Не знаю, я не сле
допыт, не сы
щик, но у ме
ня, как и у Ни
колая Его
ровича, нет ос
нований не ве
рить этим двум ста
рателям, да и ин
туиция под
сказывает, что имен
но так на утё
се и про
изошло.
Севастьян покинул начальство со смешанными чувствами, в нём боролись противоречия: нестыковки, подозрения, доводы Миронова и Тихомирова, странные обстоятельства, происходившие вокруг таинственных событий.
Глава 39
Начальство Севастьяну дало один день выходной, и он решил использовать его для посещения скалы. Еду с собой не брал, до утёса недалеко. По знакомой тропе добрался до места, у подножия скалы обыденно бежала речка, вода билась и перекатывалась через камни, плескалась о берег. Внимательно осматривая почву, он подумал: «Лаптев говорил, что они с Никитиным здесь сидели и курили в ожидании Давыдова с добычей. Но где же окурки? Нет ни одного. Хотя почему они должны быть, могли и бросить в речку…»
Поразмыслив, поднялся на утёс, на его вершину. Спустился до первого верхнего уступа, где и лежала ранее подстреленная кабарга. Позавчера её подобрали, на скале осталась некая часть ворса, заметны капли крови, что говорило, именно тут её настигла пуля. Взгляд упал на второй нижний уступ. Но что это? Там видны были следы. «А там-то они откуда? — спросил себя Севастьян. — Что было делать Давыдову ниже? Бери кабаргу и шагай или сбрось её со скалы, и дело сделано, ан нет, чего-то там топтался… А может, это не его следы?.. А чьи же тогда? Почему позавчера на них никто не обратил внимание? Я с Половниковым занялись кабаргой, а полицейский, осматривая, стало быть, не бросил взгляд, скорее из-за усталости после длинной дороги или невнимательности. Я не видел, чтобы при мне кто-либо спускался, а все оставались на уровне уступа, на котором я сейчас стою, тем более там небезопасно. А что, если это следы Лаптева и Никитина? Да ладно, чего чушь гоню, чего они тут забыли, коли стреляли в кабаргу сбоку от утёса. А если это не чушь?..» Севастьян не стал спускаться на второй уступ, поскольку сомнения в искренности Лаптева и его друга стали нарастать. И у него тут же созрел план, как проверить, так ли это на самом деле. Проверить самому, лично, не посвящая никого.
Спешно вернулся в посёлок. Начальство и все старатели принимали пищу. На обеде шум голосов, разговоры, кто поел, курили, готовились вновь идти к бутарам, благо горные участки недалече. Быстро перекусив, Севастьян кликнул к себе Хазара, Айту тревожить не стал, она неотступно миловалась потомством — два месяц назад принесла четверых щенят — двух мальчишек и двух девочек. Пёс оживился, наконец-то ему нашлось дело, но какое, пока не знал, но чувствовал — предстояла охота.
Севастьян с собакой направился к Лаптеву и Никитину, оба сидели на лавке и ели из одной чашки. Севастьян подсел.
— Чем ныне кормят?
— Шурпа наваристая, мясо плавает, так что ноги не протянем, — продолжая работать ложкой, ответил Лаптев.
Севастьян держал у своих ног Хазара и как бы подталкивал его к обувкам Лаптева и Никитина. Пёс, не понимая, что от него хотят, всё же непроизвольно принюхивался к обуви, узнавая или запоминая запахи. Что это даст, пока Севастьян не знал, и надо ли так поступать? Скорее двигала им интуиция.
— А чего с собакой, день выходной дали, так решил наиграться с псом? — спросил Никитин.
Чтобы оценить реакцию собеседников, Севастьян ответил:
— До утёса собираюсь пройтись, глянуть, чего там Давыдов топтался, прежде чем со скалы оборваться.
Оба друга чуть не поперхнулись. Лаптев, справившись с волнением, произнёс:
— А чего там разглядывать, все там побывали, полицейский факт изучил, запнулся мужик и полетел…
— А вы не поднимались на вершину?
— Чего нам там было делать, не до того сложилось, опрометью и помчались до начальства.
— Странно… — нарочито загадочно произнёс Севастьян.
— Чего там странного? — насторожился Лаптев, а Никитин, вобрав голову в плечи, ждал ответа.
— Да следы кто-то натоптал на нижнем уступе, кому это надобность припала, прям не знаю. Вы там не были, обследовавшие вершину не спускались…
— А кто там мог быть, как не Давыдов, любопытство проявил поглазеть с верхотуры, а тут и…
— Кто знает, может, и так. Ладно, всё одно пройдусь, промнусь. — Севастьян поднялся и направился прочь, Хазар за ним.
«Доводы высказывают убедительные, мог и Давыдов. Но зачем он спускался, что там забыл? А в лице оба насторожились… Что так? Если запачканы, засуетятся, а нет, так и в самом деле ни при чём, по крайней мере, ясность будет. Я же не обвинил их открыто», — отметил для себя Севастьян.
Лаптев и Никитин с недоумением и злобой смотрели ему вслед.
— Вот скажи, чего вынюхивает? Не нравится мне его настроение, ты смотри, как подозрениями сыплет, — прошептал Никитин.
— А то, Вася, нескладно ему видится гибель Давыдова. С этим покойничком ладно, а вот если Севастьян сунется с собакой до нашего уступа, то как бы пёс не учуял тайник, тогда дело дрянь.
— М-м-м, — промычал с отчаянием Никитин и прикусил губу, — да чтоб сорвался Севастьян со скалы этой.
— Этот таёжник не сорвётся, если не помочь ему. Скверно, ух как погано, если обнаружит, кипиш поднимет на весь прииск, чего там прииск, до Олёкминска докатит.
— Если собака отыщет, верёвочка к нам потянется, мозгами раскидают, что к чему, а с Давыдовым только мы в истории оказались.
— Стоять на своём, не были на вершине, и всё тут, а то, что Севастьян говорит, ногами уступ натоптали, так и пусть относят к Давыдову. Довод в таком разе один напрашивается: прятал он там золото, вот желание и высказал, чтоб трофей самому взять, боялся, если из нас кто полезет, так случаем и напоролся бы на его тайник, вот и настоял пред нами, мол, один пойду, на него находку и спишут.
— Так-то так, убедительно, но жалко долю такую богатую терять, если Севастьян нароет, — и зло: — Знал бы, так обернётся, обеих собак придушил бы, а так это ж помощники ему, окаянному.
— Знал бы, не знал бы, всё не предусмотришь. Жалко. А если нам найденное золото припишут, то каторги не избежать. Так лучше отступиться, постараемся за полсезона вновь наскрести золотишко. Поэтому, Васька, если что, знать ничего не знаем, не дёргаемся, на скалы не поднимались!
— Угу, — согласился с сожалением Никитин. — Деваться некуда, в грудь бить себя остаётся, не знаем ни про какое золото. А если и в самом деле Севастьян обнаружит, так новостью нам, как и для всех должно оказаться, только виду не показывать.
— Разговоры говорим, а меня сейчас задумка
