А если ничего не получится? — всхлипнул Кохнер.
— Всё должно получиться, — твёрдо произнёс Нейман, не отрывая глаз от толстяка. — Вы только сделайте так, чтобы вам отворили дверь, а уж дальше можете бежать домой, мы управимся сами.
— Да, да, я это помню, — невесело отвечал ему бывший офицер городской стражи. — Как только дверь откроют, я могу уходить.
— Ну вот. Отчего же вы так грустны?
— Не жить мне больше в этом городе, — вздыхал Кохнер. — Наши меня повесят.
— Бросьте, — усмехался генерал, хотя прекрасно понимал, что участь толстяка в случае его неудачи и ухода из города будет предрешена, — всё будет хорошо. Верьте мне. Помните, что я Рыцарь Божий, а ещё меня прозывают Дланью Господа. И меня, соответственно, ведёт Бог. Думайте о хорошем.
— Я пытаюсь, — вздыхал Кохнер.
А генерал встал и отвел Неймана в сторону.
— Этот слюнтяй может всё испортить.
— Да, — согласился тот, — но я постараюсь его подбодрить, как смогу. Скажу, что убью его, если дело не выйдет, скажу, что и семью его перережу, — сказал капитан с усмешкой. — Может, хоть это его взбодрит.
— Не переборщите с этим, а то он ещё лишится остатков духа, придётся его водой отливать.
— Хорошо, — капитан теперь даже его стал успокаивать. — Вы не волнуйтесь, господин генерал, если только двери откроют, я всё сделаю.
Волков полез в кошелёк, в тот самый, что ему нынче принёс Вайзингер, и достал оттуда золото, отсчитал семь монет. И протянул их капитану. Но тот денег не взял и сказал:
— Награду возьму после того, как сделаю дело.
— Это за то дело, что вы уже сделали.
— За то, что уже сделал? — не понял Нейман.
— За монаха, — напомнил ему генерал.
— А, за это…, — капитан даже отвернулся от денег. — За это не нужно мне награды.
— Нет-нет, это вы напрасно, — произнёс генерал. — Дело вы сделали большое, монах стал нашем знаменем, из-за этого случая в городе многие стали ненавидеть еретиков. Ко мне почтенные горожане приходили, все сопереживают отцу Доменику, о нём пошла слава уже и за пределы Фёренбурга, — Волков, говоривший и так тихо, заговорил ещё тише: — Думается мне, что отец Доменик вскорости может стать и епископом здешним, и в том, капитан, ваша заслуга, так что Святая Матерь Церковь вам за то благодарна. И тем более, я перед целой площадью людей поклялся, что найду обидчиков отца Доменика и воздам им по заслугам, так что берите.
Судя по всему, эти разумные, хоть и не очень правдивые, речи возымели своё действие, и Нейман смягчился:
— Ну раз так, то заберу у вас деньги после сегодняшнего дела.
— А почему после дела?
— Я перед делом плату никогда не беру.
— Примера у вас, что ли, такая? — интересовался Волков.
— Да нет, не примета, — тут Нейман даже усмехнулся. — Дело всяко может пойти, может и не в мою пользу всё повернуться… В общем, не хотелось бы мне, чтобы мои деньжата, даже после смерти, попали в лапы к моим врагам или мародёрам, пусть не радуются моей смерти, а лучше даже пусть злятся, что ничего у меня не нашли.
Волков посмеялся немного такому мудрому поведению и сказал:
— Ну ладно, Франц, утром заберёте своё золото, тут пять монет вам и по монете тем, кто вам помогал в том деле.
— Как пожелаете, господин генерал.
— Кстати, Франц, надеюсь, вам не нужно напоминать, что язык надобно держать за зубами. И вам, и вашим помощникам.
— Не волнуйтесь, господин генерал, и я, и они — люди молчаливые, — заверил своего командира капитан.
* * *
Когда вернулся Дорфус, он доложил:
— Караулы по всему городу, к ночи ещё и улицы рогатками перегораживают, — генерал и офицеры собрались у карты, и майор показывал. — Тут застава, полдюжины человек. Тут застава, тут просто караул бродит по улице. Вот эта улица и этот выход на площадь заставлены рогатками, стража жжёт костры, значит, дровишек им привезли заранее и на всю ночь.
— То есть они готовятся к чему-то? — спрашивает полковник Рене.
— Может, и готовятся, — согласился Дорфус, — а может, просто после вчерашнего нашего дела решили усилить стражу на ночь.
Волков поглядел на все те точки на карте, на которые указывал майор, подумал немного: конечно, усиление городской стражи было фактом весомым, но отказываться от прекрасного шанса захватить цитадель, арсенал и часть офицеров он точно не собирался, посему и сказал:
— Капитан Лаубе, в связи с изменившейся в городе обстановкой я заберу из ваших рот ещё полсотни людей с тремя сержантами на усиление отряда.
— Как пожелаете, господин генерал. — отвечал капитан.
— Всё, господа, — закончил совещание Волков, — выдвигаемся.
Когда он уже хотел пойти на улицу, к нему подошёл полковник Брюнхвальд и спросил:
— Генерал, может, мне пойти с вами? Дело будет непростое, вдруг понадоблюсь.
— Нет, Карл, — сразу обрезал Волков. — Дело и вправду непростое, а если оно не задастся, то мне надобен будет крепкий тыл, и лучше, чтобы в тылу у меня были вы. Тогда я буду спокоен, да и люди тоже, если будут знать, что у них есть и место куда отступить, и опытный офицер, что ждёт их.
Тут полковнику и возразить было нечего.
А на улице их встретили тепло и сырость — кажется, весна начала брать своё. В голове колонны ехал полковник Рене, с ним был Дорфус. Передвигались по темным улицам медленно, осторожно. Ламп, кроме майора Дорфуса, никто не зажигал. А тому лампа была нужна, чтобы ориентироваться в хитрых городских улочках. Он вёл отряд так, чтобы во время движения избегать больших освещённых улиц, застав и ночной стражи. И генерал ещё раз убеждался в надобности и полезности этого офицера, который и карту может составить, и разведку провести, и запомнить все дороги, да так, чтобы даже в ночи их без ошибки угадывать. Замыкали колонну кавалеристы Юнгера. Волков с Нейманом и Кохнером ехал в середине отряда. Сам генерал ехал там, где был больше всего надобен, а именно рядом с бывшим ротмистром городской стражи, которому выделили крепкого мерина из обоза. Тот всё ещё терзался думами о будущем, и генералу приходилось расписывать
