— Наверное. Что ж, если вы хотите успеть на поезд, думаю, надо выходить. Выспитесь и подумайте о моем предложении. Скажете мне завтра утром, что вы решили. Пятьдесят возьмите в любом случае.
Данн поколебался, но не выдержал и медленно опустил деньги в карман. Он взглянул на свои наручные часы, затем — на настенные.
— Ваши часы спешат, — заявил он. — Еще есть десять минут.
— Спешат? — переспросил Твейт. — Не думаю. — Он сверился со своими наручными часами. — Нет, думаю, это ваши отстают. Смотрите.
Казалось, Данн немного удивился. Он поднялся, слегка пошатываясь. Твейт мысленно поздравил себя. Именно в таком состоянии он и был ему нужен.
— Да вы посмотрите на себя, — заметил он, — вы едва на ногах держитесь. Я провожу вас до станции. Подождите, только пальто захвачу.
Сейчас, когда момент приближался, Твейт вел себя хладнокровно и обдуманно. Все было под контролем. Он надел пальто и нащупал в кармане молоток.
— Идите сюда, — позвал он, — мы выйдем здесь. Давайте руку.
Кабинет выходил в коридор, который вел от прихожей к двери в сад. Твейт открыл эту дверь и бесшумно затворил, когда они вышли. Затем он вернется, так же бесшумно войдет обратно, переведет назад настенные и наручные часы, с шумом прошагает до парадной двери, громко пожелает кому-то спокойной ночи и захлопнет дверь. Затем он позвонит и попросит принести еще кофе, под предлогом того, что сегодня будет работать допоздна, а когда служанка войдет, он покажет ей на часы, объясняя, во сколько принести кофе. Это будет доказательством того, что, во-первых, Твейт из дома не выходил, а во-вторых, его жертва ушла вовремя, чтобы успеть на поезд. Учитывая неоспоримость этих двух фактов, его невиновность станет вполне очевидна.
Ночь была спокойная, но чрезвычайно темная. Как только они вышли из дома, мимо простучал колесами товарный состав. Твейт почти ликовал. Вот его соучастник! В это время суток их было много. Именно один из этих поездов должен скрыть его преступление. Удар молотком по голове — из-за шляпы даже крови не будет — затем нужно будет уложить тело на рельсы прямо около переезда, и поезд завершит дело. Всего несколько минут волнения и — свобода!
Двое мужчин медленно шли рука об руку. Теперь их окружала темнота кустарников. Твейт мог бы пройти по тропинке с завязанными глазами. Фонарь он захватил на всякий случай. Подул легкий, но прохладный ветерок. Он мрачно завыл в вершинах сосен, а где-то вдалеке залаяла собака. В кустах что-то зашуршало: кролик или кошка, наверное. Сердце Твейта билось все сильнее по мере того, как он подводил ничего не подозревающую жертву к ужасной цели. Они уже были на тропинке, ведущей к воротам. Вот они уже у ворот, вот проходят сквозь них, вот узкая дорожка в двадцати ярдах от переезда.
Твейту показалось, что его душа отделилась от тела, пока они шли эти двадцать ярдов. Сзади он, настоящий Твейт, следил за своей движущейся фигурой. Его разум помутнел. Эта фигура должна была совершить что-то ужасное, и он с невозмутимым интересом следил за ее действиями. Они дошли до переезда и остановились у калитки. Не было слышно ни звука, кроме слабого завывания ветра и гула автомобиля на дороге. Твейт схватил молоток. Время пришло.
Вдруг ужасная мысль пронеслась в его голове. Он шумно вдохнул и пошатнулся, как от удара. Нет, сейчас нельзя этого делать! Он совершил ошибку. Выдал себя. Нет, по крайней мере этой ночью Данн в безопасности, словно его сторожил легион ангелов-хранителей с пылающими мечами.
Ключи! Он забыл ключи в сейфе. Без них он не сможет войти обратно в дом. Придется позвонить в дверь. А если он выходил, то очевидно, что он проводил Данна по крайней мере до переезда. Это близко к дому. Твейт облокотился на калитку, мрачно вспоминая самоуверенное ощущение своего превосходства над всеми преступниками, которые совершают ошибки.
Затем на него нахлынула волна облегчения, почти болезненного. Что, если бы он не вспомнил? Еще мгновение — и он бы стал убийцей, которому пришлось бы скрываться от закона. И ничто не смогло бы спасти его от петли. Внезапный прилив отвращения лишил его присутствия духа. Вдруг он понял, что не может выносить присутствия Данна. Неразборчиво пожелав тому спокойной ночи и доброго пути, Твейт развернулся и нетвердым шагом пошел назад по узкой дорожке.
Минут десять он ходил туда-сюда, чтобы прийти в норму. Затем позвонил в дверь.
— Спасибо, Джейн, — сказал он. Все вокруг по-прежнему было как во сне. — Я ходил проводить мистера Данна до переезда и забыл ключи.
Еще на переезде Твейта охватило огромное чувство облегчения. Сейчас же, к его удивлению, с его души упал еще больший груз: он не убийца! Сейчас он отчетливо осознавал весь ужас этого преступления. Он понял, что его кошмар мог стать реальностью. Если бы он совершил задуманное, то взгляд Данна преследовал бы его всю жизнь. Спокойствие, безопасность, счастье, уверенность? Их бы больше не было! Его нынешнее рабство сменилось бы рабством в десять раз тяжелее прежнего.
Спокойно и с легкой душой он пошел спать. Спокойно и с легкой душой он проснулся на следующее утро. Весь этот кошмар останется в прошлом. Сегодня же он во всем признается управляющему, понесет заслуженное наказание и успокоится.
Но удар ждал его за завтраком. Джейн, с широко раскрытыми глазами, ворвалась в комнату.
— Вы уже слышали новости, сэр? — вскричала она. — Молочник только что рассказал мне, что мистер Данн погиб прошлой ночью; его задавило поездом на переезде! Рабочие нашли его тело на путях сегодня утром, чудовищно изуродованное!
Твейт страшно побледнел. Что он сказал Джейн вчера ночью? Вон как она на него таращится. Что она могла подумать?
Нечеловеческим усилием он собрал волю в кулак.
— Боже мой! — воскликнул он с ошарашенным видом, поднимаясь из-за стола. — Данн погиб? О господи, Джейн, как это ужасно! Я сейчас же пойду туда.
И он пошел. Тело уже убрали в домик рабочих неподалеку, и повсюду была полиция. Сержант поздоровался с Твейтом.
— Ужасное происшествие, мистер Твейт! — сказал он оживленно. — Вы ведь знали этого пожилого джентльмена?
— Знал его? — переспросил Твейт. — Разумеется знал. Он работал у меня в конторе. И приходил ко мне вчера вечером, нам надо было обсудить одно дело. Наверное, это случилось, когда он шел к станции. Ужасно! Я все еще не могу прийти в себя.
— Не сомневаюсь, — посочувствовал веселый сержант. — Но, черт побери, сэр, и такое случается.
— Я знаю, сержант, но мне не по себе, поскольку я чувствую себя отчасти виноватым. Он выпил слишком много. Я налил ему совсем мало, но к выпивке он был явно непривычен. Конечно, он не был пьян, но я все равно решил выйти и проводить его до станции.
Лицо сержанта изменилось.
— Так вы вышли вместе с ним? И проводили его до станции?
— Нет. Ему стало лучше на прохладном воздухе. Я попрощался с ним, не доходя до переезда.
Интересно, сержант на всех так смотрит или он уже?..
В тот же день пришли задавать вопросы. К Твейту они зашли на работу, но слуг, надо думать, тоже допросили. Твейт говорил правду: он дошел до калитки и потом повернул домой. Они записали показания и ушли. На следующий день они вернулись.
На суде защита опиралась на то, что Твейт пошел проводить гостя и не скрывал этого ни от слуг, ни от полиции. Но защита никак не могла объяснить ни остатки снотворного, найденные на дне графина и в желудке убитого, ни тот факт, что стрелки часов после обеда начали спешить на десять минут, хотя до обеда, по утверждению Джейн, шли правильно. Защита также не могла не признать значимость выписок из гроссбуха, найденных в запечатанном конверте в квартире Данна. А также значимость того, что некоторые суммы в определенные дни исчезали со счета Твейта, а через несколько дней точно такие же суммы появлялись на счету Данна. Наконец, защита не могла убедительно объяснить два факта: во-первых, судя по темным пятнам, найденным на одном из паровозов, трагедия произошла за семь минут до того, как Твейт вернулся домой; во-вторых, почему вдруг кухонный молоток с отпечатками пальцев Твейта оказался в кармане пальто, в котором он выходил на улицу в ту ночь?
В последнее ужасное утро Твейт рассказал исповеднику правду. Затем ему оставалось только собрать в себе все оставшееся мужество.
Найо Марш
Перевод и вступление Анастасии Завозовой
БЛАГОДАРЯ своему отцу Найо Марш родилась два раза. В 1895 году — естественным путем и в 1899-м — официальным, когда ее отец вспомнил, что ребенка надо зарегистрировать. «Найо», что означает «умненькая», — одно из традиционных маорийских имен, которые пакеха, то есть жители Новой Зеландии европейского происхождения, часто давали своим детям. Мать Найо была актрисой, и Найо с детства полюбила театр, хотя увиденная ею в юном возрасте сцена самоубийства Джульетты навсегда поселила в ней страх умереть от яда. Именно поэтому у Марш так мало детективов, в которых жертва была бы отравлена.
