К 22 июня шведы преодолели растерянность. Состояние короля оставалось тяжелым, но смерть ему более не грозила. Реншильд вывел армию в поле северо-западнее Полтавы и построил боевые порядки, вызывая Петра на битву. Дабы воодушевить войска, в носилках, подвешенных между конями, перед строем появился Карл. Но Петр не обнаружил желания принять вызов, а продолжал деловито укреплять свой лагерь. Он и так уже почти достиг своей цели – отвлек шведские силы от осады Полтавы. Видя, что русские не намерены вступать в бой, Карл приказал Реншильду не держать попусту людей в строю. Именно в этот миг, когда король на носилках находился среди солдат, из Крыма и Польши прибыли наконец долгожданные гонцы, от которых он с нетерпением ждал известий о подкреплении.
Из Польши Карлу сообщили, что ни Крассов, ни Станислав на помощь не придут. Поляки были в своем репертуаре – вечные интриги, зависть, метание из стороны в сторону. Станислав неуверенно чувствовал себя на шатком польском троне и вовсе не желал идти на восток и оставлять ненадежное королевство без присмотра. С Крассовом у него вышла размолвка, и генерал отвел свой корпус в шведскую Померанию, где занимался обучением прибывавших из Швеции новобранцев, намереваясь в дальнейшем выступить с ними на Украину, к королю. Но прибыть он мог только к концу лета. Второй гонец был от Девлет-Гирея. Хан заверял Карла в неизменной дружбе и сожалел, что не может прислать войска ему на подмогу, поскольку султан ему этого не позволил. Прикованному к носилкам шведскому королю пришлось проглотить горькую пилюлю. Он понял, что его надежды на подкрепление были тщетными, как и мечта о великом походе союзников с юга на Москву.
Король сообщил эти безрадостные новости своим советникам, и те впали в уныние. Практичный Пипер рекомендовал немедленно прервать кампанию, снять осаду с Полтавы и отступить с войсками за Днепр, в Польшу, чтобы спасти короля и армию для будущего. Граф советовал также не пренебрегать возможностью дипломатических переговоров с царем. Пипер напомнил, что недавно получил письмо от Меншикова, в котором князь предлагал лично явиться для переговоров в шведский лагерь, если Карл гарантирует ему неприкосновенность. Даже если его величество и подпишет мир с Россией, убеждал Пипер, войну можно будет возобновить потом, при более благоприятных обстоятельствах. Но Карл отверг и отступление, и переговоры.
А тем временем положение шведской армии медленно, но неуклонно ухудшалось. Армия таяла на глазах: в мелких стычках каждый день гибли или получали ранения люди, а заменить их было некем. Съестного не хватало, поскольку весь край обчистили до последнего зернышка; порох никуда не годился, свинец был на исходе, износились мундиры, из прохудившихся сапог торчали пальцы. Ощущение, что русских никогда не удастся выманить из лагеря и заставить принять бой, действовало угнетающе, а к нему добавлялись апатия и вялость, вызванные изнуряющим зноем. Самого Карла, вот уже сколько дней прикованного к постели, одолевало беспокойство, смешанное с усталостью. Он остро ощущал необходимость что-то предпринять и оттого еще больше страдал от своей беспомощности. И по мере того, как одна за другой терпели крах все его надежды, а позиции шведов под Полтавой становились все более уязвимыми, у него росло желание покончить со всеми тревогами одним решительным ударом. Карлу был ведом один выход – баталия. Баталия может не принести победы, но по крайней мере сохранит честь. Если король победит, это возродит к жизни почти погребенные ныне надежды. Тогда-то турки и татары не преминут примкнуть к победоносной шведской армии, чтобы принять участие в триумфальном походе на Москву. Но пусть даже обстоятельства не позволят одержать решительную победу. Что ж, ничейный исход, подобный результату битвы у Головчина, все равно откроет путь к почетным переговорам и позволит вернуться в Польшу, не теряя достоинства.
Карл решил дать бой во что бы то ни стало. Он должен обрушить на врага все оставшиеся силы – без промедления и по возможности неожиданно.
* * *
У Петра оснований стремиться к сражению было гораздо меньше. Шведский король мог спасти положение, только навязав бой неприятелю и одержав в нем хотя бы неполную победу. Иное дело Петр: он и без того достиг чего желал. За Полтаву можно было теперь не опасаться, как и за то, что шведы получат подкрепление. Царь не стремился к бою – другое дело, если бы удалось заставить шведов штурмовать укрепленные русские позиции: тогда преимущество русских было бы бесспорно. Исходя из этого, Петр и вел всю подготовку.
В ночь на 27 июня русская армия вышла из лагеря у Семеновки, переместилась на юг и разбила лагерь у деревни Яковцы, всего в четырех милях севернее Полтавы. Работая всю ночь, русские солдаты возвели четырехугольное земляное укрепление. Противник по-прежнему внушал Петру уважение, и атаковать царь по-прежнему не решался, но, подводя войска все ближе, он как будто приглашал, заманивал, чуть ли не вынуждал шведов штурмовать земляные валы. Тылом русские позиции были обращены к обрывистому берегу Ворсклы. В этом месте он был так крут, а заболоченная пойма так широка, что о переправе сколь бы то ни было значительных сил не могло быть и речи. Следовательно, отступать отсюда армия могла бы только на север, назад к броду у Петровки.
Однако место для лагеря было выбрано удачно. К югу, до самой Полтавы тянулись леса, перемежающиеся оврагами и лощинами, так что крупные силы подойти с этой стороны не могли, как, впрочем, и с севера, где тоже рос густой лес. Приблизиться к лагерю можно было только с запада, где раскинулась широкая равнина с редкими купами деревьев. Лагерь был укреплен со всех четырех сторон, но наиболее тщательно, разумеется, с запада. Здесь вдоль вала тянулся ров глубиной шесть футов, а на его гребне было установлено семьдесят пушек. Позади него, ожидая своего часа, раскинула свои палатки пехота – пятьдесят восемь батальонов общим числом 32 000 человек. А снаружи за валом стала лагерем кавалерия – 10 000 всадников в составе семнадцати собственно кавалерийских и драгунских полков.
Укрепления были надежны, численное превосходство неоспоримо, но Петру все казалось мало. Он воевал со шведами вот уже девять лет и хорошо знал, какие это мастера наносить неожиданные удары. Поэтому он принял дополнительные меры предосторожности, исходя из того, что, когда бы шведы ни вздумали напасть на русский лагерь, у них только один путь – по Полтавской дороге. Примерно в миле к югу от лагеря открытая равнина сужалась. С востока она была ограничена лесом и оврагами, а с запада болотистым перелеском. Оставался узкий проход, по которому и шла дорога. Петр перекрыл эту горловину цепью из шести земляных редутов, расположив их на расстоянии мушкетного выстрела (около 300 ярдов) друг от друга. Каждый редут – четырехугольник земляных стен длиной около 100 футов с любой стороны – вмещал несколько сот солдат и одну-две пушки. В них засели солдаты двух батальонов Белгородского полка и отдельные подразделения из полков Неклюдова и Нечаева. За линией редутов разместились уже упомянутые семнадцать драгунских и кавалерийских полков, поддержанные тринадцатью орудиями конной артиллерии. Командовали этими силами Меншиков, Ренне и Боур. Полевые укрепления в сочетании с многочисленной конницей должны были стать передовым заграждением, первой линией противодействия любой попытке шведов прорваться сквозь горловину.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
