После минувшего приступа Гелату отпустило чувство всемогущества. Она снова напомнила себе, что является лишь человеком, оболочкой для той, что, несомненно, обладает высшей магической силой. Этой силе она должна подчиняться, и эта сила разрушает её изнутри. «Раньше я не чувствовала себя столь паршиво, — думала девушка, — а теперь мне становится хуже всякий раз, когда кто-то умирает по НАШЕЙ воле». Гелата взглянула на своего проводника, и понадеялась, что ей больше не придётся кого-то убивать.
В Ковале странников застиг ливень, и они были вынуждены укрыться в полуразрушенном амбаре на окраине, который, судя по всему, никому не принадлежал. Внутри было пусто, крыша протекала, но Гелата нашла оптимально сухое место, уселась там и перевела дыхание. Недомогание всё ещё мучило её, а промокшее тело теперь дрожало. Эдгар уселся неподалёку и впервые за несколько часов осмелился с беспокойством взглянуть на девушку.
— Ты в порядке? — опасливо поинтересовался он, и Гелата издала негромкий стон, напоминающий «хмм».
— В порядке. Просто устала.
Юноша помолчал, но спустя пару томных мгновений, отважился спросить:
— А как тебя звать?
— Гелата.
— И.… много вас?
— Нас? — удивилась девушка.
— Староверов.
Гелата усмехнулась и подтянула к себе колени.
— Я не из староверов.
— Но ведь ты сказала...
— Я сказала: «а если». Это было предположение, а не утверждение.
Девушка наблюдала за тем, как лицо юноши вытянулось в недоумении.
— В какого же бога ты тогда веришь?
— Знаешь, последние события жизни заставили меня усомниться в каких-либо богах. Если бы я принимала на веру всё, что вижу и слышу, то могла бы утверждать, что сейчас один из них сидит во мне. Но ведь такое невозможно, правда? Боги не вселяются в чужие тела. А с другой стороны, что смертным известно о богах? Об их умениях и мотивах? Я, как и все ныне живущие, родилась под знаком Геул, но всё чаще мне кажется, что он оставил нас. Может, уже умер и поэтому глух к молитвам.
— Бог не может умереть, иначе миру пришёл бы конец.
— А как же трёхликий? Он тоже жив? Или погиб, а миру конец так и не пришёл?
Эдгар потупил взгляд.
— Трёхликий Эрэс — выродок заблуждений. Он никогда не существовал.
Гелата едва заметно усмехнулась. «Чем же Геул реальнее трёхликого? — подумала она. — Чем его существование реальнее существования иных?»
— Зачем ты ищешь храм староверов, если не являешься одной из них?
— Не знаю, — ответила девушка с толикой сожаления, чем вызвала ещё больше вопросов у Эдгара. — Так хочет она.
— Кто?
— Энэйн.
***
Когда дождь стих, Гелата велела Эдгару подняться и вместе они отправились на рынок, чтобы пополнить истощающиеся запасы. Юноша помог дотащить корзину с едой до их скромного временного убежища, где вскоре они разделили трапезу. У Гелаты был плохой аппетит, но она заставляла себя есть. «Силы закончатся и не сможешь идти», — говорила она себе. Как будто в подтверждение этому девушку посетило головокружение. Она несколько раз моргнула, пытаясь вернуть чёткость вещам.
— Ты расскажешь, кто такая Энэйн? — поинтересовался Эдгар, как показалось девушке, порядком осмелевший.
— Я и сама толком не знаю. Если бы я рассказала тебе то, во что поверить нельзя, ты бы смог разглядеть в этом правду?
Юноша пожал плечами.
— Не могу сказать, пока не услышу.
И Гелата рассказала ему часть истории, где впервые встретилась с таинственным существом, и как в дальнейшем его призрак или его воспоминания стали преследовать её по пятам. Одно из них назойливо появлялось во снах. Таинственный храм. На лице Эдгара мелькнула тень заинтересованности. Гелате показалось, что после жестокого убийства на дороге, он верит ей, но чтобы не пугать проводника ещё больше, она умолчала про предыдущие, исполнение которых не контролировала.
— Значит, ты себе больше не принадлежишь?
Вопрос Эдгара впервые натолкнул Гелату на эту мысль. Ведь действительно, она утратила былую жизнь, власть над снами, и даже желаниям теперь повиновалась не собственным. Ей сказали найти, и она искала. То ли из страха, то ли от отчаяния, то ли потому, что больше не видела себя в чём-то пригодной. Ей хотелось прийти к какому-то итогу. Она покинула Архорд в тот же день, как её ограбили, и пошла наобум, интересуясь у случайных торговцев и крестьян о направлении. Поначалу Гелате думалось, что она без труда доберётся сама, но чем дальше она уходила, тем сильнее сбивалась с дороги, которую даже не знала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Девушка не ответила, задумавшись, а Эдгар не повторил вопроса. Они сидели и слушали ливень. Когда вторая волна миновала, Гелата поднялась и отряхнула платье. Ей не хватало воздуха, и девушка покинула амбар в надежде, что снаружи ей станет легче. Облокотившись на влажную ветхую стену, она наблюдала за тем, как сумерки стремительно окутывают пространство. В дождливую погоду темнело раньше. Гелата сделала глубокий вдох и почувствовала себя лучше. «Если я до сих пор жива, значит, это кому-то нужно. Верно, судьба моя интереснее, чем казалось мне когда-то. Чего же ты хочешь, Энэйн? Мне бы понять это прежде, чем отправиться туда, куда ты насильно склоняешь мой разум».
Внезапно девушка услышала, как кто-то чихнул. Она встревожилась, поскольку это был не Эдгар. Звук доносился откуда-то сбоку, и Гелата осторожно ступая, продвинулась до края стены. Она заглянула за угол и чуть вздёрнула брови. Несомненно, она ожила обнаружить там какую-нибудь опасность, но это были всего лишь дети. Двое маленьких сирот: девочка лет восьми рыжеволосая и чумазая, а прямо за её спиной низенький мальчишка лет пяти или шести от роду. Оба побелели от страха, сжались и отступили, как будто боялись навечно остаться в повисшей над ними мрачной тени. Гелата взирала на них несколько мгновений, не шевелясь. Такие крохи... и совсем одни. Никого из взрослых или хотя бы подростков поблизости.
— Чьи вы? — поинтересовалась она, и рыжеволосая тут же невнятно выдала:
— Мы ничейные. Мы здесь сами.
— Сами? А где ваши родные?
— У нас нет родных... мы сами, — повторила девочка тоненьким ребяческим голоском. Гелата заметила, что у неё не достаёт переднего зуба.
— А что вы здесь делаете?
— Мы... мы кушать хотим, сестрёнка... мы давно не ели, — жалобно простонала девочка. Юнец украдкой выглянул из-за её плеча, но сразу же спрятался обратно, то ли испугавшись, то ли стесняясь.
— Подождите здесь минуту... я сейчас вернусь, — с этими словами девушка удалилась в амбар, и вскоре возвратилась с двумя крупными яблоками в руках. При их виде у детей засветились глаза, и оба подались вперёд, протянув к Гелате тощие ручонки. Девушка присела на корточки, чтобы стать с ними одного роста и улыбнулась так мило и безобидно, как только была способна.
— Вот, возьмите, — она отдала им спелые плоды, и вдруг почувствовала, что цепенеет. Вопреки собственной воле, Гелата вдруг добавила: — Но только я хочу, чтобы вы помнили... эти яблоки дала вам Энэйн — наш новый милосердный бог. Она благословляет вас.
— Спасибо! Спасибо вам! — дети с радостью выхватили протянутые им яблоки и наивно заулыбались в ответ.
— Где вы живёте?
— Мы... — девочка замялась, как будто не хотела выдавать эту тайну, но Гелата не стала её мучить.
— Ладно, не важно. Расскажите другим детям, кто дал вам еду. Энэйн. Запомнили?
— Энэйн! — повторили они хором.
— Правильно. Если все вы сегодня перед сном помолитесь Энэйн, то можете прийти завтра, и я дам вам корзину хлеба. Договорились?
— Да! Слава Энэйн! До завтра, добрая леди! — и они побежали прочь, оставив Гелату в одиночестве. Она наблюдала за их короткими удаляющимися тенями, пока те не скрылись из виду, затем почувствовала, что невидимая сила отпустила её, и вдруг заплакала. Девушка сделала это беззвучно, закрыв лицо руками. Не оставалось сомнений — она себе больше не принадлежала. Милосердный бог! Вот как называло себя существо, завладевшее её телом. Но являлась ли она тем, кем хотела себя видеть или просто желала, чтобы другие видели её таковой? «Энэйн... кем же ты была?» Перед мысленным взором Гелаты возникло веснушчатое лицо. Красноволосая незнакомка улыбалась. Это была одновременно обольстительная и злая улыбка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
