Бормоча всё это, он забрал енотика из рук нахмурившегося лекаря и стал запихивать в ящик.
— Что-что с ним сделают? — переспросила я, не веря своим ушам.
— Отбракуют, — скривился Шолто. — Убьют, в общем.
— Но… так же нельзя!
— Наверное, — вздохнул Унрек. — Только куда ж его теперь? Слепой фамильяр никому не нужен, сам о себе он позаботиться не сможет, даже на развод не оставить — потомство может унаследовать его дефект.
— А вылечить? У вас же целители, магия!
— Человеческие лекари не умеют лечить животных, а звериные не могут лечить близорукость. Мне жаль.
— Нет, так нельзя! Это неправильно! Он же разумный! — я не могла смириться с происходящим. Соскочила с плеч Унрека и ввинтилась в толпу, крича: — Стойте, подождите.
Как ни странно — толпа расступилась, и меня пропустили. Добравшись до свободного пятачка, я направилась прямо к ректору. Краем глаза заметила, что оба его сына всхлипывают, а мать старается их успокоить, что-то нашёптывая.
— Магистр Филандр, — обратилась я к перевёртышу. — Раз этого малыша всё равно… отбракуют, — я едва не подавилась словом, — отдайте его мне.
Глава 25. Питомец. Часть 1
День шестой
— Отдайте его мне.
— Тебе? — удивился ректор. — Но зачем?
— Всегда мечтала завести енота, — дёрнула я плечом.
— Он практически слеп, — нахмурился перевёртыш. — И вылечить его невозможно.
— Это здесь. А в моём мире — возможно. Я его с собой заберу, там вылечат. А здесь ведь всё равно собираются… отбраковать, — что за омерзительное слово, хуже, наверное, только «утилизировать». — Так зачем себя утруждать? — я бросила недобрый взгляд в сторону господина Фритса. — Я избавлю вас от лишних хлопот.
Тот как сидел возле ящика с засунутой внутрь рукой, когда я подошла, так и застыл, переводя вопросительный взгляд с меня на ректора и обратно.
— Отдайте ей енота, господин Фритс, — голос ректора звучал бесстрастно, но в его глазах, как мне показалось, мелькнуло облегчение. — Вам заплатят за тридцать восемь фамильяров. Но лишь после того, как наша студентка получит своего. Магистр Адаминна, вы проследите, чтобы на этот раз обошлось без эксцессов?
— Разумеется, — кивнула высокая преподавательница в красном, а потом обратилась ко мне: — Имейте в виду, ментальная связь между вами вряд ли установится. Это возможно только между ведьмами и их фамильярами.
— Ничего страшного, — пожала я плечами, принимая из рук господина Фритса всхлипывающий дрожащий комочек, который тут же крепко вцепился в мой китель, прижавшись всем тельцем. — Будем общаться с помощью рта.
После чего поблагодарила ректора, обвела взглядом толпу, которая уже потихоньку начала рассасываться, улыбнулась Унреку и Шолто, который радостно махал мне со столба, заметила на балконе дракона, который тоже за всем этим наблюдал, а потом пошла в общежитие, ласково гладя перепуганного малыша. Фамильяры разумны, а это значит — енотик мог понимать, что с ним собирались сделать. Бедняга, что же он пережил, а ведь получается — его только что от матери отняли! Неудивительно, что зверёныша буквально трясёт. Ничего, я его в обиду не дам, а дома его обязательно вылечат, кровь гаргулий — универсальное лекарство. Жаль, что сама я этого сделать не могу.
Или могу? Я застыла посреди лестницы, захваченная новой идеей.
Перенесясь в другой мир, я потеряла почти все свои сверхспособности — силу, скорость, суперзрение и супеслух, ночное зрение, плотную кожу и, что самое обидное — способность к обороту, я потеряла свои крылья! Остался лишь дар зеркальщика и регенерация. Почему именно они — неизвестно, может, чтобы жизнь мне спасти? Не знаю. Но если подумать — пропали именно физические способности, а осталось лишь то, что условно можно было назвать магией. Точнее — волшебством, поскольку магии по местным меркам у меня не было.
Но ведь исцеляющая кровь — это тоже, по сути, волшебство. Она продлевала жизнь, лечила смертельные раны и болезни, считающиеся неизлечимыми, в том числе и слепоту, кстати. На Земле моя кровь была именно такой, и став достаточно взрослой, я настояла на том, чтобы регулярно её сдавать — для смертных жён моих бессмертных родственников и для пациентов клиники, принадлежащей моей семье.
Попав сюда, я про эту особенность своей крови не вспоминала, почему-то решив, что она исчезла так же, как и почти всё остальное. А если нет? Если исцеляющая кровь осталась при мне, вместе с регенерацией и магией зеркальщика? Что, если я смогу вылечить малыша, который так доверчиво сейчас ко мне прижимается?
Не попробую — не узнаю. Кажется, руку резать мне всё же придётся. Дома-то хорошо, иголку в вене практически не чувствуешь, особенно когда болевой порог высокий. А здесь подобного ещё не изобрели.
А вдруг изобрели? Надо бы сначала узнать, а потом уже руку себе распахивать.
С этими мыслями я дошла до нашего крыла и обнаружила в «гостиной» любопытную картину.
На одном из кресел расположилась девушка в серой форме — целительница, а к ней стояла небольшая очередь из ведьмочек с замотанными окровавленными платками ладошками, некоторые — ещё и с заплаканными лицами, не так-то просто оказалось себя поранить. Каждая прижимала к себе свободной рукой фамильяра, или же он сидел на плече у хозяйки. Целительница по очереди залечивала раны ведьмочкам, и те, довольные, убегали в свои комнаты.
Рядом с девушкой в сером стоял небольшой столик — прежде он располагался в углу и служил подставкой для вазы с цветами. Сейчас на нём, вместо вазы, располагалось что-то, похожее на саквояж, а рядом стояли маленькие белые то ли глубокие блюдца, то ли чашки без ручек.
Из своей комнаты вышла Рына, подошла к столику, молча поставила на него чашечку и направилась в сторону лестницы.
— Ты куда? — окликнула её целительница.
— В столовую, — дёрнула плечом орчанка, мол, что за глупость спрашиваешь. — Мой Рырк проголодался, — и она почесала рукой, перевязанной каким-то лоскутом, шейку своему рысёнышу.
— А порез залечить?
— Эту царапину? — пренебрежительно фыркнула Рына. — Само заживёт.
— Эй, так нельзя! А вдруг заразу занесёшь? — возмутилась целительница, но, не видя реакции — Рына продолжала идти к лестнице, — выдала последний аргумент: — Из-за тебя с меня баллы снимут!
Орчанка притормозила, подумала, тяжело вздохнула и вернулась, встав в очередь. Студенческая солидарность не позволила ей так подставить целительницу.
— Габриель, тебе тоже дали фамильяра? — удивлённо воскликнула заметившая меня Жонкилия.
Теперь уже все ведьмочки смотрели на меня.
— А Ерлина что же, без фамильяра осталась? — удивилась Голдия, кажется, они дружили с той, оставшейся на улице ведьмочкой.
— Этот ей не понравился, — гладя енотика, ответила я. — Она поедет в питомник и выберет другого, а этого отдали мне.
— Как это «не понравился»? Разве так бывает? — зашушукались девушки.
— Вот вернётся — сама вам всё и расскажет, — пожала я плечами. Если начну отвечать на вопросы — зависну здесь надолго, а у меня сегодня ещё сеанс, а до этого нужно столько всего успеть!
— Привязку делать будешь? — деловито поинтересовалась у меня целительница, разматывая очередной платок с порезанной ладони. — Вот скажи, зачем на бантик-то завязывать было, а? И как умудрилась только? Зубами?
— Я помог! — гордо заявил хорёк, свесившийся с плеча опрашиваемой ведьмочки.
— Молодец, — серьёзно кивнула ему целительница. — Красивый бантик получился. Так будешь привязку делать? — это уже снова ко мне.
— Буду, — кивнула я.
— Тогда вон, возьми чашку, одна чистая осталась. Крови по рубчик наливай, больше не нужно.
Я взяла чашку, которая была размером где-то с половину гусиного яйца. Если налить «по рубчик» — выпуклую полоску, проходящую внутри чуть выше донышка, — то крови нужно где-то со столовую ложку. Да, с проколотого пальца не накапаешь, но если вспомнить, что я себе представляла после слов Талиты «четверть чашки»… В моём воображении это была чашка вроде тех, в которые в столовой компот наливали, а в них больше полпинты* входит.
