Жорж-Альбер заворчал, ибо справедливо полагал, что заслуга в обнаружении талисмана принадлежит прежде всего ему[23].
«Мой хозяин умаляет все мои подвиги и деяния», — думал он, кашляя от набившегося в нос и горло дыма.
— Зачем ты обманываешь, гайо? Тебе лучше сказать правду.
Адриан заметил, как глаза вожака угрожающе заблестели.
— Мы приняли тебя, гайо, тебя и твоих друзей, говори, мы готовы внимать твоим словам, но если ты будешь лгать… — грозно проговорил вожак.
— Я сказал правду, вождь Тамара, и она очень проста, — воскликнул Флорис.
Цыгане возмущенно зашумели. Грегуар, который почти ничего не понимал из того, что говорилось вокруг, почувствовал, как отношение к ним резко изменилось. Он вцепился в Золотия и Федора.
— Что там происходит? — шепотом спросил он.
— Они недовольны, что барчук не оказался их долгожданным «избранником»… — ответил Федор.
— Ох… кем-кем? Только этого нам и не хватало, как будто у нас к без того мало неприятностей!.. И… а как теперь все уладить, Федор?
— Тихо… Старая Осмотрительность… пока ничего нельзя уладить… — отмахнулся казак, прислушиваясь к продолжению разговора.
Вождь Тамара скинул с колен Жоржа-Альбера и встал. Флорис последовал его примеру, за ним поднялись его друзья. Немного опоздал только Грегуар: ему очень хотелось спокойно доесть суп.
«Эх, — думал он, — наш маленький господин уже герцог… царевич… пусть теперь будет еще и избранником, если это им так нравится… лишь бы нам дали немного поспать».
— Пойми, гайо, — произнес вожак, доставая из-за пояса острый кинжал, — калос никогда не общаются с чужаками, мы и пальцем не пошевелим, чтобы спасти кого-нибудь из них. Их дела нас не интересуют, они нас не касаются. У нас свои законы… Если ты отказываешься говорить правду, мы добровольно или силой доставим вас обратно и получим за вас хороший выкуп. Ты понял?
«О-о, разумеется, понял, — подумал Флорис, — наши дела плохи, если я сейчас же не выдумаю чего-нибудь позамысловатее».
— Khas bapkai ghora av ghi bara bara, — произнес вожак.
Флорис и Адриан укоризненно взглянули на Ли Кана, позабывшего обучить их языку цыган. Однако они быстро поняли, какую команду отдал Тамара: все цыгане тут же вытащили кинжалы и теперь угрожающе потрясали ими. Федор и Ли Кан неправильно истолковали взгляд своих господ. Они схватили толстые сучья, лежавшие возле костра в ожидании, когда настанет их черед обогревать пещеру, и грозно занесли их над головой.
— Ай… яй… яй, Алаверды!.. — возопил Федор, вспомнив боевой казачий клич и приготовившись дорого продать свою шкуру.
Жребий был брошен. Слова утратили свою силу. Цыгане отступили: вопль украинца произвел на них неизгладимое впечатление. Однако опомнившись, они вновь ринулись в атаку. Флорис и Адриан схватили по горящей головне, поп Золотий, все еще не выпускавший из рук своей миски, поднял ее, словно античный дискобол, а Грегуар, имевший в качестве оружия только деревянную ложку… со вздохом взмахнул ею и подумал: «Нет, мы никогда не обретем покой».
— Я сказал тебе правду, вождь Тамара, — последний раз попытался выкрикнуть Флорис.
— Клянусь рогами Вельзевула, ты солгал, гайо! — прорычал цыган, готовясь к нападению. Его люди ждали лишь решающего сигнала. Флорис и Адриан напряглись, словно изготовившиеся к прыжку хищники…
— Остановитесь… гайо сказал правду, — раздался надтреснутый старческий голос. Все с удивлением обернулись и посмотрели в дальний угол пещеры. Сморщенная старуха, более напоминавшая мумию, нежели живое существо, выползла из своего укрытия и, сгибаясь в три погибели, подобралась к огню. Никто не смог бы определить, сколько ей лет.
— Успокойся, королева Гузрати, ты слишком устала и слишком…
— Замолчи, Тамара, когда я говорю, — продолжала старуха, размахивая палкой, — ты всегда несешь глупости, а ты, гайос, иди сюда, сядь рядом со мной.
Флорис никак не решался выпустить из рук свое оружие.
— Ничего не бойся, гайо. Эй вы, потише там.
Похоже, цыгане с большим уважением относились к своей государыне. Они подчинились.
— Да… подойди к огню, гайо, я хочу получше рассмотреть тебя.
Флорис выполнил приказание цыганки; на лице ее, изборожденном тысячью морщин, жили одни глаза — черные и блестящие. Она прожила так долго, что никто в племени, включая ее саму, не знал, сколько же ей в точности лет.
— Нагнись, гайос, ты слишком высок.
Флорис опустился на одно колено. Цыганка протянула дрожащую руку к талисману, сверкавшему на груди юноши. Взяв его, она прижала его к губам.
— Да… да… точно мой… вот уже давно… очень давно…
Она взяла руку Флориса и долго изучала его ладонь, бормоча себе под нос обрывочные слова:
— Я все ей сказала… все… все предсказала… да. As yag khamgari khos, дорога долгая, как сама жизнь, все… всегда находится… всегда… ах, царская кровь… царская кровь…
Цыгане содрогнулись.
— О! Королева Гузрати пророчествует… сейчас она будет говорить… клянусь святым Иаковом Старшим, все-таки он и есть избранник.
Смущенно убрав кинжалы, мужчины-цыгане опустились на колени вокруг Флориса…
— Да, гайо… ты мог бы быть избранником, стать великим царем цыган, потому что ты его сын… сын самого великого, единственного короля гайос, которого признавали цыгане… и «повсюду он будет признан как сын своего отца»… да… да… повсюду.
Старческой узловатой рукой с крючковатыми ногтями старая королева Гузрати провела по голове Флориса. Он вздрогнул, почувствовав ее шершавое прикосновение.
— Слушай меня, гайо, и вы, мои соплеменники, ибо конец мой близок, и я говорю в последний раз. Подними голову, вождь Тамара, ты поступил мудро, освободив этого гайо… Давным-давно, когда мое племя шло на запад, мать и кровный отец этого гайо были добры с нашим племенем. Они приютили нас, нас, всеми ненавидимых и отовсюду гонимых. Они даже попытались вылечить моего мужа, старого короля Яка (но это было невозможно, он исполнил свое предназначение). Чтобы отблагодарить их, я взглянула на их руки. По их линиям я узнала о твоем рождении, гайо, и еще многое другое. Уезжая рано утром, я оставила этот талисман благородной графине, и значит, ты, ее сын, нашел его. Вот так обстоят дела… царская кровь, царская кровь. Да, ты «избранник», но захочешь ли ты им стать?.. Ибо она ждет тебя… далеко… ты еще не знаешь, что она единственная… коме нее нет никого… все остальные лишь заблуждение… но дорога длинная… очень длинная… и будет кровь… много крови… Вот, я все сказала.
Королева Гузрати уронила голову на грудь и умолкла. Бессвязная речь старухи произвела на Флориса тягостное впечатление. Значит, она видела Максимильену и царя в начале их любви. Он повернулся к Адриану, в глазах которого стояли слезы. Федор и Ли Кан тяжело дышали. Поп Золотий благословлял всех цыган; последние постепенно поднимались с колен. Грегуар дернул Федора за рукав:
