– Почему ты мне не веришь?! Я тут полтора часа гоняюсь!
Корсаков сшиб его одним ударом в переносицу, наступил ногой на грудь.
– Ты упустил ее, скотина! – заорал, и в глазах потемнело. – Я розы нашел!.. А ты!..
Болгары стояли полукругом, смотрели с недоуменным испугом и не вмешивались. Марат пнул капитана, бросился в сторону аллеи кактусов, однако вернулся.
– Кто директор? – спросил по-русски. – Кто начальник? Вот этого всего? Кто? Чье это?
Охранники сада опомнились, заслонили собой пожилую женщину в очках. Послышался приглушенный ропот, что-то про полицию.
– Мне цветы нужны, – продираясь сквозь гнев и одновременное отчаяние, натужно проговорил Корсаков. – Настоящие, белые, для нее. Я у вас нашел, там!.. Продайте мне розы, пожалуйста.
Сотрудники королевской резиденции взирали настороженно и пытливо – должно быть, не понимали русского языка.
– Хочу розы, – на английском повторил он. – Белые… Там целых три куста!
Люди таращились на него и молчали. Даже нокаутированный Симаченко, пытаясь встать на ноги, замер на четвереньках и лишь шумно утирался и швыркал разбитым носом.
– Кто мне даст розы? Для девушки… Нет, вы не понимаете, люди! Она не просто девушка. Ее зовут Карна! Она богиня!.. Вот, поцеловала меня! Смотрите!.. Она достойна самых белых роз! Если не дадите, я нарву сам!
16
Арест Хана потряс нефтянку и привел в чувство уже на следующий день. Это сразу же отметил водитель Сторчака, когда утром ехали из загородного дома в Осколкове. Убрали придорожный крест вместе с венками и повядшими цветами, и даже яму от бетонного основания заровняли, а цены на топливо упали сразу на рубль и более, причем во всех крупных компаниях одновременно. Хирургический способ удаления опухоли сработал, теперь следовало ожидать массовой сдачи противника, поэтому Сторчак включил лишь один телефон спецсвязи, чтобы обеспечивать информационную поддержку премьера. Прежде чем принимать пленных, надо было заставить их поволноваться, да и сейчас было не до них. В технопарке он в первую очередь заглянул в коттедж Церковера на краю кукурузного поля.
В комнате, приспособленной под больничную палату, теперь постоянно дежурил священник, возможно поэтому врачей поубавилось, но добавилось аппаратуры и технического персонала. И хотя особняк был под наблюдением внешней охраны, появление непроверенных людей со стороны было сейчас вредным и даже опасным. Это была единственная лазейка на режимный объект, сквозь которую шла утечка информации и могли подсунуть кое-что посерьезнее, тем более медтехнику ввозили в спешке, без особого контроля. Сам новоокрещенный заметно поздоровел, по крайней мере открывал глаза, следил за движениями, шевелил обеими руками, все слышал и, кажется, понимал, но дар речи еще не вернулся. Неподалеку на площадке посреди кукурузного поля дежурил вертолет с пилотом, однако консилиум все еще считал Оскола нетранспортабельным и не позволял вывезти его в клинику, что было бы сейчас правильным.
Увидев Смотрящего, Оскол вновь попытался сесть и что-то сказать, но ему не дали сестры, дежурившие возле постели, как два ангела. Рассказывать что-либо о вчерашних событиях и встречах, тем паче в присутствии посторонних, Смотрящий не стал: при таком обилии завезенной с улицы аппаратуры это было слишком рискованно.
– Хана арестовали, – решился он обрадовать старика общеизвестным уже фактом. – Еще вчера. Прокуратура ведет обыски. Цены на заправках сразу рухнули…
Церковер услышал больше, чем он сказал, и вроде бы даже попытался улыбнуться. Сторчак пожал его руку и ощутил достаточно крепкую, живую ладонь.
– Ничего! – добавил при этом бодро. – Уже есть чем дать отмашку. Последний да будет первым!
Было видно, больной понимает, о чем идет речь, по крайней мере глаза его заблестели – всякая положительная эмоция сейчас работала во благо.
– Я помню, информация – это власть. – Сторчак покосился на запертую дверцу сейфа. – И мне сейчас ее не хватает. И людей не хватает…
Сказал так, словно пожаловался, и был понят: Оскол замычал, силясь что-то ответить, и медсестра перевела:
– Он посылает вас в музей.
– Куда? – переспросил Сторчак.
– В музей. Требует, чтоб вы посетили какую-то выставку.
– Да я бы хоть сейчас в рай, – сказал он Церковеру и глянул на священника, – да грехи не пускают.
* * *
Смотрящий терпеть не мог чужих рабочих мест, мебели, телефонов и обстановки, старался не задерживаться там даже при великой необходимости, а тут снова пришлось расположиться в неуютном кабинете Оскола в зоне Д, чтобы начальник разведслужбы все время находился рядом и мог докладывать лично. Кроме того, здесь было безопаснее в смысле сохранения информации – мало ли что могли подбросить за ночь в его собственный кабинет, если медики в марлевых повязках, выходя на перекур, бродят по кукурузному полю и шатаются возле стальной пирамиды. И при всем том Сторчак сразу же ощутил, что в незнакомых, непривычных декорациях он утратил тончайшее, много раз испытанное чувство напряженности окружающего поля, которое всегда помогало ему мгновенно и точно ориентироваться в пространстве, времени и обстоятельствах. Это был своеобразный эхолот, беспрерывно зондирующий среду и улавливающий малейшие изменения, и прежде чем получить некую информацию извне, он начинал заблаговременно предчувствовать ее, иногда поднимаясь до моментов провидческих. Он даже не пытался как-то объяснить себе эти способности, никогда их не обсуждал с другими, а садился, замирал на несколько минут и настраивался на определенную волну, после чего лишь подкручивал незримую ручку, удерживаясь в этом поле.
Поскольку все телефоны, кроме одного, были отключены, а вместе с ними всяческая текучка, ему оставалось только ждать развития событий и по просьбе младшего Холика обеспечивать информационную поддержку.
Сторчак вызвал к себе начальника разведки и приказал доложить обстановку вокруг музея Забытых Вещей.
– За прошедшую ночь ничего существенного не произошло, – сказал тот, опять почему-то прикрываясь портфелем, словно ожидал удара. – Последний экскурсионный автобус отошел ровно в девятнадцать часов. В двадцать два часа выдворили посторонних и заперли ворота парка. В двадцать три часа включили охранное освещение и выпустили овчарку. Сегодня в семь часов утра ворота открыли…
– «Новгородский посадник» не объявился? – прервал этот колесный скрип Смотрящий.
– По информации из Шанхая, «новгородский посадник» вылетает в семнадцать часов двадцать минут, – сообщил Филин. – И прибывает в девятнадцать пятьдесят пять.
– Так быстро?..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
