— Позабочусь…
— Вы очень… перспективный молодой человек.
— Стараюсь…
Стало тихо. Нат ждал, но дождался лишь протяжного скрипа где-то наверху, на третьем этаже, наверное, а то и вовсе на чердаке. Скрипели ли балки. Крыша? Или скрип этот и вовсе примерещился Нату, он не знал. Но понял, что больше дом ничего не скажет. Впрочем, и услышанного было более чем достаточно. Нат прижал к теплой стене руки и сказал:
— Спасибо большое… я понимаю, что ты меня, скорее всего, не слышишь, а если слышишь, то не понимаешь… я для тебя совсем чужой. Ты альвийский дом, а я с той стороны Перевала. И я альвов ненавижу. Наверное, ненавижу. То есть раньше я был уверен, что ненавижу, а теперь вот… твоя хозяйка слабая. Сильная, внутри если, но все равно слабая, и женщина. Женщин надо защищать. Спрячь ее, когда все начнется. И Ниру. Я попробую уговорить ее уехать… она, конечно, обидится, но зато не пострадает. Меньше всего я хочу, чтобы она пострадала…
Дом вздохнул. Понял ли? Нат надеялся, что понял. Хотя бы дом.
Вечером он переговорит с Райдо, расскажет без утайки и о доме, и о подслушанном разговоре, и Райдо, осклабившись, переспросит:
— Облава, значит? Дней через пять? Замечательно.
Он почешет шею и признается:
— Больше пяти дней здесь я не выдержу… надоело болеть.
А про Видгара не скажет ничего. И ладно. Нат все равно присмотрит за стариком.
По собственной инициативе.
ГЛАВА 21
Доктору Ийлэ не верила.
И шерифу.
И вообще людям, которые держались слишком уж вольно в ее доме. Чувствовали себя хозяевами? Настолько хозяевами, что не давали себе труда быть вежливыми с ней? Не видели… шериф прошел мимо, не удостоив и взгляда.
Гарм… Гарм подмигнул. Весело ему. Для него происходящее — представление, а Ийлэ… она слышит надрывный лай собак и чувствует кожей волглую сопревшую листву. Она задыхается от запахов гнили, снова и снова облизывает сухие губы, не способная напиться. И ногти впиваются в кожу.
Надо дышать.
Успокоиться.
Взять себя в руки. Нет, ее нервозность в нынешних обстоятельствах понятна, но Ийлэ не желает доставлять им удовольствие. Она провожает взглядом шерифа и Гарма, а потом спускается в гостиную, где устроились Альфред с Видгаром, и возвращается наверх, к комнате Райдо.
Доктор там.
Он держит Райдо за руку, отсчитывает пульс. И так внимательно смотрит на часы… серебряные часы с гравировкой, которую делал отец. Подарил на Рождество.
У людей принято на Рождество подарки делать, и отец хотел доставить другу радость… фразу выбрал… что-то такое пафосное, про тех, кто держит жизнь в руках… не жизнь, но всего-навсего часы. Жизнь бы ему Ийлэ не доверила.
Ниру жаль. Она отца любит. И эта любовь понятна, хотя и странно-неприятна и заставляет Ийлэ отворачиваться. Она не хочет видеть Ниру рядом с этим человеком.
Он же шевелит губами и руку щупает. Склоняется над постелью, низко, будто желая поцеловать. И думается, что Райдо вряд ли обрадовался бы поцелую…
Без сознания. Мечется, как в бреду. И простыни мокрые. На висках что пот, что серебряная сыпь живого железа, которая то расползается, то почти исчезает.
Он должен был лишь пропотеть… пропотеть, и только.
Доктор оттягивает веки.
Белые глаза. Красные нити капилляров. Зрачки сужены. И Райдо смотрит на доктора, но не видит.
— Все куда хуже, чем я предполагал…
…сонная трава.
…и корень белокрестника, который вызывает подобие лихорадки, но лишь подобие.
— Это еще не агония, но почти… почти… я сожалею. — Он отступил и руки вытер.
— Он… умрет? — Нира задала вопрос шепотом, точно это могло что-то исправить.
…корень белокрестника — не яд. Его и детям дают, когда надо, чтобы дети пропотели… на кончике ножа… а Ийлэ две ложки… или три? Райдо ведь большой, и… он молнию вынес, а с белокрестником как-нибудь да справится.
— Умрет, — жестко ответил доктор. — Как я и говорил.
Вот в чем дело. Он не ненавидит Райдо, хотя ненависть Ийлэ поняла бы. Он просто хочет быть прав. И не важно, что из-за этой правоты кому-то придется умереть.
— Я редко ошибаюсь.
Редко. Быть может, Ийлэ несправедлива и он действительно неплохой доктор, его ведь ценят и приглашают… впрочем, кого еще приглашать людям, если иного доктора в городке попросту нет?
Она не успела спрятаться.
— Ийлэ! — Альфред просто появился.
У него порой получалось просто появляться, словно бы из ниоткуда. Шагнул, руки раскрыл, пытаясь обнять, но Ийлэ ускользнула.
— Злишься? — Он улыбался широко и радостно.
Ему улыбка шла. И маска веселого славного парня, которую прежде Ийлэ принимала за лицо.
— Не злись, дорогая, что было, то было… прошлое имеет куда меньшее значение, чем это принято считать. Будущее куда как важней. — Он перестал улыбаться. — Поговорим?
— А есть о чем?
Молчать больше не получалось. Уйти? А если он скажет что-то действительно важное?
— О нашем с тобой будущем.
Альфред наступал, заставляя Ийлэ пятиться. Шаг и еще шажок… в доме безопасно… он не посмеет тронуть ее здесь.
— А у нас есть будущее?
Не стоит бояться. Он просто… просто играет… как тот, который… только он не решится ударить. Конечно. Сын мэра и будущий мэр не бьет женщин…
— Тебе решать.
Прикосновение пальцев к губам, точно Альфред просит помолчать.
— Ты же умная девочка, Ийлэ, ты понимаешь, что скоро твой покровитель… уйдет в мир иной.
— Муж.
— Что?
— Не покровитель, — поправила Ийлэ. — Муж.
Остановилась. До тупика еще шагов пять, но Ийлэ больше не позволит загонять себя в тупик. И со страхом справится. Должна справиться.
— Муж? Ах да… я в курсе, я сам выправил ту бумагу… и еще кое-какие… интересные. Конечно, передать их не успел… а теперь, глядишь, и не понадобятся.
Он стоял слишком близко. Разглядывал.
— А ты изменилась.
— Странно было бы, если бы я не изменилась.
— Конечно. — Альфред провел пальцем по ее щеке, и прикосновение это заставило замереть.
Не ударит.
Не тронет.
Пока.
— Все меняются… но я помню, какой очаровательной ты была. Не девочка — статуэтка… белая-белая… мотылек. — Его взгляд затуманился. — Тогда я понял, как ты мне нужна…
Дыхание тяжелое.
— Настолько нужна, что ты меня бросил?
— Прекрати, Ийлэ. — Альфред поморщился. — Неужели ты думаешь, что если бы был иной… вариант, я бы оставил тебя им?
— Значит, не было?
Захотелось закричать. Громко, голос срывая, но чтобы он, Альфред, да и все те, кто в доме ее собрался, услышали наконец. Поняли. Она, Ийлэ, не игрушка. Она живая!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
