общественных задач (П. Капица, Л. Ландау после 1953 г.). С другой стороны, практиковалась довольно жесткая система контроля и запретных мер, крайней формой которой были массовые аресты. В 1930 — начале 1950‑х годов большое количество ученых, порой целые научные школы и направления, были с разными формулировками объявлены «ошибочными» или «вредительскими», а их представители были отстранены от научной деятельности, арестованы, отправлены в лагеря или расстреляны. Среди них были ученые с мировым именем, например, биолог Н. И. Вавилов и экономист Н. Д. Кондратьев. Трагической страницей в истории отечественной науки стали разгром генетики и кибернетики, объявленных «буржуазными лженауками», кампания по борьбе с космополитизмом, жертвами которой стали представители и естественных, и гуманитарных наук, «дело врачей».
Насколько эффективной в целом была советская образовательная и научная политика? Наиболее очевидными оказались достижения в области естественных, точных и технических наук. В крупнейших научных центрах были созданы выдающиеся научные школы, получившие международное признание. Это относится в первую очередь к самым разным областям физики и математики. В значительной степени это связано с утилитарно–прагматическим отношением власти к научным исследованием. Поддерживалось то. что способно было привести к усилению «военной и экономической мощи страны». В случае необходимости в условиях жесткой централизации и планирования такая выборочная поддержка была, по мнению некоторых исследователей, весьма эффективной и позволяла добиться необходимого результата. Яркими примерами этого является «атомный проект» или развитие исследований в сфере космонавтики. Но поскольку в условиях бюрократической централизации набор приоритетных областей исследования определялся политической верхушкой, некоторые перспективные (даже с точки зрения потенциального практического применения) сферы научного исследования остались без внимания или оказались под запретом (например, генетика в конце 1940‑х годов).
Борис Кустодиев. Профессор Петр Капица и профессор Николай Семенов. 1921 г. Музей–кабинет П. Л. Капицы
Важным индикатором научного развития и интернационального характера мировой науки являются с начала XX столетия Нобелевские премии (их дополняют премии Филдса по математике). Статистика и динамика изменения числа нобелевских лауреатов наглядно свидетельствует о смещении неформального центра научных коммуникаций и производства знания из Европы и Германии в Соединенные Штаты Америки. В этом плане СССР с восемью нобелевскими лауреатами советского времени (не считая премий по литературе и премий мира) заметно и явно отставал в этом неформальном состязании умов.
В 1963 г. ректор Калифорнийского университета К. Керр поставил вопрос о трансформации в современном обществе прежних флагманов образовательной системы в «мультиверситеты» — многофункциональные и комплексные образования, весьма сильно отличающиеся от своих классических и средневековых прообразов. Запуск первого искусственного спутника Земли в СССР привел к принятию в США 2 сентября 1958 г. Закона об образовании в целях национальной обороны, согласно которому штатам и муниципальным образованиям были предоставлены значительные ресурсы и полномочия для продвижения качества и научного содержания образования.
Наряду с традиционно лидирующими богатыми частными университетами «Лиги Плюща» (Гарвардский, Колумбийский, Корнельский), а также Мичиганским и Чикагским университетами в первые десятилетия холодной войны благодаря продуманной и наступательной политике на рынке оборонных и промышленных заказов вперед вырвались также Массачусетский технологический институт и Стэнфордский университет. Важной основой сближения университетов с высокотехнологичным бизнесом в сфере научно–исследовательских и опытно–конструкторских разработок стал вступивший в действие в декабре 1980 г. закон Бэя–Доула, который пользуется репутацией «самого удачного закона, принятого в США за последние 50 лет». Согласно ему, сами университеты получили возможность учреждать коммерческие стартовые (start–up) компании на основе изобретений, научных разработок и технологий, запатентованных и лицензированных университетами. В то же время в начале 1980‑х годов весьма острой была общенациональная дискуссия о качестве американского образования, где шла речь о перспективах утраты конкурентноспособности страны по сравнению с Японией, Германией и Южной Кореей.
Политические преобразования, связанные с распадом СССР, естественно, вызвали изменения и в сфере образовательной и научной политики как в Российской Федерации, так и в бывших союзных республиках. В целом эти преобразования можно охарактеризовать как сложное и в значительной степени хаотичное (особенно на территории России) взаимодействие элементов «старой» советской системы, оказавшихся даже в принципиально новых условиях достаточно живучими, с новыми «несоветскими». При этом последние были связаны как с попытками войти в глобальное образовательное пространство и использовать опыт научно–образовательной политики зарубежных стран, так и с поисками принципиально новых оригинальных форм образовательной и научной деятельности, соответствующих изменившимся экономическим, политическим и социальным потребностям общества. В определенном смысле можно говорить о том, что основной тенденцией государственной политики в научно–образовательной сфере в Российской Федерации в 1990‑е годы стал частичный уход государства из этой сферы.
Происходившие в средней школе изменения были связаны с провозглашенной еще в 1984 г. школьной реформой. Несмотря на заявленную масштабность, фактически основным результатом этой реформы стал переход на 11-летний срок обучения и частичный пересмотр школьных программ. В 1988 г. было объявлено о «новом курсе» школьной реформы, связанном с «отказом от тотальной унификации средней школы и всесторонней демократизацией и гуманизацией образования». При сохранении государственного контроля над средней школой — обязательный государственный образовательный стандарт, единая форма аттестата — самые разные участники образовательного процесса (регионы, школы, творческие коллективы, учителя) получили гораздо больше самостоятельности. Появились новые типы образовательных учреждений (гимназии, лицеи, колледжи). Стали возникать частные и общественные школы самого разного профиля и направленности. Появились новые предметы, новая учебная литература. Впрочем, доминирующей тенденцией для большинства средних школ в отношении содержания образования является порой весьма своеобразный синтез элементов советской образовательной традиции в качестве базовых и доминирующих с различными, порой причудливыми вкраплениями.
Схожие процессы разворачивались в сфере высшего образования. Здесь также был в значительной степени ослаблен государственный контроль. В ходе заявленных реформ появилось большое количество новых, в том числе частных, учебных заведений. Были созданы новые, в какой–то степени не имевшие аналогов ранее, учреждения, позволяющие получить образование по «новым» «несоветским» специальностям (компьютерные технологии, культурология, политология, теология). Высшее образование в этих условиях радикально демократизируется и теряет свой прежний статус, хотя профессиональное сообщество и государство пытаются поддерживать качество образования (например, в 1996 г. была введена система государственной аккредитации для частных вузов). Однако в непростых социально–экономических реалиях подчас реанимируются прежние бюрократические методы управления образованием.
Уход государства из сферы науки, вызванный политическими, экономическими и идеологическими причинами, при сохранении в целом «советской» системы основных научных учреждений (Академия наук, ведомственные НИИ, университеты и вузы) привел к тому, что эта система стала давать очевидные сбои. Она была создана государством в ходе предшествующей политики в этой сфере и эффективно работала именно в условиях государственного патронажа (определения приоритетов, материальной поддержки, поддержания социального статуса). При изменении
