В Воронеже Петр убедился, что многие из старых судов уже прогнили и пришли в негодность, и приказал разобрать их с тем, чтобы по возможности сохранить оснастку и материал. Царь снова взял в руки инструмент и, вспомнив плотницкое ремесло, сам работал на верфи. Тяжелый физический труд помогал Петру отвлечься от выпавших на его долю за последний год забот и тревог. Чтобы поддержать его, в Воронеж прибыли Екатерина, его сестра Наталья и сын Алексей. Дважды отлучаясь из армии, его навещал Меншиков. В апреле, когда сошел лед, Петр поплыл вниз по Дону к Азову и Таганрогу, где стоял готовый к выходу в море флот. Но маневры были отложены из-за лихорадки, продержавшей Петра в постели с конца апреля до конца мая. К тому времени Толстой добился от султана заверения в том, что ни турки, ни татары не выступят против царя. Флот оставался в готовности, чтобы у турок не было поползновения нарушить это обещание, но Петр уже стремился вернуться к армии. 27 мая он наконец поправился настолько, чтобы тронуться в путь. В степи наступало лето, а вместе с ним и решающий час его противоборства с Карлом.
Глава 15
Накануне сражения
В первые дни апреля зима на Украине подошла к концу. Снег стаял, земля подсыхала, на холмистых лугах и по берегам рек зацвели дикие крокусы, гиацинты и тюльпаны. Под стать весенней атмосфере было и расположение духа Карла. В ожидании свежих шведских полков и польской королевской армии он вел переговоры с крымскими татарами и султаном. Король чувствовал себя настолько уверенно, что оставил без внимания попытку русских договориться о мире. Когда Петр прислал к нему плененного под Лесной шведского офицера сообщить, что «царь склонен заключить мир, хотя и не может поступиться Петербургом», Карл ему даже не ответил.
Дожидаясь результатов переговоров с турками и татарами, Карл решил отвести армию южнее, куда скорее могли бы поспеть подкрепления как из Польши, так и из Крыма. В 200 милях к юго-востоку от Киева на Харьковской дороге находилась Полтава – небольшой, но оживленный торговый городок, расположившийся на гребне двух крутых обрывов, нависших над широкой, болотистой поймой Ворсклы, притока Днепра. По европейским понятиям, Полтава была не слишком надежно укреплена – ее окружал десятифутовый земляной вал с тыном по верху, рассчитанный на защиту от грабительских набегов казаков и татар, но никак не от атак регулярной европейской армии, располагавшей артиллерией и опытными военными инженерами. Если бы Карл пошел на Полтаву минувшей осенью, он легко овладел бы ею, но в то время король счел, что Полтава великовата для зимних квартир. А с осени русские успели укрепить город, установить на валах девяносто одну пушку и усилить гарнизон. В распоряжении энергичного коменданта, полковника Келина, было теперь 4182 солдата и 2600 ополченцев.
Карл все это знал и тем не менее решил осадить город. Инженерная подготовка осады была возложена на генерал-квартирмейстера Гилленкрока, который слыл специалистом по подкопам и другим осадным приемам. Король требовал, чтобы тот действовал по рецептам знаменитого французского мастера, и в шутку величал его «наш Маленький Вобан». Гилленкрок приступил к работе, хотя сразу предупредил короля, что у них наблюдается явная нехватка едва ли не самого главного компонента всякой успешной осады – артиллерии, способной обеспечить эффективный обстрел. Гилленкрок понимал, что в конце концов Карлу придется бросить на штурм пехотинцев, и потому сказал королю: «Приступ может погубить пехоту вашего величества, а все будут считать, что эту осаду присоветовал вам я. Посему прошу не винить меня в случае неудачи». «Не бойтесь, – уверенно отозвался Карл, – всю ответственность я беру на себя».
Шведы начали рыть траншеи и 1 мая приступили к обстрелу крепости. Постепенно линия окопов приближалась к стенам Полтавы. Однако в шведском лагере многим, включая самого Гилленкрока, казалось, что не все имеющиеся у них возможности используются в полной мере. В первый день осады пушки палили непрерывно, обрушивая на защитников города лавину огня, но в 11 часов вечера король неожиданно приказал прекратить обстрел. Гилленкрок возражал. Он доказывал, что, если вести обстрел хотя бы еще шесть часов, Полтава непременно сдастся на милость короля. Но Карл был непреклонен, и орудия смолкли. В дальнейшем интенсивность огня ограничили пятью залпами в день, что могло в лучшем случае потревожить противника. Шведам, конечно, нужно было экономить порох, но не в такой же степени!
И Гилленкрок, и многие другие офицеры не понимали не только странной тактики короля, но и того, зачем вообще предпринята эта осада. Почему впервые за всю русскую кампанию Карл вдруг изменил своей приверженности бою в открытом поле и предпочел осаду? Но уж если он все-таки начал ее, почему ведет в такой вялой манере? Обеспокоенный и растерянный Гилленкрок как-то поинтересовался, что думает об этом Реншильд. «Видимо, король желает немного развлечься, пока не подойдут поляки», – отвечал фельдмаршал. «Дорогое удовольствие, – заметил Гилленкрок. – За него придется платить многими человеческими жизнями». «Коль скоро такова воля его величества, нам надлежит удовлетвориться этим», – заявил Реншильд и, не желая продолжать разговор, поскакал прочь.
Многие шведские офицеры, как и Гилленкрок сбитые с толку, полагали, что осада представляет собой хитроумную уловку и затеяна для того, чтобы выманить на бой основные силы Петра. Если замысел Карла и впрямь был таков, гарнизон Полтавы невольно способствовал его осуществлению тем, что упорно оборонялся. Защитники отбивали приступы, устраивали вылазки и разрушали ходы подкопов, которые тянул к стенам Гилленкрок. Сам Карл был поражен столь ожесточенным сопротивлением. «Ну и ну! – говорил король. – Не иначе как русские сошли с ума, – похоже, они вздумали защищаться по-настоящему».
За шесть недель затянувшейся осады весну сменило знойное украинское лето. Король всегда находился в самом опасном месте. Чтобы воодушевить своих воинов, он перебрался в домик, стоявший так близко от городских валов, что стены его были изрешечены неприятельскими пулями. Хотя защитники Полтавы прицельным огнем поражали шведских саперов и инженеров, траншеи и окопы подводились все ближе. Однако время работало против шведов. Наступила жара, среди раненых распространилась гангрена, и многие стали умирать. Добывать съестные припасы становилось все труднее; отряды фуражиров рыскали по окрестностям, вновь и вновь обирая хутора и селения, пытаясь выколотить последнее из людей, которых сами же за неделю до того обчистили до нитки. Вскоре нельзя было раздобыть иной пищи, кроме конины и черствого хлеба. Пороху оставалось мало, да и тот был сильно подпорчен талыми снегами и весенними дождями. Пушечный выстрел звучал не громче хлопка в ладоши. Мушкеты стреляли едва ли дальше чем на двадцать ярдов. Да и свинца тоже недоставало, так что приходилось высылать из окопов солдат – подбирать на поле стреляные неприятельские пули.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
