Финстер нажал на «паузу» и поменял положение. По воде от джонки пошла чернильная зыбь. Комары как будто угомонились, а сытые окуньки ушли спать на глубину. Финстер в душе молился, чтобы Виктор последовал их примеру.
Он надиктовал еще несколько фраз, пока молодой хозяин провожал своего гостя до «альфа-ромео». Условились о встрече с другими канадскими мошенниками. Затем фары «альфы» прочертили на воде две световые дорожки, обрывающиеся неподалеку от джонки Финстера. Машина отъехала назад, развернулась и покатила вдоль берега.
Виктор потянулся, зевнул и пошел по тропке к небольшой пристани перед коттеджем, где остановился, скрестив руки на груди и глядя на озеро. Ум его как-то странно посверкивал.
Лодка Финстера медленно двинулась по направлению к нему, волоча за собой якорь.
– Ох! – пробормотал телепат. – Что за чертовщина!
Он дотянулся до подвесного мотора в три лошадиные силы, дернул за шнур – мотор только жалобно всхлипнул. Дернул еще раз – какое-то виноватое пыхтенье. Проклиная все на свете, Фабиан быстро вставил весла в уключины и принялся отчаянно грести от берега.
– Отпусти, черт тебя…
В нескольких коттеджах на берегу светились окна.
– Помогите! Помогите! – завопил Финстер, но голос затерялся слабым хрипом в летнем хоре лягушек и кузнечиков.
Бесполезно! Темный силуэт на пристани уже в десяти ярдах. Финстер рванул «молнию» на пропотевшей ветровке, чтобы вытащить из кобуры под мышкой кольт «магнум» калибра 37, 5 миллиметра. Взял его обеими руками, хотел было прицелиться, но кольт не слушался, выскальзывал из пальцев, а когда Фабиан вцепился в него крепче, отяжелел, как свинцовый якорь лодки, и едва не вывихнул ему кисть. Потом он заметил, что ствол направлен прямо в коленную чашечку, а палец все сильнее давит на курок. Взвизгнув, он выбросил пистолет за борт. Вик засмеялся.
Прыгай! – взревел внутренний голос. Ты не умеешь плавать, но уж лучше, чем захлебнуться.
И Фабиан стал захлебываться рвущейся из горла блевотиной. Тело обмякло, он ударился головой о низкий алюминиевый планшир, верхняя часть туловища перевесилась через борт; глаза были широко открыты под мертвенно-черной водой. И вдруг в мозгу прозвенело:
Не будь дураком, хватит уж… Давай сперва поговорим.
Поговорим?..
Он снова сидел прямо, совершенно сухой, если не считать пота, а лодка плавно скользила к пристани. Протянутая рука вытащила его на берег.
Финстер взглянул вверх. Мириады звезд на летнем небе освещали высокого красивого парня. Темные курчавые волосы падали на лоб. Ум, подобно звездам, сиял ярко и расплывчато.
– Поговорим? – повторил Финстер вслух, и на губах его задрожала испуганная усмешка.
– Пошли в дом, – коротко бросил Виктор и, повернувшись спиной, зашагал прочь.
Бывший прорицатель заколебался, но что-то вдруг сдавило сердце раскаленными клещами, и колени подогнулись. Через секунду боль прошла, он выпрямился, и над ухом пророкотало жабье:
– Grouille-toi, merdaillon! note 52
Можно обойтись без перевода. В целом Финстер был согласен с грубой оценкой, данной ему Виктором. Самый грандиозный прокол его жизни – или того, что от нее осталось, – уж теперь-то он точно погорел. Осознав это, Фабиан странным образом взбодрился.
– Садись там, – приказал Виктор, входя на застекленную террасу.
Финстер опустился на плетеный стул. Может, набраться наглости и попросить пивка?
Что-то жуткое промелькнуло в глазах Виктора.
– Я мог бы выжать твой мозг, как лимон, мог бы заставить тебя рассказать мне все о тех, кто послал тебя шпионить за мной, а потом сделать омлет в твоей черепушке и вышибить отсюда под зад коленом. Кое-кого из любопытных уже постигла такая участь. Один был русский, представляешь? Предложил мне триста тыщ, чтобы попасть в лабораторию моего братца. Я с удовольствием взял его деньги, и он исчез. Леса здесь на славу – темные, густые. Я мог бы отправить тебя следом, но покамест погожу. Что-то уж очень знакомый от тебя душок.
Он приподнял сверкающий щит, и Финстер увидел отсрочку своего приговора.
– Да! – выкрикнул он с невероятным облегчением. – Я тот, за кого ты меня принимаешь! Это мое ремесло.
– Ишь ты!
Голос Виктора был холоднее льда, а неожиданно дарованное помилование, за которое так отчаянно ухватился телепат, вновь сменилось в уме этого хамелеона приговором судьбы. И Финстер выпрямился, ожидая его.
Но Виктор улыбнулся.
– Вижу, вижу, ты не шпион, засланный моим братцем. И не ищейка ЦРУ. И не красный… Твой ум открыт, как брюхо выпотрошенного лосося. Теперь я точно знаю, кто ты такой, Финстер.
– Такой же проходимец, как ты. А здесь по приказу другого проходимца… до него тебе пока далеко. Он большой босс. А скоро станет самым большим. Следишь за моей мыслью, Вик?
– Лучше, чем ты думаешь. Так вот, передай слово в слово своему О'Коннору… Пусть отцепится от меня. Если его люди будут мне мешать, я их отправлю назад к нему и сделаю так, чтобы они издохли прямо на его полированном столе. У него свои планы, у меня свои. Я на его территорию не посягаю, и он пусть сюда не суется. Ежели оставит меня в покое, то, может, и настанет день, когда нам найдется, что сказать друг другу. Но это еще не скоро. Как только мы вправду будем нужны друг другу, я сам с ним поговорю… Хорошо запомнил, Финстер?
Телепат пожал плечами, одним пальцем приподнял шнурок, на котором висел диктофон.
– Все записано, мистер Ремилард.
– Проваливай отсюда. – Виктор повернулся к нему спиной.
– А пиво? – рискнул спросить Финстер.
– Перебьешься.
– На «нет» и суда нет, – вздохнул Хорек.
Аккуратно прикрыв за собой застекленную дверь, он направился к пристани.
13
ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА
Как букинист я заметил одну любопытную вещь: отдельные научные труды исторического значения, известные каждому образованному гражданину Галактического Содружества, совершенно не пользуются спросом у современного читателя. Скажем «Происхождение видов» Дарвина, «Толкование сновидений» Фрейда, «Происхождение материков и океанов» Вегенера, «Кибернетика» Винера наделали в свое время столько шуму лишь для того, чтобы, влившись в котел человеческих знаний, стать общим местом.
Эта ирония судьбы не обошла и основополагающую работу Дени Ремиларда «Метапсихология». Через сто двадцать один год после публикации она пылится на полках, и лишь несколько нынешних историков удосужились ее прочесть. Но я-то помню, какую бурю она вызвала в начале 1990 года. Тираж в двести пятьдесят тысяч экземпляров в твердом переплете был распродан за год. Книга стала темой множества телевизионных дискуссий и статей в периодике. Впрочем, такой ажиотаж вокруг сугубо научного издания, перегруженного статистикой, и тогда казался мне странным. Однако в «Метапсихологии» впервые приводился подробнейший перечень всех форм умственной деятельности, как нормальной, так и супернормальной, и делался акцент на взаимосвязи ума с материей и энергией. В результате блестящей серии опытов Дени пришел к выводу, что так называемые «высшие функции ума» присутствуют в мыслительном процессе всех без исключения человеческих существ, ибо каждый ум в определенной степени содержит и ординарные, и экстраординарные качества. Он теоретически обосновал сверхъестественные способности оперантов-метапсихологов, а также ущербность «нормальных» людей как аспект латентности, когда применение метафункции ограничено либо психологическими факторами, либо недостатком одаренности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
