«Рассердился», — подумал я и испугался, но тут же решился: — И я не пойду! — сказал я, но топнуть не посмел. — Мы вам палку вырежем, потом и пойдём все. Я так не могу, как же вы один тут останетесь?
— Стой! — крикнул Мишка и хлопнул меня по плечу. — Уж я всё придумал. Доктора нужно? Нужно. Я один и пойду на завод. А ты здесь останешься, что надо, Василию Петровичу делать будешь. Ладно?
— Один? — спросил я, и мне даже жарко стало, но тут же я спохватился: — Останусь! Иди, Мишка. Только, — тут я на минутку запнулся. — Только ты, Мишка, очень скоро придёшь? С доктором?
— Без меня всё решили и устроили, а я у вас вроде куклы? — сердито заворчал было Василий Петрович и даже попробовал приподняться. Но я с удивлением заметил, что сердится он не так, как вчера, и даже как будто и не сердится вовсе. — Вместе идите, говорю, — продолжал он с усилием. — Вы не понимаете, почему так нужно, а я понимаю, — договорил он каким-то странным голосом.
И тут Мишка завёл руку за спину и ущипнул меня так крепко, что я чуть не вскрикнул.
— Хорошо, дядень… то есть Василий Петрович, — сказал он послушно, я даже рот открыл от удивления. — Мы только корешков наготовим: вам оставим и себе возьмём. Мы вашу лопатку возьмём. Можно? Поворачивайся, Серёжка!
Спустившись с обрыва к реке, Мишка с размаху воткнул лопатку в землю.
— Когда болен кто крепко, нипочём ему перечить нельзя, — серьёзно проговорил он. — Ты ему не говори. Серёжка, а пойду я один. Ему и воды тут подать надо и всё. А я уж быстро махну, дня через два назад вернусь. Не сомневайся!
Я кивнул головой.
Мы работали быстро, но молча, говорить не хотелось.
Вернувшись к костру, наложили в горячую золу такой запас корневищ оситняка, что его хватило бы Мишке на неделю. Потом доварили и разделили щуку. Наконец, когда всё было сделано, Мишка завязал мой плотно набитый мешок и вскинул его на спину.
— Ну, — сказал он и крепко закрутил левой рукой хохол, — коли что, Серёжка, уж так.
— Так, — ответил я и кивнул.
Короткий этот разговор был нам обоим понятен.
— Пойду! — сказал Мишка отрывисто, повернулся, перешёл поляну и, не оглянувшись, исчез в кустах.
Я постоял, посмотрел ему вслед, поцарапал зачем-то ногтем кору дерева, возле которого стоял, и обернулся. Недалеко под кустом видна была неподвижная, прикрытая тёмным пальто фигура…
Я помедлил ещё минуту и, наклонившись, принялся усердно рвать траву, чтобы сделать помягче постель Василию Петровичу.
Разгадка страшной ночи
Я уговорил Василия Петровича съесть немного ухи и рыбы кусочек и даже чай заварил из земляники, кисленький и очень вкусный. Больную ногу я несколько раз обкладывал свежими листьями подорожника, положил её повыше на охапку свежей травы. В хлопотах я и не заметил, как наступил вечер, даже о Мишке не очень думал. Пора было гасить костёр и ложиться, но уж очень красиво бегали по веткам золотые искорки, и я всё продолжал подбрасывать в костёр сухие ветки валежника.
Вероятно, это нравилось и Василию Петровичу: он часто открывал глаза и поворачивал голову к костру. Но мне казалось, что больше он смотрит не на костёр, а на меня.
— Серёжа, — заговорил наконец Василий Петрович, — о чём ты думаешь?
Я немножко смутился, — а если он смеяться станет?
— О людях, — ответил я неуверенно. — О диких, которые вот в этом самом лесу, может быть, жили очень, очень давно. Может быть, они сидели около костра, на этом самом месте, где мы сидим.
— Наверно, сидели, — согласился Василий Петрович. — Только не так спокойно, как мы. Леса в то время были полны диких зверей.
— А как они защищались? — спросил я и невольно оглянулся назад, в непроглядную темноту за костром.
— Да уж как могли: палками, камнями, а то и просто зубами. Огонь был тоже защитой, его и разводили сначала для того, чтобы спасаться от хищных зверей. Тогда ещё ни жарить, ни варить не умели, а ели и мясо и растения сырыми. Они их много знали, для них лес был и садом и огородом.
— А почему теперь мы их забыли?
Ох, как интересно было говорить о древних людях не на уроке, а у костра в лесу.
— Почему? — повторил Василий Петрович. — Да потому, что теперь многие растения служат человеку так же, как приручённые животные, и растения, которые разводит человек, например, морковь, капуста, стали вкуснее, сочнее. Люди постепенно и забыли о диких растениях.
Я отошёл от костра и сел поближе к Василию Петровичу.
— Это очень плохо, — сказал я. — Вот мы чуть не умерли от голода, когда вас нашли, и не знали, сколько в лесу хорошей еды.
Я замолчал.
— О чём ты думаешь? — снова заговорил Василий Петрович,
— Я думаю, как жаль, что вы мальчиков не любите, а то мне очень о многом надо бы вас спросить. Василий Петрович вдруг закашлялся и отвернулся.
— Нет, я… совсем… Ну, одним словом, мне даже интересно с тобой говорить. Даже очень интересно. Ты… — тут он опять немного покашлял, — ты, гм, спрашивай.
Я очень обрадовался. Как же это я не заметил, что ему интересно?
— Тогда вы мне, пожалуйста, всё расскажите, какие растения в лесу и на болоте бывают, которые есть можно. А я всё это запишу. Для нашего пионерского отряда. И потом, если мы пойдём, нам не опасно будет заблудиться. Поблудимся, поблудимся и придём когда-нибудь домой. Правда?
Я очень торопился всё что сказать, пока Василию Петровичу интересно со мной разговаривать. Но ему, и правда, далее видно было, что интересно.
— Если будете знать, как по лесу ходить, то и не заблудитесь, — ответил он и осторожно вытянул больную ногу. — Подложи-ка мне под неё ещё сена немножко. — Вы как в направлении разбирались, когда сюда шли?
— Мы знали — на деревьях мох больше растёт с северной стороны, а веток больше на южной. Вот, так вашей ноге удобно? Только это оказалось неправда: по-всякому они растут, и мох и ветки. Всё перепуталось.
Василий Петрович покачал головой.
— Ничего не перепуталось, — недовольно ответил он. — Дерево надо выбрать, которое свободно стоит где-нибудь на поляне. А если оно с краю жмётся, всегда веток пустит больше туда, где свободнее. Понял?
— Понял, — обрадовался я. — Это я тоже запишу. У нас будет настоящая книжка для путешественников. И ещё… — я несколько поколебался, но потом вдруг решился. — И ещё, Василий Петрович, я хочу знать про лес и про зверей и про растения столько, сколько вы знаете. Всё!
— Сколько я знаю? — Василий Петрович вдруг засмеялся. — Ну, ну, придётся, пожалуй, порядочно поучиться. А пока давай-ка ложиться. Да не там, тут ложись, около меня, вместе моим пальто накроемся.
А вчера он говорил — терпеть не может, когда около него кто «дышит», — припомнил я, но очень охотно перенёс свою охапку травы к нему, на другую сторону костра.
