из полутьмы лица — трепетно. Я захватил с собою из кухни черный таз и ведро, обычное ведро с водой из колонки, отстоявшейся.
— Начнём с развлечения, — торжественно заявил я я цепко ухватил бродячую табуретку. — Мокрые игры у нас будут сейчас.
— Я сниму кулон, — как-бы между прочим, заметила Лида.
— Сильно мокрые? — недоверчиво спросил Валик. — Что, раздеться?
— Заплыв по тазику, — утешил его беззлобный Ганжа. — Я буду тебя направлять, смотри перископом.
— Сейчас я нарисую круг, — сказал я. — Около стула. На стуле будет таз стоять, в нём вода и яблоки…
— Можно перед началом гидроперит в воду кинуть? Чтобы пошипело? — спросил Юра.
— Это табуретка, — не удержалась Гамелина.
Карина посмотрела неё внимательно.
— Нет, ну я уточнила, — стушевалась Аня.
Я обуздал табуретку Ингиным шарфом, поставил на неё таз, налил воду, отставил ведро и принялся рисовать круг. Нетерпение нарастало, я пыхтел, мел скрипел по половицам и крошился в руках.
— Я тоже так делаю, шью когда. Например, плащ: там часто идёт пелерина и клёш, опять же, запах или фалды, а когда летучая мышь — представь себе выкройку, у меня нет столько стола. Потом на полу проступает… даже если пол вымыть с порошком. Оно въедается просто, — возбуждённо тарахтела Гамелина, обращаясь, по-видимому, к Линничке. — Когда мылом работаю, то отходит на раз, а вот мел этот или свечка…
В комнату вереницей вплыли листики, свет сделался эфемерным, обстановка нервной…
— Нам надо стать тоже в круг? — поинтересовалась Настя. — А глаза как?
— Сделать квадратом, — ответил я. — Никаких кругов. Выходите по одному, переступайте черту и ныряйте. Яблоко зубами надо поймать. Без рук.
— Нырять? — опять спросила Настя. — Я люблю нырять. Так глаза открытыми держать или как?
— А у меня тушь, — всполошилась Линничка.
— Мы поднимем тебе веки, — вступил Ганжа.
— Я так не играю, — живенько откликнулась Лида. — Мне вот чтобы глаза не трогали, пожалуйста, руками.
— Подготовьтесь и сосредоточтесь, — сказал я. — Можно, кстати, и раздеться… По пояс.
В рядах угадывающих прозвучало хихиканье, краткий вскрик и шипение. Наступили на хищника.
— Да ну, — пробормотал кто-то из девочек. — Я лучше полотенцем завернусь.
Я отошёл к столу. За окном мигал фонарь на нашей стороне Сенки, его нервный тик вперемешку с жёлтыми всполохами светофора «Внимание всем» пытался разбавить ноябрьскую хмурь по мере сил — выходило плохо. У меня зарябило в глазах от этого мигания, и я задёрнул шторы.
— Вижу, ты закончил свой… эллипс? — спросила Гамелина. — Я тебе глинтвейна принесла. Попей.
— Правильно, — поддержал её Ганжа, уютно устроившийся в кресле с гитарой. — Надо укрепить… Затвердить… Дайте мне это вино гретое ваше наконец-то!
— Постоянно гаснет свечка, — недовольно заметила виночерпий Карина. — Хорошо, что наливаю над кастрюлей, а то всё бы закапала тут. Темно…
Настя обнесла гостей подносом с чашками. С подоконника за ней наблюдал хищник, а сверху — стайка листиков. Свеча на телевизоре погасла.
— Теперь сам тост скажу, — начал я. — За гостей, — сказал я и выпил очень тёплый напиток.
Питьё пахло кардамоном…
XX
…Снился мне путь на север.
Снились мне гладь и тишь…
Странное место привиделось мне. Заснеженный пустырь. Остатки ограды, стылая акация, обметанная инеем словно лихорадкой, среди корявых рябинок. Гаражи и голубятни неподалёку. Заполошные чёрные птицы, добывающие из-под серого льда кроваво-красные ягодки. Детский садик с бумажными снежинками на окнах, снеговик с глазками-угольками и прочее из несегодня. Третий двор недалеко от Лемской — на брандмауэре флигеля нарисованы айсберги и пальмы, золотые цапли и белые медведи, рядом скрипит железный круг — карусель. И зима. Пусто. Всё это Сенка. Только неправильная, неживая — зацепка-стратка, царапина от веретена, лакуна воспоминаний, потерянное время, сон пустой.
Ни моста, ни птиц, ни Ангела. Просто жизнь, наверное, моя, прошедшая мимо.
— Всё время что-то гудит, — заметил Ганжа, — как будто… колокол… до-диез-минорно.
— Звон есть, — подтвердила Линник, — никакой ни до и не минор. Это старые трубы. Оно такое — булькает, гремит и пер…
— Вы все дико странные, — заметила раскрасневшаяся Настя и допила своё. — Я тебя, Шарик, только что не узнала. Ты какая-то была…
— Какая? — спросила Карина подозрительно.
— Блонда, — выдохнула Настя.
— Лучше уши себе покрашу… — отрезала Карина. — Тю на тебя, Бут!
— Даник? — спросила Лида и потёрла глаза. — Даник… Что ты там дусишься? Аня, посмотри на него, он опять надулся.
Гамелина извлекла из какого-то потайного кармана очки, нацепила их и всмотрелась в меня безжалостно.
— Не придуривайся, — строго сказала она. — Чего ты сделал такие глаза?
— Какие это? — просипел я.
— Ну вот, теперь алкоголический голос, — припечатала Аня. — Не смешно…
— Странно… — неуверенно сказал Ганжа, — я только что такую штуку держал в руках… Вроде калькулятора японского, а в ней мультик был, что-то пищало, мелодичненько… Знакомая мелодия — не знаю только, где слышал. И… ну, неоднозначная, короче говоря, такой ряд…
— Внутри яблок — предсказания, — прохрипел я и откашлялся. — Надо вскрыть… раскрыть, ну, напополам, это легко — они просто склеены, а там бумажка, в фольге. Вытаскивать из воды нужно без рук. Зубами…
— Принесите мне чьи-то зубы, — изрёк Рома, — и я всё достану! И яблочко, и бумажку, и фольгу эту — потом всё жевать, наверное, а я наелся…
— Ты опошляешь момент, — заметила Гамелина. — Действительно, кто первый?
— Я вас посчитаю, — заботливо сказала Бут. — И раз, и два, и три — врири, рири, ри…
Листики взвились к потолку и выписали с десяток неистовых фигур, вода в тазу пошла рябью, тоненько, будто кто-то тронул зеркало — с той стороны.
Первое яблоко доставал Валик, он наглотался воды, выронил добычу, чуть не перевернул таз, закашлялся и попросился полежать, чтобы высушить джемпер.
Состоялся консилиум и переполох, Линник отправили в ванную за полотенцем. Бут принесла бальзам «Звёздочка» и раскрыла эти врата духа рядом с мирным хищником, кошка тут же сделала маленькие злые глаза и ускакала прочь.
— Всё это случилось с тобой потому, — заявила серьёзная Аня, — что ты хихикал.
— Ну, конечно, — буркнул строптивый Валик, — надо было плакать.
В четыре руки Гамелина и Бут разоблачили брыкающегося Черне-гу по пояс и отправили шмотки сохнуть.
— Есть у тебя водка, Даник? — спросила Настя, разглядывая Валика всесторонне. — Его надо растереть…
— В пыль! — заявила Линник и набросила полотенце Чернеге на голову. По неприкрытым частям Валика было видно, как тот застеснялся — до пунцового покраснения.
Из безопасного махрового кокона слышно было, как Валик разгрыз яблоко, пошуршал фольгой, затем бумажкой… И прочел
Соломина-яромина,
Прела, грела.
Улетела.
