– Алешка, друг, наконец-то приехал! Вот радость-то какая, еду, смотрю, ты идешь, я глазам своим вначале не поверил.
Обнимет он меня, потом отойдет на шаг, посмотрит и снова обнимет.
– Ну, браток, садись в мой лимузин, прокачу с ветерком. Видишь, какой он у меня красивый, сам его раскрашивал. Нравится? То-то. Так, куда едем? – спросил Садик, когда я сел в автомобиль.
– Да, собственно говоря, я в гости к вам приехал, так что мне все равно.
– Замечательно, Алеша, друг, значит, тогда гуляем по полнойпрограмме. Сейчас едем ко мне домой, пообедаем. Правда, насчет продуктов у меня шаром покати, но это поправимо. Я сейчас при деньгах, все необходимое в магазине купим. Я ведь теперь, Лешка, бизнесом занимаюсь.
– Каким бизнесом? – удивился я.
– Все расскажу, у меня секретов от друзей нет. Я умею, значит, пусть другие люди тоже умеют. Ведь все кушать хотят, и всех Бог сотворил равными.
– А рисовать картины бросил, что ли? – спросил я.
– Нет, рисую помаленьку, для души. Вот приедем домой, я тебе покажу свою последнюю работу.
Он остановил машину около магазина, пошел за покупками. Приходит через несколько минут и радостно сообщает мне:
– Ну, Лешка, живем, закусон – что надо, деликатесный. Вот посмотри.
Я заглянул в пакет, там было три бутылки водки, ананас, крабовые палочки и батон.
– Не многовато ли? – спрашиваю я.
– Что ты, брат, не сомневайся. Ананас – очень полезная штука. Как ты думаешь, почему негры такие боксеры сильные? Потому что ананасы целый день жрут.
– Да я не про ананас, я о водке говорю.
– Водки много не бывает, – засмеялся Садик, – это чтобы потом не пришлось бежать. В самый раз по бутылке на брата.
– Но ведь нас только двое, а здесь три.
– Ты что же, Лешка, нашего Шульца не знаешь? У него нюх, как у собаки. У себя в Александрии обязательно учует и придет, как пить дать придет.
– Ну, если придет, то ладно, – согласился я.
Когда мы прибыли в маленький домик Садика, то еле пролезли в комнату через завалы каких-то вещей. Стол тоже был завален разным хламом.
– Сейчас уберем, – сказал Садик и мгновенно смахнул все на пол, водрузив на стол водку и экзотическую закуску. – Вот, Лешка, полюбуйся на мое последнее произведение искусства.
Он вытащил натянутый на рамку холст, на котором был намалеван яркий клоун, почему-то без одной ноги, вместо которой торчал черный протез-костыль.
– Почему клоун на протезе? – удивился я.
– Краски на ногу не хватило, – признался Садик, одна черная осталась, вот и пришлось костыль рисовать. Но, между прочим, именно из-за этого костыля одна дама покупает у меня эту картину для своего офиса за пятьсот баксов.
– Да ну, – удивился я, присматриваясь к картине повнимательнее. Но так ничего особенного на пятьсот долларов в ней не увидел.
«Наверное, не разбираюсь в современном искусстве», – сделал я о себе печальное заключение.
– Ну, рассказывай, Садик. Каким ты бизнесом занимаешься?
– В Финляндию за шмотками гоняю каждый месяц.
– Да, по-моему, там дороже, чем в наших магазинах, во всяком случае, не дешевле.
– Правильно мыслишь, Лешка, но я ведь не покупаю, а бесплатно беру.
– Как так, – опешил я, – воруешь, что ли?
– Что ты, брат, как можно? Воровать – это грех непростительный. Финны – они же такие простодыры! Мы – дураки, а они еще дурнее. Они свои вещи хорошие выбрасывают на помойку.
Он стал трясти на себе джемпер:
– Вот – с помойки, брюки – с помойки. Все, что на мне, все с помойки. Вот эти узлы, что мы с тобой перешагивали, полные хороших шмоток, – тоже с помойки. Только, конечно, помойка не в нашем смысле. У финнов все культурно. У них стоят специальные ящики на улице, куда они выкидывают только свою одежду и обувь. Правда, в эти ящики трудно забраться, но я приспособился. Беру, значит, палочку, на конец ее прибиваю гвоздик – и в контейнер. Пошарю, пошарю там, наткнусь на солидный пакет, подцеплю его и тяну. Тут целое искусство, Лешка, как на рыбалке – может сорваться. Потому тяну осторожно, со вниманием. В Финляндию также еду не с пустыми руками. Везу с собой кое-какой дефицитный для них товар.
– Водку, наверное? – догадался я.
– Именно ее, родимую. С собой разрешено провозить только две бутылки. А больше – ни-ни. Раз попадешься, и кранты, граница для тебя навсегда закрыта. Так что я только две – на продажу и блок сигарет, у них там они намного дороже. Но ведь в Финляндии я несколько дней бываю, и самому хочется иногда выпить. Потому я и придумал маленькую хитрость, ни один таможенник не докумекает ее. С собой разрешено провозить личные средства гигиены. Я беру флакон из-под одеколона, наливаю туда спирт и добавляю немного одеколона для запаха. Затем беру флакон с анисом из рыбацкого комплекта, для прикормки рыб, выливаю анис, наливаю туда спирт и ароматизирую анисом, тоже для запаха. И спокойно все это провожу через таможню.
– А где же ты там живешь все эти дни?
– Хороший вопрос, Лешка, тебе не регентом работать, а следователем прокуратуры, все на лету схватываешь. Конечно, гостиницы там страшно дорогие, даже очень дорогие. С питанием-то легче, у них в магазинах чуть консервы просрочены, они их на помойку. Но что финну – смерть, нам, русским, на пользу. Ну и гостиницу я себе шикарную и дешевую придумал. Всего две финских марки за ночь.
– Это где такие дешевые гостиницы?
– Я, Лешка, в туалетах для инвалидов ночую. – И он рассмеялся, видя мое растерянное удивление. – Да это же, Лешка, не наши туалеты, это финские. Чистота идеальная, как в ресторане «Астория». Кафель белизной сверкает, зеркала. В зале, где умывальники, стол роскошный, носилки, раскладушки. За столом поел, на носилках выспался, и всего за две финские марки. Опустил их в щель, дверь автоматически открывается, и ты – в раю. Конечно, я выбираю туалет где-нибудь на окраине города. Ну какой инвалид ночью да еще на окраине города в туалет пойдет? Правда, один раз был казус. Прихожу я ночевать в туалет, разложил закусон, хлебнул из фляжки анисовки. Так мне, Лешка, хорошо на душе стало… Допил я свою анисовку, мне еще лучше стало. Смотрю, на стене какая-то кнопка красная. Размечтался я, думаю, нажму на эту кнопку, заиграет мелодичная тихая музыка, и зайдет ко мне прекрасная девушка в белом бальном платье, и будем мы с ней танцевать. Нажал кнопку, жду. Через некоторое время действительно открылась дверь, входит девушка в белом, смотрит удивленно на меня, что-то лопочет по-фински. Я говорю: «Проходите, проходите, будем танцевать». Вслед за ней заходят еще два верзилы. Оказалось, что эта кнопка срочного вызова санитарной машины. Ну и выпроводили меня, конечно, на улицу. Подождал я, пока они уедут, и пришлось еще две марки израсходовать.
Пока мы разговаривали с Садиком, пришел Шульц с флейтой.
– А я думаю, что это у меня с утра нос чешется, – кричит он с порога, – оно вот, оказывается, к чему! Приметы всегда верный прогноз дают.
– Ну, что я тебе, Алешка, говорил? – смеется Садик. – Я Шульца как облупленного знаю.
Прошло два года после моей встречи с Садиком, и вновь мне с ним довелось встретиться за сотни километров от Питера.
С одними нашими знакомыми мы в летний отпуск отправились в паломническую поездку к преподобному Серафиму Саровскому в Дивеево. По дороге остановились заночевать в Санаксарском монастыре. Выхожу за ворота монастыря и вижу: ко мне навстречу устремился какой-то человек в длинном сером плаще, в широкополой фетровой шляпе, за плечами рюкзак. Но когда он закричал: «Лешка, дружище, дай я тебя обниму», тут я сразу узнал Садика. Подбегает, обнимает меня и говорит:
– Вот, Леха, гора с горой не сходятся, а человек с человеком всегда сойтись могут.
– Ты что тут делаешь, Садик, какими судьбами?
– Я теперь, Лешка, Божиим странником стал, второй год по Руси Святой хожу и все никак не нарадуюсь жизни такой. И чего я раньше не додумался до этого?
Мы с ним присели на скамейку около монастыря, взяли в киоске санаксарских пряников и душистого чая, и Садик поведал мне свою историю.
– Поехали мы, Лешка, к Шульцу в Александрию, его день рождения отмечать. Сидим, выпиваем за его здоровье. Сам знаешь, у Шульца скатертей никогда на столе не бывает. А стол-то старинный, еще с царских времен остался. Дед Шульца в императорском дворце поваром служил. Много чего от его деда осталось. Шульц, конечно, по доброте своей половину раздал, а половину пропил. Но стол этот берег, как память. И уж если у него гулянка, то он обязательно этот стол газетами застилает, чтобы селедкой не перепачкали.
Ты же знаешь, Лешка, я никогда телевизор не смотрю, газет не читаю, а тут вижу, как между моей рюмкой и бутербродом с сыром на газете фотография девочки лет шести-семи. Такая красивая девчушка с двумя огромными бантами, как Мальвина из сказки «Буратино». А над фотографией крупными буквами написано: «Добрые люди, спасите девочку». От чего же, думаю, ее спасать? Ну и пока Шульц на своей флейте услаждал нас музыкой, я заметку под фотографией всю прочел. Девочка эта, оказывается, тяжело больна, и спасти ее может операция за границей, которая стоит двадцать пять тысяч долларов. Досада меня взяла, вот, думаю, какие-то несчастные двадцать пять тысяч долларов – и жизнь этой девочки. Жалко мне девочку стало и обидно, что у меня нет двадцати пяти тысяч «зеленых», а то бы сейчас прямо отнес.
