Кто эти люди? По Гоголю, один из них — ростовщик. „Он во всё силится проникнуть: в наши дела, в наши мысли и даже в самоё вдохновение художника. Бесчисленны будут жертвы этого адского духа… Горе, сын мой, бедному человечеству!“ Дух корысти, наживы разлагает человечество, приближая окончательную победу антихриста, оскверняя всё, к чему он прикасается: красоту, мудрость, любовь.
В „Выбранных местах из переписки с друзьями“ Гоголь, вопреки закону писательского ремесла, не принимал во внимание реакцию читателей. То, что нравилось одним, вызывало возмущение у других, а чувство неприязни к отдельным частям книги мешало по достоинству оценить другие. Обращаясь к поэту, он призывал:
„Опозорь, в гневном дифирамбе, новейшего лихоимца нынешних времён и его проклятую роскошь, и скверную жену его, погубившую щеголяниями и тряпками и себя, и мужа, и презренный порог их проклятого дома, и гнусный воздух, которым там дышат, чтобы как от чумы от них побежало всё бегом и без оглядки.
Возвеличь, в торжественном гимне, незаметного труженика, какой, в чести высокой породы русской, находится посреди отважнейших взяточников, который не берёт даже и тогда, как всё берёт вокруг него…“
Гоголь-художник, раскрывающий те же идеи в образах и коллизиях, оказывался мудрее, ближе к выполнению поставленной цели, чем Гоголь-проповедник. Прямые нравоучения обычно вызывают лишь раздражение. „Человек девятнадцатого века отталкивает от себя брата… Он готов обнять всё человечество, а брата не обнимет“. Высказывание верное, но вряд ли оно взволнует душу читателя.
В его замечательных „Размышлениях о Божественной Литургии“ есть оговорка: „Велико и неисчислимо может быть влияние Божественной Литургии, если бы человек слушал её с тем, чтобы вносить в жизнь слышанное“. Вот в этом „если бы“ заключена, отчасти, безысходность и всё то, что заслуживает серьёзнейшего анализа, но Гоголь произносит это как бы между прочим: лично для него такой проблемы нет.
Говоря о благотворности Божественной Литургии, Гоголь уверял, что все, прилежно её слушавшие, „выходят кротче, милее в обхождении с людьми, дружелюбнее, тише во всех поступках. А потому для каждого, кто только хочет идти вперёд и становиться лучше, необходимо частое, сколько можно, посещение Божественной Литургии и внимательное слушание…“ И вновь оговорка: „Для каждого, кто хочет идти вперёд и становиться лучше“.
Но как быть с теми, которые собою вполне довольны и желают лишь усыпить свою совесть — но не жизненным делом, а только слушанием? Не о них ли с таким скрытым (порой, за насмешкой) негодованием писал сам Гоголь?
…Он не только проповедовал в „Выбранных местах…“, но и высказал немало светлых идей и чувств. А свою веру выразил в пожелании: „Будьте не мёртвые, а живые души“ (одухотворёнными учением Христа). И ещё: любовь „есть связь общества, сокровенная пружина всего стройно движущегося, пища, жизнь всего“.
Есть у него и сбывшееся пророчество. В его „Записках сумасшедшего“ чиновник Поприщин отметил дату: „Мартобря 96 числа. Между днём и ночью“. Свершилось! В марте 1917 в России пало царское, а в октябре буржуазное правительства.
А. В. Суворов
Имя Александра Суворова стало легендарным. Тем трудней разглядеть за фигурой, овеянной славой и усыпанной, как блёстками, анекдотами, незаурядную личность гениального полководца.
Александр, сын Василия Суворова, родился в Москве осенью 1730 года. Отца в ту пору отчислили из гвардии, сделав прокурором в полевых войсках, а там и вовсе перевели в штатские. Мальчик не подавал надежд на успешную военную карьеру: оставался меньше и слабей своих сверстников. А ведь имя ему дано было не без надежды, что станет он действительно „александром“ (по-гречески „защитник людей“).
У него рано появились два героя, которым хотелось подражать: Александр Македонский и Александр Невский. О них рассказывала мать, она поясняла, что не были они подобны богатырям, а отличались прежде всего мужеством и умом: „Ты же знаешь, сынок, как юный Давид победил великана Голиафа. В уме больше силы, чем в руках“.
Он зачитывался книгами о Юлии Цезаре, Ганнибале, принцах Конде и Евгении Савойском, короле Карле XII, императоре Петре I. Научился скакать на лошади, преодолевая препятствия, плавать; спал даже зимой при открытом окне, по утрам обливался холодной водой, не носил тёплого белья. Летом в деревне организовывал потешные бои со сверстниками. Зная, что не одолеет противников силой, прибегал к внезапной атаке, проявлял ловкость, напор, упорство.
Первый документ, подписанный Александром Суворовым, адресован „Всепресветлейшей Державнейшей Великой Государыне Императрице Елисавете Самодержице Всероссийской Государыне Всемилостивейшей“: „Бьёт челом недоросль Александр Васильев сын Суворов, а о чём тому следуют пункты: 1. Понеже я в службу Вашему Императорскому Величеству ещё нигде не определён. 2. Имею желание служить… в лейб-гвардии Семёновском полку… солдатом… Октября 1742 году“.
Так официально началась его служба, фактически проходившая в домашней обстановке. Отец помог осваивать основы фортификации, учителя — геометрию и тригонометрию, географию, философию (по Лейбницу и Вольфу). Стремясь к военной карьере, ориентировался на правила чести и патриотизма, мечтая прославить отечество; не выслуживаться, а служить верой и правдой.
Александр Васильевич полагал: „Самонаблюдение и самолюбие суть различны: первое поведено Богом, второе в начале испорчено гордостью… Большая часть философов их мешают и сажают себя в бутылку среди общества, где их кормят миндалями. Великодушие связало нас с обществом теснее: мы его члены, должны ему себя жертвовать, устраивать к тому наши способности“.
Это написано в частном письме другу. Он никогда не был „испорчен гордостью“ и не изолировался от общества, народа „в бутылку“ с тем, чтобы его „кормили миндалями“. Суворов делил с подчинёнными все тяготы и опасности войны, никогда не жалел себя.
В декабре 1747 года он отправился в Петербург с двумя крепостными для прохождения действительной военной службы. Удостоился зелёного солдатского мундира с капральской нашивкой. Помимо обязательной муштры, парадов и учений, выполнял различные работы и нёс караульную службу. Состоятельные дворяне предпочитали освобождать себя от тяжёлых работ (их выполняли крепостные), стараясь не пропускать увеселений, столь популярных при дворе Елизаветы Петровны. Александр Суворов тянул нелёгкую солдатскую лямку, не давая себе снисхождения.
Он стоял на часах у Монплезира в Петергофе, когда мимо проходила императрица. Она обратила внимание на небольшого, но ладного бравого солдата и спросила, как его зовут. Он отрапортовал. Она вынула рубль и протянула ему. Он ответил:
— Согласно уставу караульный не должен брать денег!
Елизавета Петровна похвалила его за знание службы, потрепала по щеке и положила рубль перед ним на землю:
— Возьмёшь, когда сменишься.
Он хранил её подарок всю жизнь. Вне службы продолжал заниматься самообразованием. И если его справедливо величают „солдатом-полководцем“, то можно добавить, что он был философом и поэтом, обладая ироническим взглядом на собственную персону. В одном из писем он так охарактеризовал своё состояние (сильно болел, был истощён и измучен) четверостишием на французском языке:
Теперь я — кожа да кости, подобно скелету.Зол, как осёл, у коего стойла и пищи нету.Бесплотен, как тень, пролетающая в облаках,Беспомощен, как корабль, гибнущий в бурных волнах.
Его при дворе по праву считали отменным чудаком и оригиналом. Отличался он не только солдатскими манерами и острословием. Из всех полководцев мира он один прошёл путь от солдата до генералиссимуса.
Как писал историк М. Песковский: „Суворов открыл в русских солдатах драгоценнейшие качества души… Вот почему Суворов-капрал и Суворов-непобедимый генералиссимус всё-таки оставался одним и тем же солдатом, так как ему всегда одинаково были близки и дороги солдатские интересы, тяготы, скорби и нужды“.
А вот справедливое дополнение А. Петрушевского: „В русской солдатской среде много привлекательного. Здравый смысл в связи с безобидным юмором; мужество и храбрость спокойные, естественные, без поз и театральных эффектов, но с подбоем искреннего добродушия; умение безропотно довольствоваться малым, выносить невзгоды и беды так же просто, как обыденные мелочные неудобства. Суворов был русский человек вполне…“
Солдаты для Суворова не были только средством для достижения той или иной цели. Он берёг своих подчинённых, заботился о них так же, как о себе („Возлюби ближнего своего…“). Был поистине отцом родным для солдат. Поэтому потери его войск были минимальными, а то и просто ничтожными в сравнении с потерями противника. „Воевать не числом, а умением“ — его руководство к действию.
