Пропустив вперед Илью Лисина и Бориса Велесова, тронул за руку дремлющего на ходу Бравого:
– Иван Пантелеевич, возьми десяток. Надо проверить деревню впереди. Мало ли, отряд поганых заплутал.
Вскоре вперед ушел дозор, но быстро вернулся.
– В деревне поганые, – доложил сотник. – Грабят. Сотни две.
Скрипнул зубами – надо было идти тем же путем, как шли дружинами от первого лагеря. Там мы могли бы отдохнуть, но пошли севернее, и теперь нате – две сотни поганых, как-то избежавших облавы. Возвращаться долго, а вставать на дневку в лесу негде.
Выдвинулись вперед вместе. Вдруг случай подвернется? Мы остановились в гуще подлеска и осмотрелись. Справа, в семидесяти саженях, у самого края поля стояла деревня, дворов на двадцать. И в ней хозяйничали поганые. Чуть менее двух сотен. Если бы весь ближе к нам была, то можно было бы ударить. Но сколько при этом поляжет наших? А если поганые прорвутся, кто тогда раненых в санях оборонит?
– Одолеем, княже. – Бравый положил руку на эфес сабли. – После вчерашней сечи эти нам на один зуб.
– Одолеем, чего уж! – Илья задорно выехал вперед, а князь Борис нахмурился. Видно, похожие мысли у нас с ним.
– Нет, бояре. – Я показал за спину, где в лесу остался обоз с ранеными: – О них кто позаботится?
– Да, обоз, – Иван Пантелеевич вздохнул, – он нам руки вяжет.
– Кгарррг! – Черный ворон пролетел вперед и, лениво помахивая крыльями, скрылся за деревьями. В этот момент стало не до вороньих криков – сотня поганых вдруг вскочила на коней и умчалась по полю.
– Куда это они? – удивился Демьян.
– Догони и спроси, если интересно.
Так, в деревне осталось десятка три, совсем неплохо. Но остальные могут в любой момент вернуться. Что там, в деревне?
Присмотревшись, я увидел сбатованных лошадей у самой околицы, а поганые суетились между домами. Что именно делали, пока не понятно, но можно предположить, что просто грабили, стаскивая в центр деревни то, что понравится.
Крики в деревне усилились. Из крайней избы выскакивает молодая женщина, одетая в одну рубаху, и с рыданием бросается в нашу сторону.
– А-а-а!
За ней, смеясь, кидается степняк и быстро ее настигает. Свалив женщину резким ударом в спину, поганый хватает женщину за волосы и, намотав их на руку, тащит жертву обратно.
– Урус гоо бёсгёй[19], – слышится нам, – эмэгтэй хён[20]. Сайна.
И тут я вижу глаза этой женщины. Выхватываю саблю и пускаю коня в галоп. Скачем молча. Степняк слишком занят возней со своей жертвой. Нас выдает испуганная женщина.
– А-а-а, родненькие, спасите! – истошно кричит она.
Монгол оборачивается, глаза его округляются.
– Урус… – Сверкает клинок, разваливая монгола пополам. Стряхивая с сабли кровь, направляю коня к домам. В секунды долетели до саней с награбленным. Бояре в исступлении работают саблями, вымещая всю злость и ярость на поганых. Все степняки, что находились на улице, в мгновение изрублены. Из двора напротив выскакивают два монгола. Первый поднимает щит, принимая удар меча, но горинский клинок входит в него, как в масло. Второй поганый, вереща, скрывается за дверью. Ратники соскакивают с коней и вламываются в дома. Оттуда доносится звон стали и яростные крики.
Все, с этими покончено. Разворачиваюсь и скачу на край деревни, где, привстав на стременах, вглядываюсь в поле. Черт, так и есть! Услышали звуки боя или просто возвращаются обратно?
– Эй! Сюда!
Но в запале меня никто не слышит. Вижу Лисина, выскочившего из двора.
– Илья, всех сюда! Поганые!
Тот кивает и кидается с криком по дворам, а я смотрю на поле. И тут вижу, как из леса выползает наш обоз. Кидаюсь к нему и ору на возниц. Но делать что-либо поздно. Направляю головные сани в пролесок, а сам к околице, где собрались бояре. Всего сорок воев против сотни. Еще полусотня поганых где-то бродит, но к трудностям нам не привыкать. На орду в сто тысяч двумя тысячами вышли, и ничего…
Рысью огибаем обоз, медленно втягивающийся в лес. А степняки уже разогнались. Ничего, сейчас мы их притормозим. Открываю тул. Лук в руку, стрелу на тетиву…
Рядом шуршат, доставая стрелы и луки, бояре.
– Мало стрел, княже, – глядя на степняков, произнес Бравый.
– Значит, промахиваться нельзя, Иван Пантелеевич.
Хмыкает Горин. Ну да, он не промахнется. Хорошо бы, чтоб не промахнулись и остальные.
– Бей!
Защелкали луки. Я привычно выцеливаю врага, как будто видя вблизи его перекошенное лицо.
На! Поганый откидывается назад со стрелой в глазу. Почти весь передний ряд покатился по снежной целине. Строй сбился, но скорость не сбросил, лишь рассыпался в стороны, и полетели ответные стрелы. Слетело еще с десяток поганых, остальные крепче сомкнули строй и подняли щиты. Снова закувыркались кони, подминая седоков.
Все, пришло время копий. Начинаем разгон, оттирая новиков в задние ряды.
– Княже! – возмущаются они.
– Делай, что старшие говорят, – оттесняя молодежь назад, ворчит Бравый. Усмехаюсь про себя – «знал бы ты, кто тут старше, и на сколько». В первые ряды выходят взрослые ратники. Плотно сбиваемся и опускаем копья.
– Китеж!
Сшиблись! Вражеский наконечник отвожу в сторону, а мое бьет в край монгольского щита, пробивает, застревает в теле и вырывается из руки. Саблю из ножен – и сразу в бок поганому.
Бум! Щит вырвало из руки, и он улетел вместе с латной перчаткой. Откинулся назад, пропуская копье над собой, и успеваю отсечь руку врагу.
Удар! Не успел отвести наконечник копья, и он пропарывает край кольчуги на предплечье. Чудом удержался в седле, но при этом выронил саблю.
Вырываюсь на простор – впереди никого. Конь останавливается и начинает валиться. Соскакиваю и оборачиваюсь. Из сшибки вышли двадцать пять бояр. Еще четверо – пешие и сейчас ловят монгольских коней. Мне тоже надо лошадь. Рядом оказывается Лисин.
– Жив, княже?
– Жив-жив. Коня найди!
– Сейчас.
Илья быстро поймал лошадь. Пока он ее вел ко мне, я успел разглядеть тех, кто вышел из сшибки живым. Среди ратников, ловящих лошадей, увидел Велесова и Горина, скривившегося на один бок. Рысцой направился к ним, добив «карателем» копошащегося в снегу монгола. Свою саблю я обнаружил торчащей рядом с бьющейся в агонии лошадью. Почти сразу нашел свое копье. Щита не нашел и, подобрав монгольский, поднялся в седло.
– За мной!
Два с половиной десятка кинулись догонять оставшихся степняков. После сшибки они не остановились и поскакали дальше к обозу. С последних телег поднимались раненые, бежали возницы с передних саней. Вставали все, кто мог двигаться, и готовились дать последний свой бой. У перелеска закипела схватка. Часть монголов развернулась навстречу нам, и мы опять сшиблись. На этот раз сбил троих и, выскочив к обозу, сразу обрушил клинок на сражающегося с раненым ратником степняка. Удар в спину, разворачиваюсь – на меня навалились сразу двое. Сабля идет кругом, отбивая вражеские клинки, от щита летят щепки. Что-то щелкает – и поганый валится с коня. Это Кубин из пистолета палит, меткий дед. Зарубив степняка, смотрю в глубину перелеска. Там, у сбившихся в пробке саней, тоже жаркий бой. Обозники копьями отгоняют конных монголов, раненые, кто может держать оружие, ощетинились клинками. Рядом с санями, где лежит дед Матвей, крутятся около десятка степняков. Возница размахивает оглоблей, а Кубин стреляет. Направляю коня туда, по пути наколов монгола, выскочившего из-за елок.
Дед Матвей свалил выстрелом очередного поганого и вдруг, повернувшись, выстрелил мне навстречу. Сзади кто-то вскрикнул, а я, не оглядываясь и не обращая на боль от удара сзади, ринулся вперед, так как увидел, что монгол замахнулся на Матвея Власовича. С ходу рубанув степняку по затылку, а второго сбив с коня торцом щита, слетаю с коня и кидаюсь к саням.
– Власыч! Власыч! – Я тормошил безвольное тело и смотрел на человека, ставшего мне лучшим другом.
Эх, Власыч, Власыч. Зачем стрелял, ценой своей жизни спасая меня? Убил бы поганого напротив, был бы жив, а я как-нибудь обошелся. До этого обходился же. И не прав был ты, когда говорил, что то был твой последний бой. Вот твой последний бой…
* * *
Сквозь красное марево в глазах и звон в голове не сразу понимаю, что мне говорит та женщина, которую за волосы таскал монгол.
– А?
– Что делать, боярин?
Медленно обвожу взглядом место схватки. Что, все наши полегли и я остался один? Нет, вон Борис куда-то на коне поехал, и подходит, покачиваясь, Илья. Садится рядом, прямо на снег. Слева появляются четверо новиков, еле стоящих на ногах. Четверо счастливых, так как их четверо, не считая Илью и Демьяна, и было. А где сам Горин?
– Так что делать-то, боярин? – повторила женщина свой вопрос, и я увидел еще небольшую толпу селян, что стояла невдалеке. В основном женщины и дети, но есть и мужики.
