Поздно утром семья собралась за завтраком. Это был один из тех редких дней, когда солнце пробивалось сквозь шторы, и вся семья была в сборе. Даже старый герцог вышел к столу. Элизабет, сидевшая возле отца, помогала ему есть. Она казалась очень оживленной. Герцогиня тоже была веселой. Когда принесли мясо, она отослала слуг и дала оптимистическую оценку тактической ситуации. Судя по всему, они удачно съездили в оперу. Мэгги не считала вчерашний вечер ни испытанием, ни успехом, но сейчас окончательно поняла – представления англичан по таким вопросам выше ее понимания.
– У меня отличные новости, – объявила Элизабет.
Для отличных новостей она слишком нервничает, подметила Мэгги.
– Доктор Холлоуэй заказал мне портреты его дочерей-близнецов, Адрианы и Хестер.
Леди Торрингтон едва не подавилась. Ее рот неодобрительно искривился.
– Холлоуэй? – вздохнул герцог. – Хороший парень. Не знал, что у него есть дочери. Думал, он не женат.
– Он вдовец.
– А, это другое дело. Ты будешь их рисовать? Я всегда считал, что ты рисуешь лучше тех дураков, которые называют себя художниками. Холлоуэй молодец. Очень приятный молодой человек.
– Эдвард, пожалуйста! – взмолилась герцогиня. – Элизабет, надеюсь, выражение «заказал» не подразумевает платы за портреты?
Элизабет усмехнулась.
– Он сказал, что труд человека с таким талантом должен быть оплачен. Иначе он будет чувствовать себя неловко.
– Ха! А обратившись с такой просьбой он не будет чувствовать себя неловко? Если хочешь рисовать его девочек из добрых побуждений, за то, что он наблюдает за здоровьем твоего отца, – пожалуйста. Но называть это портретом и брать за работу деньги – просто немыслимо. Подумать только! К умению рисовать леди должны относиться, как к времяпрепровождению, и не опускаться до работы. Это свойственно людям низших классов, дорогая.
Элизабет сдержала нервные движения рук и, как будто ища поддержки, украдкой посмотрела на Мэгги.
– Мама, я буду писать портреты. Иногда я думаю, что счастлива только, когда рисую. Доктор Холлоуэй – порядочный человек. Ничего плохого в том, что он дает мне заказ, нет, – девушка резко встала.
– Элизабет, сядь!
Встретившись взглядом с матерью, Элизабет объявила:
– Я буду писать портреты! Буду! – и с этими словами вышла из комнаты. Мэгги видела, как дрожат ее руки, но на бледном лице можно было видеть лишь решимость. Мэгги про себя поздравила подругу.
– Ты!
Мэгги удивленно оглянулась на леди Торрингтон.
– Это ты забиваешь голову моей дочери чепухой, не так ли? Сначала она рисовала тебя, а сейчас вообразила себя художником. Кристофер, ты тоже виноват, слишком много носился с портретом, даже повесил его в своей комнате, будто это нечто большее, чем просто мазня. Боже, сжалься! Элизабет всегда была послушной дочерью. А теперь вот что!
– Мама, – прервал ее Кристофер. – У Элизабет талант, который идет дальше простого увлечения. Тебе нужно этим гордиться. Быть признанным как художник – не позор.
– Элизабет – ЛЕДИ, а не художница. Более того, она помолвлена. Что подумает виконт Стэндбридж, когда узнает об этом? Он приезжает из поместья на этой неделе. Боже, помоги нам! Если Элизабет обидит жениха, я никогда ей этого не прощу. Его состояние просто умопомрачительно. Такой выгодный брак было нелегко организовать даже для нашей семьи. Мы будем очень богаты, – герцогиня бросила взгляд на Мэгги. – Если виконт не передумает, узнав о скандале.
– Скандал? Что за скандал? – спросил герцог.
– Нет ничего, с чем бы я не справилась, Эдвард.
Старик ударил по столу вилкой.
– Говори! Я пока еще глава семьи! Герцогиня покраснела, Кристофер пытался скрыть улыбку, а у Мэгги внутри все сжалось. Несмотря на то, что герцог все путает и еле держится на ногах, он нравился Мэгги. Несомненно, ко всем прочим неодобрительным взглядам сейчас прибавится еще один.
– Хорошо, Эдвард. Если ты настаиваешь, слушай. Вчера утром Мэгги верхом носилась по Гайд-парку. Без седла, сидя прямо на спине лошади, как первобытный дикарь. Все общество видело это. Просто сумасшедшая.
– Я не сумасшедшая. Меня видели не так уж много людей, – Мэгги казалось, что она должна защищаться.
Герцогиня фыркнула.
– Те, кто видел, разнесли новость по всему городу. Через несколько часов на нас в парке смотрели с презрением. Мы не можем выйти из дома, чтобы не стать объектом для насмешек.
Вдруг герцог громко расхохотался.
– Без седла? Скакала, как дикий индеец? Кристофер, да это же просто здорово! Мой мальчик, я всегда знал, что женщина, которая тебя очарует, будет необыкновенной!
Он смеялся так, что стал задыхаться, затем опять засмеялся, его лицо побагровело, на лбу выступил пот.
– Эдвард! Ты себя слишком утруждаешь.
Герцог не ответил, он смеялся. А Мэгги начала волноваться. Кристофер подошел к отцу и помог ему встать.
– Идем, я провожу тебя. Мэгги, ты тоже, ладно?
Та с радостью поддержала герцога, пока Кристофер выводил его из комнаты. Она чувствовала на своей спине негодующий взгляд герцогини.
Два дня спустя герцог умер. Через час после его смерти к Элизабет пришел с визитом виконт Стэндбридж. После его ухода девушка объяснила всем, что виконт разорвал помолвку, так как в данных обстоятельствах не может позволить себе общаться с Тэлботами. Через час после его возвращения в Лондон, а это было день назад, не менее трех человек пересказали ему подробности прогулки леди Кристофер Тэлбот.
Так низко Тэлботы еще никогда не падали, и Мэгги знала – причина всех неприятностей только она.
Леди Торрингтон заперлась у себя в комнате, Катарина тоже. Ракел с няней отправили к родственникам, пока в семье все не наладится. Родни наслаждался пьяными кутежами и картами, Кристофер с Джеймсом много времени проводили у семейных адвокатов. Когда Кристофер не был занят, то скакал верхом до изнеможения, будто в него вселился бес. Еще до смерти отца он был замкнутым и угрюмым. А Мэгги почти отказалась от мысли покорить его сердце.
Она осталась одна. Будучи не членом семьи, а только причиной неприятностей, Мэгги впервые в жизни растерялась и не понимала, что делать. Она беспричинно плакала, бродила по саду, сама не понимая, чего хочет.
Все осуждали ее. Портреты в галерее, стены дома, даже воздух – все было враждебным. Наконец, Мэгги поняла, как чувствовала себя Крошка Доу Тейбор, когда весь Денвер отнесся к ней как к ничтожеству, вмешавшемуся в чужие дела. Мэгги помнила, что думала тогда: красивая женщина, жена богатого человека не имеет права расстраиваться, если окружающие неодобрительно смотрят на нее. И только сейчас поняла, как была не права.
