Понимала и Фрэнсис. Поэтому она сочувственно кивнула.
— Тут сыграла роль и внезапная смерть отца Джинни от инфаркта. Это была первая большая потеря в ее жизни. Осмелюсь сказать, мы были идеальной семьей, что редко в наше время. Двадцать пять лет я прожила с Чарльзом без единой ссоры. Он до последнего своего дня трудился в компании «Поляроид» и был доволен и жалованьем, и работой, а я вела домашнее хозяйство и растила наших детей — Джинни и ее младшего брата Чарли. У них всего десять месяцев разница. Знаете, как говорят про это — «ирландские близняшки». — Улыбка осветила лицо Рут, и веснушки проявились еще ярче. Она на глазах помолодела.
— Перед смертью муж купил этот домик на Кейп-Код. Мечтал отдохнуть на старости лет. Не получилось… умер еще молодым. Чарли здесь и дня не прожил. Поступил в Вест-Пойнт, и теперь он военный летчик.
— Поздравляю вас с таким сыном, — искренне сказала Фрэнсис.
— Я счастлива, что с ним все в порядке. А вот у Джинни со смертью отца возникли трудности. Она потеряла сон, бродила, как лунатик, по ночам. Я-то думала, что раз она дипломированный психолог, то справится сама со своими проблемами. На всякий случай нашла ей работу в цветочном магазине — для отвлечения, но это всего лишь временно, ведь они берут сотрудников только на горячее время — июль, август, — сезон свадеб. Ей там было неинтересно, тем более с ее образованием. Она ничего не говорила мне, но вот посмотрите сами…
Фрэнсис ужаснуло изображение девушки на фотографии. С таким выражением лица люди, вероятно, бросаются с утеса в море.
— Она не хотела сниматься, но я ее все равно щелкнула. А потом… потом я отправилась поговорить с преподобным Бёрджесом.
— С вашим священником?
— Да. Мы всегда были религиозной семьей и старались не пропускать ни единой воскресной службы. Когда мы переехали сюда, отец Бёрджес встретил нас как родных, и мы сразу влились в общину. И его помощник стал нашим задушевным другом. Нам показалось, что оба они — люди очень хорошие.
Рут достала из коробки листок и протянула Фрэнсис. Это был еженедельный обзор церковных новостей, рассылаемый прихожанам по подписке, за сентябрь 1985 года. В правом верхнем углу помещалось небольшое фото двух улыбающихся мужчин в рясах с деревянными ложками в руках. Подпись под фотографией извещала: «Во славу господа нашего. Благотворительный ленч в Мужском клубе пенсионеров, организованный стараниями преподобных отцов наших». Одно лицо было знакомо Фрэнсис по газетной вырезке. Второе также показалось ей знакомым. Она приблизила листок к глазам и узнала отца Уитни. Впрочем, у нее еще оставались сомнения.
— Это случайно не Эдгар Уитни? — решила удостовериться она.
— Да, да, — закивала Рут. — Он был тогда помощником приходского пастора.
— А вы знаете, что сейчас он настоятель той церкви, где прихожанкой была Хоуп?
— Вот как! Я не знала. Я не знала, что с ним сталось после того, как он покинул наш приход. — На лице Рут появилось задумчивое выражение, словно она прикидывала, стоит ли ей делиться с гостьей какими-то только ей известными фактами.
Фрэнсис молча ждала, к какому решению придет Рут.
— После нашей беседы преподобный Бёрджес зашел к нам домой повидаться с Джинни. Он убедил ее поработать для церкви, чтобы свободное лето не пропало зря. Не знаю, как это ему удалось. Я не участвовала в разговоре. Но помню, что, заглянув вот в эту самую комнату, я увидела их сидящих рядом на кушетке. Он держал ее руку в ладонях, а она выглядела полностью поглощенной его словами. Никогда прежде я не видела свою дочь такой увлеченной…
— А он не посвятил вас в подробности их беседы?
— Нет, да это и неважно. Джинни стала ходить на работу каждый день, посещала со мной церковные службы по воскресеньям, и в ее жизни появились какие-то радости. Я не хотела допытываться, чем он так на нее повлиял. Я вздохнула с облегчением. Я думала, что это вера в господа нашего возродила ее, и была благодарна и счастлива… — Тут глаза матери наполнились слезами, и ей пришлось сделать паузу. — В августе Джинни сказала мне, что отец Бёрджес предложил ей работу на полный день и она согласилась. Тут меня что-то кольнуло. Честно говоря, я была разочарована. Ведь ее образование обошлось дорого, и я считала, что моя дочь достойна большего, чем служба в церковной конторе. Но я боялась ей возразить, не хотела, чтобы она почувствовала, что ее осуждают.
— А со священником вы поговорили?
— Да. Может, мне не следовало этого делать, не знаю.
— И что он вам сказал?
— Сказал, что Джинни — особенная девушка. Бог избрал ее для служения церкви, и я должна этим гордиться. Для него самого и для отца Уитни она воистину бесценна. Так именно и сказал — «бесценна»!.. — Голова несчастной женщины поникла, плечи содрогнулись от рыданий. Речь ее стала невнятной. — Я ушла от него ни с чем. Но кто я такая, чтобы сомневаться в выборе господнем? Мы продолжали жить вместе, но Джинни все больше и больше времени проводила в церкви. Она вела там классы. Она бралась за любое дело. На выходные она отправлялась с экскурсиями. Чем только она не занималась! Но меня смущало, что за такую трату сил и времени ей платили всего четырнадцать тысяч долларов в год. Вот какое мизерное жалованье она получала.
— Вы с кем-нибудь делились своими тревогами? — поинтересовалась Фрэнсис.
— Пару раз я заикнулась о деньгах на чаепитии у преподобного Бёрджеса, но он стал рассыпаться в похвалах Джинни за ее бескорыстие и энтузиазм. Он сказал, что своими добрыми делами она заслужит для нашей семьи царствие небесное. И все прихожане в один голос восхваляли мою Джинни. На меня, конечно, это подействовало. Хоть что-то светлое мелькнуло в жизни впервые со дня кончины Чарльза. Я поверила, что моя дочь чуть ли не святая. Я слишком возгордилась, вознеслась чересчур высоко. А с высоты падать еще страшнее. А потом я нашла ее…
Рут подняла на Фрэнсис красные, распухшие от слез глаза.
— То была первая среда Великого поста, когда мы каемся в наших грехах. — Она показала гостье сложенный пополам кусочек картона с изображением креста. — Это записка Джинни. Она оставила ее мне, покидая наш мир.
Фрэнсис осторожно протянула руку за карточкой, раскрыла ее и прочла текст на обороте. Крупные буквы и почти детский почерк — с трудом верилось, что это писала девушка двадцати трех лет.
«Я заглянула внутрь себя и ужаснулась. Я каялась, молилась, взывала к милосердию божьему, но не смогла искупить свою вину. Похоть к отцу Бёрджесу переполняет меня, и извращенное желание руководит мною. Я грешнее его. Я тот самый сатана, искушавший Иисуса в пустыне. Я тот самый змий в райском саду. Только став жертвенным агнцем, я могу заслужить прощение».
Рут неожиданно приподнялась в кресле и передала Фрэнсис всю коробку. Той ничего не оставалось, как заглянуть в нее. Она увидела пожелтевшие газетные вырезки, описывающие смерть Вирджинии, то, как было обнаружено ее тело, и отчет предварительного следствия, несколько фотографий девушки, на одной из которых она была снята вместе с братом в военной форме, и копия свидетельства о смерти. Основную тяжесть в коробке составляла и больше всего места занимала пухлая папка с документами. Фрэнсис, едва раскрыв ее, не могла не погрузиться в чтение.
1987 год был уже в далеком прошлом, но не для матери, потерявшей дочь.
«Обвинение в действиях, приведших к насильственной смерти Вирджинии Бейли, и в нарушении пастырского долга выдвинуто матерью покойной, Рут Карлтон Бейли, против христианского храма епископальной церкви, размещенного в графстве Барнаби, против преподобного Роджера Бёрджеса и его заместителя преподобного Эдгара Уитни».
Фрэнсис быстро пробежала глазами по томительным строчкам преамбулы.
Пункт 54. Наконец-то.
«Зная о подверженности Вирджинии постороннему влиянию, зная о своей власти над нею, которую он имел в качестве ее духовного наставника, и зная о ее хрупком, болезненном эмоциональном и физическом состоянии, преподобный Бёрджес преступно пользовался своим положением и доверием потерпевшей:
