать, приобнял, склонился к самому уху, но говорить говорит, а сам на галерею косится.
И улыбочка эта его премерзкая…
…хорошо бы он…
…ему бы Нат с радостью преогромной глотку перервал.
…или вот шерифу… нет, не то чтобы Нат имел что-то против шерифа, напротив, шериф был ему глубоко симпатичен, тем же спокойствием своим, отрешенностью. Но уж лучше шериф, чем доктор. Доктора Нира не простит.
— Ну что, дорогой, спустимся к гостям? — Гарм бросил в рот орешек.
И Нат не устоял:
— Когда ты уже наешься?
— Не знаю. Подозреваю, что никогда.
Гарм спустился первым. И с каждым шагом он преображался все сильней, при том, что Нат не мог бы сказать, что именно происходило, но…
Гарм больше не был одним из стаи. Хозяин. По праву силы. Вальяжный. Неторопливый. Он позволял рассмотреть себя, и люди смотрели. Подмечали. Новые сапоги с глянцевыми голенищами. А штаны старые, в голенища заправлены, но торчат пузырями. Куртка заношенная. Золотая цепь на шее, толстая, самая толстая, какую только удалось найти. Пара перстней, из тех, что налезли на кривоватые Гармовы пальцы. Помнится, он еще ворчал, что перстни — это определенно перебор. А теперь вот стоял, давил пальцами ядра орехов, и темные камни поблескивали. Блеск этот завораживал людей, и Нату подумалось, что они сейчас ничего, помимо камней, и не видят.
— Какие… люди! — В голосе Гарма звучала откровенная насмешка. — А я уж начал думать, что о нас забыли… Нат, малыш, поздоровайся с родственниками.
— Добрый день, — буркнул Нат, стискивая кулаки.
Это часть игры. Всего-навсего. Но Нат совершенно не предназначен для подобных игр. Не понимает он их! И участвовать не желает. И вообще…
— Добрый. — Альфред широко усмехнулся. И руку протянул, которую Нат пожал очень осторожно.
— И чем обязаны? — Гарм мерно двигал челюстями, пережевывая орехи, и говорил громко, брызгая слюной. И это было весьма оскорбительно.
Точно неприлично.
Доктор поморщился.
Альфред приподнял бровь, выражая удивление.
Шериф остался безучастен. Но в то же время он первым нарушил молчание.
— До нас дошли слухи, что… хозяин усадьбы занемог, — вполне миролюбиво произнес шериф и пальцем приподнял шляпу. — А весна ныне, дороги просохли… народец опять пошаливает. На тракте третьего дня обоз торговый выпотрошили… — Шериф вздохнул и, шляпу сняв, признался: — Навели их. Уверен, что навели… — Он ударил по широким полям, вымещая на этой шляпе злость.
…все-таки лучше бы Альфред. Сволочь ведь. Правда, сволочи этой Нат обязан, но… подобные обязательства ни к чему хорошему не приведут. А если это он, то обязательств как бы и нет. Или все-таки есть? Нат обещание давал. И если нарушит слово, то сволочью получится именно он.
— Сегодня на обоз, завтра, глядишь… не только обоз. — Альфред выразительно замолчал. — Вот я и обеспокоился… по-родственному… да и не только по-родственному.
Он говорил, глядя в глаза Гарма без вызова, скорее с любопытством, которое представлялось Нату вполне искренним.
Что ему интересно? Сам Гарм? Или золото на нем? Не только золото. Альфред должен был заметить и новенькие ножны… узнал ли? Ийлэ утверждала, что особой ценности эти ножны не представляют, что камни полудрагоценные и работа простая. Но ведь красиво же! Нат сам не отказался бы такие поносить.
— Вот заявятся сюда людишки разбойные… — медленно продолжил Альфред. — Беды учинят, а с кого спрос будет? С отца моего… и с шерифа.
Тот кивнул, подтверждая, что все именно так. Его, судя по всему, гораздо больше интересовала собственная шляпа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
